– Нет.
– М-м-м…
– Но я с ним разговариваю.
– И о чём?
– Обо всём.
– Опять двадцать пять! "Обо всем"… И о тухлых яйцах?!
– Прекратите! Нельзя так говорить! Зачем вам все это?
– Считаешь, что я твои разговоры с Богом не пойму?
– Слушайте! Давайте всё-таки чай пить.
– Не хочу я твоего чаю! А ты мне лучше скажи вот что… Человек Богом создан?
– Да. И по образу Его.
– Почему же тогда человек все время зло творит?
– Вы о конкретном человеке говорите или вообще?
– Какая тебе разница?
– Существенная. Если вы говорите вообще о человеке, то это философия, а если о конкретном человеке, то это жизнь.
– Я о себе говорю, а поэтому говори просто. Не мудри и не умничай.
– Постараюсь. Видите ли… Человек слаб. Любой. А дьявол силен… Это внутренняя борьба…
– Не п. ди! – оборвала Елену Олеговну старуха и, повернувшись, решительным шагом вышла из дома, не сказав хозяйке "до свидания".
Елена Олеговна постояла в недоумении у двери, в которую только что вышла гостья, затем быстро вернулась к столу, присела на табуретку и, придвинув недописанное письмо, решительно "дописала": "А вы сидите там на своём телевидении и не п. дите!"
* * *
Вот и состоялось знакомство Елены Олеговны со старухами. Причём, с одной из самых одиозных фигур старушечьего сообщества.
Елена Олеговна вынуждена была признать, что эти старухи стали серьезно обращать на себя её внимание. Теперь она часто подходила к кухонному окошку, приоткрывала его и подолгу слушала их разговоры, и почти перестала писать… Если честно, то старухи тут не причём… Еще ее муж говорил: "Ты, Ленка, очень талантливая, но ленивая, и тоже – очень". Когда он об этом сказал! Сколько лет прошло! Но сказанное им не устарело и сегодня. А условия-то здесь для "писательства" идеальные…
* * *
Наступил вечер. Ну, не совсем еще вечер, а солнце пошло к закату… Глянула Елена Олеговна в кухонное окошко. Сидят.
"А может написать об этих "ничейных" старухах? Кто о них ещё напишет, кроме меня? Вот они. Пиши!"
Уже много лет писала Елена Олеговна книгу о словах, но (простите за употребление "бородатой" идиомы) "воз и ныне там". Где там-то?! "Где, где? На бороде! Вот где".
Посидела Елена Олеговна, посмотрела на чистый лист бумаги, и, взяв ручку, написала крупными буквами: "Ничьё старичьё", а в скобках (пониже) – "Старухи".
Она любила книгу Бориса Васильева "Вы чьё, старичьё?" В названии его книги – вопрос: "чьё старичьё?" "А в названии моей книги будет утверждение, что… ничьё. Вот как у меня будет!"
Елена Олеговна задумалась о правомерности своего ответа на вопрос Бориса Васильева, творчество которого очень уважала. В конце концов, она решила, что есть же запасной вариант названия – "Старухи". Это ее удовлетворило.
Знала она о своих героинях пока что очень мало. Сидят на скамеечке у озера. Разговаривают. И что? И ничего. А надо знать о каждой из них всё. До мельчайших подробностей. А что для этого нужно? Жить с ними одной жизнью. А то она, действительно, как сыч… И тут Елена Олеговна призналась себе, что быть "сычом" ей нравится! И намного больше, чем жить с кем-то одной жизнью!
* * *
Еду она, естественно, готовила на кухне, а кухонное окошко, как уже было сказано, выходило прямо на скамейку. И Елена Олеговна, невидимая старухами (как она думала), стала наблюдать за ними, прислушиваться к их разговорам…
Порой старухи забавляли её. Порой удивляли мудростью своих суждений, а порой… Будто спектакль разыгрывали. И какие актрисы подобрались! Всамделишные, колоритные и все разные!
Елена Олеговна насчитала восемь старух. Не каждый день они приходили все. Иногда по двое, по трое, по пятеро… А уж когда все собирались, то места на скамейке не хватало, и тогда некоторые садились на небольшие валуны, "сгруппировавшиеся" напротив скамейки – через тропинку.
Иногда старухи пели. И было это всегда неожиданно для Елены Олеговны. Поначалу она даже пугалась. Закричит какая-нибудь старуха песню, остальные тут же подхватят… Песни – разные. Короткие и длинные, веселые и заунывные… Чаще других пели песню про молодого казака, гуляющего по Дону. Гулять он начал в стародавние времена, но у Елены Олеговны во время исполнения старухами этой песни возникало ощущение, что он и сегодня ещё гуляет и тоскует по давно погибшей невесте… Вместе с казаком тосковали и старухи, а вместе со старухами и Елена Олеговна.
Старухи уже не так раздражали её, а темы некоторых бесед даже нравились. Она прислушивалась к ним, боясь не ухватить смысл разговора. И, конечно же, самым важным для Елены Олеговны было, как и какими словами говорят старухи.
* * *
Однажды вечером старухи заговорили о Троцком. "Зачем он им?" – недоумевала Елена Олеговна. Откуда "приплыла" к ним эта тема? Впрочем, сейчас о Троцком стали вспоминать по телевидению, по радио, в газетах… Но это всё учёные люди, историки… А это – старухи! Дался он им!
– Отстаньте от меня с вашим Троцким! – запротестовала против разговора о Троцком одна из старух.
Старуха, заговорившая о Троцком, нисколько не смутившись отрицательным отношением подруг к заданной ею теме, удивилась:
– Почему? Говорят, неплохой человек был…
– Девки! – заругалась Хулиганка. – На х… вам сдался этот Троцкий на ночь глядя?!
С Хулиганкой согласилась старуха, похожая на шарик, которая получила от Елены Олеговны прозвище "Гламурница" за всегда ярко накрашенные губы и пестрые платья многолетней давности с обтрепанными поясками:
– Это правда! Зачем он нам?! Красота кругом… Посмотрите!
– Это ты о нас? – съехидничала Хулиганка.
Старухи дружно засмеялись. Засмеялась и Елена Олеговна.
* * *
Шли дни, и Елена Олеговна уже воспринимала каждую старуху в отдельности и даже узнавала их по голосам.
Ярче всех выделялась, разумеется, Хулиганка, а вслед за ней та самая старуха, которая первая заговорила о Троцком. "Троцкистка" была среднего роста, не толстая и не худая, сильно сгорбленная, с глазами навыкате, с визгливым голосом и очень быстрой речью. За особое ее пристрастие к разговорам о политике Елена Олеговна сначала прозвала её Политиком, а через какое-то время присвоила и второе имя – Ельцинистка – за то, что та ни с того, ни с сего вдруг начинала говорить о Ельцине. Говорила долго, с надрывом, чем и замучивала старух до такой степени, что они начинали обороняться. Сначала роптали тихонько, а вскоре и с громким возмущением.
* * *
Однажды утром старухи, как обычно, сидели на скамейке, и Политик снова стала восхвалять своего кумира.
Одна из старух, которую Елена Олеговна за её исключительную скромность назвала Монашкой, тихо возразила:
– Твой Ельцин – не помазанник Божий.
Монашку поддержала учёная старуха, прозванная Еленой Олеговной Историком:
– И не самодержец.
– И даже не Стас Михайлов! – выкрикнула Хулиганка.
– Вы не правы! – взвизгнула Политик-Ельцинистка. – Он от Бога! И самодержцем мог бы стать! Ему не дали!
– А Стасом Михайловым не стал бы точно! – весомо сказала Хулиганка.
К Ельцинистке подошла большая и грозная старуха Ульяна и стала успокаивать её:
– Успокойся, Оля! Ну, какое твоё дело?! Сиди и смотри на озеро. И потом… Ельцина уже несколько лет как нет. Не свихнись! Немного-то и надо. Что ты, в самом деле?!
– Как что? Как что?! – закричала старуха-Политик. – Он, как и я, был всегда завязан на Россию!
– Ага. Завязан. Морским узлом, б….?! И что дальше?! – подойдя совсем близко к Ельцинистке, закричала ей прямо в лицо Хулиганка.
– А то, что он умер, а дела его остались.
– Уж это точно! – захохотали старухи.
– На себе чувствуем!
– Пинаете мертвого льва?! – заголосила Политик.
– Заткнись, зануда! – в ответ закричала Хулиганка. – Или я сама заткну твоё поганое горло.
– Вот этого, Нина, не надо! – погрозив пальцем, строго сказала Большая старуха.
– Да чего ты, Ульяна? – сбавила тон Хулиганка. – Она же сама… Залупается и залупается…
– А ты терпи!
– Задолбала!
– Иди – окунись.
– И пойду! – с вызовом сказала Хулиганка и, показав кулак Ельцинистке, направилась к озеру.
– Вот и молодец! – похвалила Хулиганку Большая старуха. – И мы за тобой! Верно, девчата? Как думаете?
– Гойда! – крикнула от берега Хулиганка.
"Девчата" потянулись к воде. Сначала шли медленно, потом вдруг заторопились, заторопились и выглядели в этот момент такими слабыми и жалкими, что у Елены Олеговны защемило сердце.
К воде не пошли три старухи: маленькая, похожая на ребенка, старушонка, за свой крайне непрезентабельный вид названная Еленой Олеговной Бомжонком, Политик-Ельцинистка и старуха, которая всегда молчала, ходила в плаще с накинутым капюшоном, скрывавшим лицо.
Ельцинистка, не глядя на Бомжонка, виновато сказала:
– Прости меня! Не смогла я найти нужное слово, которое бы дошло до этих глупых и необразованных старух…
Малышка Бомжонок промолчала в ответ.
– Хуже всего то, – продолжала Политик, – что они не хотят ничего знать и понимать.
Малышка молча встала со скамейки и медленно пошла вверх по дороге к лесу.
Елена Олеговна, глядя ей вслед, вспомнила довольно необычную историю, приключившуюся с ней во второе лето ее пребывания в этой деревне.