- Да, наверно.
Аметистов мял ладонь Петруниной, а Петрунина думала, достаточно ли этого для того, чтобы переночевать в его комнате с потолками два семьдесят, площадью восемнадцать и со всего одним хозяином по соседству.
- Костик, отпусти девушку и скажи мне вот что…
Аметистов растерялся и слишком быстро отложил в сторону ладонь Петруниной.
- Привет, Ляля, ты когда пришла?
- Представляешь Костик, я была у астролога, он составил на меня гороскоп, и самое страшное в том, что всем моим начинаниям препятствует Уран, - я не знаю, стоит ли мне жить дальше.
- Ты слишком категорична, астролог мог ошибиться, и потом - не все же надо понимать так буквально.
- Костик, ты меня успокоил. Грогин, здравствуй, родной!
Аметистов облегченно вернулся к податливой ладошке Петруниной.
- Здравствуй, родная.
- Что такой грустный?
- Да вот тебя не было, поэтому и грустный.
- Грогин, я тебя люблю - так и передай своей Романовой.
- Я тебя тоже, Ляля.
- Ванька, я тебя вижу, ты от меня не уйдешь!
Ляля, раздвигая переминающихся с ноги на ногу гостей Сафиуллы, стремительно рванулась к расплывшемуся в улыбке Ване Печко.
Грогин выпил маленькую рюмку коньяка, макнул желтый сочащийся кружок лимона в сахар и, открыв рот, уронил его на пол.
- А чем, скажите, президентская республика лучше парламентской?!
Грогин подмигнул Юрловой, Юрлова без очков видела на расстоянии больше одного метра только белые расплывчатые пятна, поэтому улыбнулась только тогда, когда Грогин развел руками и отвернулся влево:
- Нет, это эротика, а не порнография!
Грогин отвернулся вправо:
- С тобой, моя прелесть, я согласен даже на сендзю.
- Фу!
- Что ты фукаешь - это же двойное самоубийство.
- А-а…
Грогин подошел к широкому подоконнику и, потрогав шершавый лист высохшей герани в глиняном горшке, влил в ее серую землю остатки своего пива.
Людмила Сазонова усмехнулась Грогину и уперлась кулачком в грудь Данилы Степановича.
- Людмила, у нас так много общего.
- Данила Степанович, я не люблю общее - я люблю частное.
Грогин с сожалением стал смотреть на окруженный фантиками, крошками и косточками ломтик лимона, пока гостеприимный Сафиулла протертой пяткой шерстяного носка не раздавил солнечный цитрус.
- Тьфу! Черт! Накидали продуктов на пол!
- Сафиулла, я пойду.
- Грогин, ты вечно сматываешься в середине веселья.
- Дядю надо в больнице навестить.
- Это тот, который съехал?
- Он самый.
6
Ибатуллин Ринат Газизович положил ногу на ногу, сдвинул шляпу на затылок и спел куплет из башкирской песни, об озорной девушке, которой попался еще более озорной парень. Даше казалось, что от неровного движения троллейбуса шляпа Рината Газизовича обязательно сорвется с макушки в шелуху семечек на ступеньках.
- Нет, девушка, я совсем не пьяный.
- Я разве что-то вам говорила?
- Мне не надо говорить, я умею читать мысли.
Зульфия Альбертовна, ожидая свою остановку, спустилась к дверям на одну ступеньку вниз:
- Рассказывай! - не пьяный! А что тогда песни орешь?!
Ринату Газизовичу интереснее было поговорить с симпатичной девушкой, но не отреагировать на несправедливую реплику он не мог, поэтому, развернувшись на сиденьке, дыхнул в сразу же испугавшееся лицо Зульфии Альбертовны:
- Нюхай! Ничем, кроме пива, не пахнет! Потому что я пью только пиво, с пива мне весело, а вот с водки я нервничаю.
Двери открылись, и Зульфия Альбертовна, тихо ругаясь, поспешно сошла. Ринат Газизович повернулся назад к хорошенькой девушке, но Даша уже исчезла в задних дверях.
- Мам, налей мне, пожалуйста, еще полкружки чая.
Татьяна Игнатьевна налила полную кружку крепкого чая и положила три кусочка сахара.
- Зачем так много? И сахара не надо было.
- Ничего, ничего.
Даша отхлебнула чай и надкусила овсяную печеньку.
- Как Гера живет?
- Потихонечку, Толик его в новой школе учится, сначала пятерки, четверки получал, а сейчас стал и тройки, и двойки приносить, учительница жалуется.
- Адаптировался, выходит.
- Выходит.
Татьяна Игнатьевна включила маленький телевизор, стоящий на холодильнике, и стала следить за извилистым сюжетом двухгодичного сериала, тихонечко вздыхая в самых проникновенных местах. Даша задумалась о прошедшем дне и о том, что если заплакать, то тушь не потечет, как в смешные школьные годы, потому что прогресс не стоит на месте, хотя какое это имеет значение, ведь мама постарела и папа, открывающий своим ключом дверь, постарел.
- Дашка, опять с мужем подралась?
- Здравствуй, папа.
Василий Васильевич завернул в ванну, чтобы смыть с рук бензин, масло и въедливую автомобильную грязь.
- Пап, ты все ремонтируешь свой "Москвич"?
Василий Васильевич сильно открыл воду и, намыливая руки, стал кричать Даше об изношенных сальниках, скрипящих подшипниках, ненадежных шестеренках и коварном угле зажигания.
Татьяна Игнатьевна рассердилась шуму и крику близких родственников, сделала звук телевизора погромче и захлопнула дверь на кухню. Василий Васильевич не заметил, что остался в отрезанном звуковом пространстве, и продолжал радостно делиться с дочкой впечатлениями, накопленными за две недели с последней встречи.
Даша подарила Татьяне Игнатьевне душистое мыло в черной блестящей коробочке с позолоченными вензелями, а Василию Васильевичу затейливо изогнутую зубную щетку и тонко ароматизированную зубную пасту.
- Сколько теперь это добро стоит?
Даша произвольно уменьшила стоимость в несколько раз и добавила, чтобы их это не беспокоило.
- Как это не беспокоиться?! За такую ерунду так дерут! И когда же это все кончится!
- Скоро, старая. Нормальная, божеская цена, я вот недавно распредвал приглядел - так он стоит так стоит!
- Это на свой вал ты у меня полпенсии увел?! Как ты мне надоел со своим драндулетом!
- Драндулет! На чем будешь в сад-огород добираться?! Драндулет, елки-палки!
Даша попросила родителей успокоиться, в противном случае долго у них не появляться. Татьяна Игнатьевна молча загремела посудой, а Василий Васильевич стал ломать в крепких руках нежную скорлупу грецких орехов.
Татьяна Игнатьевна выдвинула пахнущий нафталином ящик комода и среди аккуратно сложенных тряпочек выбрала большие пушистые белые шерстяные носки.
- Возьми Валерке своему, чтобы не ходил зимой с карманами, набитыми носовыми платками.
- Обойдется. Если хочешь, сама ему дари.
- Что ж вы все ссоритесь? И Герка с Маринкой все ссорятся. И что не живется?
Даша махнула рукой, взяла с полки несколько прочитанных еще в детстве не по одному разу книжек и села в свое любимое старое кресло, грустно вспомнив, как дралась с братом Геркой за то, чтобы посидеть в нем у телевизора с мультфильмами, продолжения которых снились потом всю ночь.
Даша шепотом, чтобы не разбудить Василия Васильевича, задремавшего с газеткой на диване, сказала Татьяне Игнатьевне:
- Мам, я пойду схожу к Алке.
Татьяна Игнатьевна остановила мелькающие спицы с будущей кофточкой Даше на день рождения:
- Ночевать-то у нас будешь или домой пойдешь?
- У вас, наверное.
- Эх…
Алла Кротова шла под ручку с Юрловой навстречу Даше и улыбалась:
- Привет.
- Привет, вы куда-то уходите, а я к тебе, Алл, шла.
Юрлова сощурила глаза и по голосу узнала Дашу, после этого немного растерялась: стоит ли говорить запоздалое: "привет" или не стоит.
- Слушай, пойдем с нами, на сеанс гипнотического снимания стресса и аутогенную тренировку, здесь недалеко, пойдем!
Даша покачала головой.
- Пойдем, тебе понравится!
- Это, наверно, дорого, да и неудобно - пришла откуда- то ни с того ни с сего.
- Копейки, это здесь в клубе при ЖЭУ, все приходят так, пойдем!
- Ну, хорошо.
Алла, Юрлова и Даша расписались в бухгалтерском журнале, отмахнулись от квитанций за уплату и прошли в небольшой зал, завешенный большими бархатными скатертями.
Дмитрий Осипович поздоровался с вошедшими, предложил занять удобные места и широко улыбнулся Даше, абсолютно не комплексуя от отсутствия двух нижних зубов.
- Вы в первый раз? Надеюсь, у нас вам понравится, сюда проходите, пожалуйста.
Мизин встрепенулся:
- Дмитрий Осипович, здесь хорошее место.
- Ничего, тут слышно лучше.
Когда не очень большая паства расселась по пыльным креслам, Дмитрий Осипович сказал краткое вступительное слово о душевном здоровье нации и включил потрескивающий старый проигрыватель, из динамиков которого захрипела "Лунная соната" Бетховена.
Дмитрий Осипович опустил голову, потом поднял ее и торжественно набрал в легкие воздух. В это время робко открылась скрипучая дверь, и запыхавшийся, бормочущий себе под нос слова о плохой работе общественного транспорта и большой учебной нагрузке в институте бытового приборостроения Петров Борис проскользнул на свободное кресло.
Дмитрий Осипович свел и развел ноздри, но ничего не сказал. Мизин покачал головой и прошептал:
- Черт-те что!
Дмитрий Осипович вдохновенно внушал всем слушателям тепло, тяжесть и покой.
Даша, почувствовав, как потяжелели ее руки и ноги, быстро уснула.