* * *
- Сперва к тебе придет кузина Флора, мама, - говорит Вашку. - Нет, не кузина Амаду, а кузина Флора. Нет, мама, - говорит Вашку и энергично машет свободной от телефона рукой, - она знает, что…
Краем глаза Вашку замечает какой-то непорядок. Вот черт, думает Вашку. Запонку потерял! Вашку досадливо смотрит на манжет рубашки, наклоняется, чтобы посмотреть на пол вагона. Вагон дергается, останавливаясь. Вашку выпрямляется и видит запонку - она закатилась в самый угол сиденья, к поручню. Вашку протягивает, было, руку, чтобы схватить беглянку, и в этот самый момент на сиденье рядом с ним плюхается девица - Вашку едва успевает отдернуть руку.
Черт, черт, черт, думает Вашку.
- Да, мама, - говорит Вашку в телефон, - я знаю, что кузина Флора совсем не разбирается в фарфоре. Но кузина Амаду не может прийти к тебе на этой неделе. Поэтому ты уж потерпи как-нибудь кузину Флору…
* * *
Просто поразительно, думает Соня. Вот так вот разговаривать с мамой про каких-то кузин и при этом хватать за задницу совершенно постороннюю девушку! Извращение какое-то, думает Соня. Надо будет попросить у Карлы книжку про девиации…
* * *
Вашку скашивает глаза на девицу. Ну, надо же, уже дрыхнет! Прислонила голову к поручню, сползла вперед по сиденью…
- Я тебя слышу, мама, - говорит Вашку и прикидывает, что если осторожно вдоль спинки просунуть руку, то можно дотянуться до запонки. Ему выходить скоро, а эта, вон… развалилась! Наверняка едет до конечной…
Вашку кладет ладонь на спинку сиденья и пытается протиснуть руку между спинкой и попой девицы. Задевает девицу сперва костяшками пальцев, потом болтающейся манжетой, замирает. Девица ерзает по сиденью. Вашку удается просунуть руку чуть ближе к вожделенной запонке.
- Апосле к тебе придет кузина Амаду, - говорит Вашку. - Не волнуйся, мама. Тебе нельзя волноваться. С кузиной Флорой вы поговорите о вышивках. Она ведь разбирается в вышивках? А уж с кузиной Амаду…
Девица совсем сползла вперед, а Вашку почти дотянулся до запонки. Поезд дергается, ладонь Вашку соскальзывает со спинки сиденья. Черт возьми, - думает Вашку. Моя остановка!
* * *
Моя остановка, думает Соня. Поезд тормозит. Соня открывает глаза, встает и поворачивается к двери. Соня смотрит на открывающуюся дверь. Вашку поспешно хватает запонку и тоже встает.
* * *
Соня быстро идет по перрону. Вашку идет вслед за ней.
Ох, черт, думает Вашку, глядя в напряженную Сонину спину. Она, наверное, подумала…
- Да, мама, - говорит Вашку, - я постараюсь убедить кузину Амаду…
Надо ее догнать, думает Вашку, все объяснить и показать запонку. Вашку ускоряет шаг. Соня оглядывается и видит, что над плечом Вашку порхает большая бабочка. Наверное, махаон, думает Соня.
Посмотри на лилии полевые
- Посмотрите на лилии полевые, - говорю я и провожу рукой. Пробившись сквозь асфальт, покачиваются на тонких стеблях бледные цветы.
- Посмотрите на траву полевую, что завтра же будет брошена в печь, - говорю я, стоя на крохотной круглой лужайке. - Посмотрите на птиц небесных, - на мою ладонь садится пара птах, - на пестрокрылых бабочек, что порхают беспечно. Посмотрите, - говорю я образовавшемуся вокруг меня кружку зевак, - на длиннохвостых кошек, гуляющих промеж лилий.
- Посмотрите, мэм! - говорю я, глядя на самую перспективную, как мне кажется, зрительницу. Но первой откликается не она.
- Ловкий фокус, - слышу я, и в мою шляпу летит купюра.
- Посмотрите на лилии полевые, сэр, - говорю я, медленно обходя собравшихся. - Посмотрите, не трудятся они, не прядут, не собирают в житницы, но сколь же прекрасен их наряд, мэм!
* * *
Я прихожу на набережную, прихожу в парк. В будние дни работаю возле офисных зданий, в выходные - на автостоянках у супермаркетов. Иногда меня приглашают на праздники - дни рождения, свадьбы. Я не отказываюсь, но всегда прошу расплатиться наличными. Совсем недавно я работал на большой вечеринке, но чаше я просто хожу по улицам, останавливаюсь на перекрестках…
- Посмотрите на лилии полевые, - говорю я и провожу рукой. Сегодня неплохой день, думаю я, я принесу домой мяса. Три черных, две белых, пять пятнистых - "арлекины" - будут, как всегда, сидеть у дверей.
Посмотри на лилии полевые ожидая моего возвращения, сидеть, наклонив изящные головки, обвив лапы хвостами. Пока я разделываю мясо, они будут ходить кругами, тереться об мои ноги, нетерпеливо мяукать, показывая нежную розовую изнанку пасточек. Наевшись, они уснут мурчащим разноцветным ковром рядом со мной, отдавая мне немножко тепла взамен того, что я потратил днем, работая.
- Посмотрите на лилии полевые, мэм! - говорю я.
* * *
- Сэр! Сэр!
Я оглядываюсь. Мальчик лет десяти, рыжий и веснушчатый, в мешковатых джинсах и вязаной кофте поверх футболки, в грязных кроссовках… Правой рукой он придерживает что-то за пазухой, а левой протягивает мне бледный цветок.
- Вы обронили, сэр, - говорит он.
- Посмотри на лилии полевые, - бормочу я, опуская на землю пакет (звякают, соприкоснувшись боками, бутылки, сверток с мясом с глухим шлепком проваливается ближе ко дну, потеснив горчицу и масло).
- Простите, сэр?
Я беру цветок, верчу его в пальцах. Достаю из кармана два таких же.
- Посмотри на птиц небесных, - говорю я и дую на цветы. Теперь у меня на ладони сидит колибри, всего одна и довольно блеклая. Устал, думаю я. Подбрасываю птицу на ладони, как мячик, и она разлетается роем желтых бабочек.
- Посмотри на пестро… - я запинаюсь, - на желтокрылых бабочек, что порхают беспечно, на длиннохвостых кошек, - я провожу рукой. Кошек получилось две, обе серенькие, как асфальт под ногами. Сидят неподвижно и, кажется, немного просвечивают.
- Фокусы…
Голос у мальчишки скучный и будто бы разочарованный. Я пожимаю плечами. Наклоняюсь за своим пакетом.
- А вот возьмите котенка, сэр! - торопливо говорит мальчик. И вытаскивает из-под кофты пушистого, лобастого зверька. Такого же рыжего, как он сам. Котенок разевает пасть и тоненько мяучит.
Мальчишка сует котенка мне в руки.
- Я вас видел, - говорит он. - Сегодня днем и на той неделе, в парке. Ваши фокусы. Вы всегда делаете кошек. А в книге… я специально посмотрел! Там нету про кошек, - мальчик волнуется. - Я специально посмотрел! А тут котята, а мама… У нас кошка ушла, а тут, на улице, котята… я взял одного. Я сказал, что пусть тогда будет котенок, мама, а мама сказала, что нет, котов нам не надо, загадит весь дом, клянусь, сказала, что только этих забот мне не хватало, а что кошка ушла, так это, сказала, клянусь, только, слава богу…
- Вы ведь любите кошек, правда? - говорит мальчик. - Если делаете… не как в книге, а так, ну, для удовольствия? Возьмите котенка… Мама, ну… сказала, неси его куда угодно или вечером, клянусь, вышвырну, сказала, из дома эту тварь…
Я глажу зверька по спинке, по лохматому брюху, почесываю шейку. Котенок урчит.
- У меня десять кошек, мальчик, - говорю я. - Но где десять…
Я сажаю котенка себе на плечо и поднимаю пакет.
- Где десять, там и одиннадцать. Ее же слова пусть будут "да, да" или "нет, нет". И ни слова больше.
Я щелкаю пальцами. За два квартала от нас, закашлявшись, женщина сворачивает телефонный разговор: "Нет, не знаю. Пока". Я подмигиваю мальчишке.
- Посмотри, - говорю я, - в книге.
Ирина Маруценко (marutsya)
Крылья
У Аллы Ивановны выросли крылья. В самом что ни на есть прямом смысле, без этих переносных поэтических вывертов. На самом-то деле они выросли явно не до полного своего размера и день ото дня продолжал и увеличиваться.
Нет, Алла Ивановна не была ангелом. Она представляла собой обычную тетку "чуть за пятьдесят" с могучим телом и небольшой головой, коя крепилась к остальному посредством шеи, плавно переходящей в загривок. Настолько плавно, что самой шеи вроде как бы и не было. Но главное отличие от херувимов заключалось не в телесности, а в подверженности всяким земным страстям. А как, скажите, одинокой женщине с сыном иначе выжить в нашем мире? Если будешь всем кланяться да улыбаться, сразу же найдутся любители на тебя сесть и ножки свесить. Алла Ивановна была ученая и по натуре боец. Причем предпочитала наносить упреждающие удары. Разве иначе она справлялась бы с полоумными десятиклассниками? Ей ведь было двадцать пять лет, когда она начала географию в школе вести; таких молоденьких эти кони на завтрак жрали. Но с Аллой зубки-то пообломали. "Так", - сказала Алла Ивановна (тогда еще и шея была, и даже талия длинная и узкая), войдя в класс, и это короткое слово каким-то образом разрезало царящий в комнате шум и камнем придавило все звуки. "Так" не предвещало ничего хорошего, напротив, оно сулило все школьные ужасы разом: и неуды за успеваемость, и неуды за поведение, и вызов к директору на ковер, и вызов родителей в школу… Дети сразу понимают подобные вещи. Четверть века прошло с тех пор, и все было у Аллы Ивановны, теперь заслуженного педагога и даже соросовского лауреата. Но для окружающих она никогда не являлась в роли посланца небес с благими вестями.