- А тут ещё они из-за Зойки стали ссориться, - проговорилась старушка горничная.
- Из-за сойки, - поправила её другая горничная. - Зойкой Гнутер свою птицу называл.
Оказывается, живя в санаторском, то есть почти уже в своём коттедже, Гюнтер прикормил большую сойку с голубыми перьями и называл её "Зойка", чем приводил в ярость Леди. Сойка прилетала к нему на балкон, залетала в комнату, а Леди махала на неё руками и кричала, что это плохая примета. И однажды она застрелила Зойку из своего маленького пистолета, который подарил ей Гнутер, учивший Леди стрелять из него.
- Точно застрелила? - спросил Аверьян.
- Я сама подобрала под балконом комочек пёрышек голубеньких в крови, - ответила старая горничная.
- Кто же это теперь тут летает? - спросил Анатолий почему-то тревожно.
- Да мало ли их тут летает! Ещё одна из леса залетела, - сказала горничная как-то неуверенно.
- Теперь пора поговорить с Леди, - напомнил Анатолию Аверьян.
- Так вы сказали: "Ольгина, пять"? - обратился к ней Аверьян, когда она вошла в сопровождении милиционера.
- Ничего я не говорила! Вам послышалось! - замахала она руками. - А я думала, телевидение уже приехало, - разочарованно протянула она.
- При чём здесь телевидение?
- Как же, Москва должна знать, что я предотвратила зло! Я убила, убила его… Иначе он взорвал бы дом… дома… Мы проехали бы мимо дома, он нажал бы на пульт, позади нас всё взорвалось бы, а мы бы доехали до аэропорта и улетели бы… Вот билет на самолёт. Я предотвратила зло, пусть люди знают! Вы не имеете права скрывать от них!
Леди выпаливала ответы на вопросы, которых ей не задавали. Видно было, что она заранее их подготовила.
- Скажите, в котором часу вы убили его, как вы говорите? - спросил Аверьян.
- Под утро… Перед тем как ехать в аэропорт. Он мне впервые всё рассказал, и я не могла, не могла…
- А милиция утверждает, что тело совсем уже остыло, как будто пролежало несколько часов к тому времени, когда вы вызвали их… Он что, так и лежал на постели, когда рассказывал вам про предстоящий взрыв? И вы подошли к нему с револьвером, и он подставил вам висок? Скажите лучше, где письмо, которое он написал перед тем, как застрелиться?
- Никакого письма не было! Я, я убила его… пюими руками… предотвратила зло!
- Он курил? - как ни в чём не бывало спросил Аверьян.
- Нет, не курил! Я своими руками его… я предотвратила зло…
- Тогда откуда же в пепельнице пепел? - Аверьян показал ей массивную стеклянную пепельницу. - Он уже был мёртв, когда вы вошли. Его предсмертное письмо лежало на столе. Вы сожгли его, предварительно прочитав. Все эти подробности с взрывом, с пультом из его письма, Разумеется, там был и адрес, и вы не могли не запомнить его: Ольгина, пять!
Большая голубая сойка снова плескалась в блюде на подоконнике. Леди схватила с постели револьвер, навела его на птицу и нажала на спуск. Выстрела не последовало. Аверьян успел разрядить револьвер незаметно даже для Анатолия.
- Дело придётся прекратить за отсутствием состава преступления, - сказал Аверьян Анатолию, когда Леди увели. - Нет никакого сомнения, это было самоубийство. А что она сожгла его письмо, мы никогда не докажем.
- Но зачем, зачем она берёт убийство… на себя? Неужели только для того, чтобы покрасоваться на экране?
- И это тоже. Она уверена, что любой суд оправдает её как героиню, предотвратившую взрыв. Между прочим, после взрыва она действительно должна была застрелить его - помнишь револьвер в борсетке? - пересесть в другую машину и ехать в аэропорт. Билет у неё был…
- Ничего не понимаю! Зачем ему было устраивать взрыв? Зачем ей клепать на себя?
- А ты пойми! Представь себе, как после взрыва подорожало бы оружие, которым он торговал! А то так называемая чеченская война, глядишь, и кончилась бы, если бы не такие взрывы… Он же мелкая сошка в этой войне. Ему заказали взрыв, а ей заказали его; у него душа отказала, а ей язык не отказал…
Оставшись на свободе, Леди везде, где только могла, кричала о том, что она предотвратила взрыв, что она своими руками убила преступника и что угрозыск замалчивает готовившееся преступление против спящей Москвы. Она намеревалась выступить как героиня на концерте группы "Жером", приуроченном к сорока дням после смерти Гюнтера.
- Пойдём на концерт, - сказал Анатолию Аверьян. - И не забудь наручники захватить.
- А ордер на арест?
- Ордер на арест уже выписан.
Концерт шёл под восторженный рёв зала, Рёв усилился, когда на сцену выехал в инвалидном кресле безногий певец Ерёма. Ему оторвало ноги миной на войне. Леди подобрала его, поющего в поезде. Ерёма запел:
Запомнил он её походку,
Как, бёдрами качая, шла,
И задушил солдат красотку,
Стрелявшую из-за угла.
Кто говорит - не виновата
Убийца доблестных парней?
Посмеет кто судить солдата
Суд совершившего над ней?
- И Ерёме делать нечего будет, если война кончится, - шепнул Аверьян Анатолию, - но ты посмотри туда…
Не снимая папахи, в зал вошёл Меджид, благополучнейший чеченский предприниматель, новый, а возможно, всегдашний покровитель группы "Жером". Ко всеобщему изумлению, Анатолий направился к нему и надел на него наручники.
- Мишка… Кусачий… Тебя же застрелили при попытке к бегству.
- Что ж, начальник, если меня застрелили, я на концерт прийти не могу? - кобенясь, перефразировал Мишка реплику из "Зойкиной квартиры".
* * *
- А знаешь, Леди всё-таки крестилась, - сказал Анатолий Аверьяну сидя в его келейке при мочаловской церкви. - Теперь она леди Зоя, мадам Жизнь, так сказать…
За окном промелькнула голубая тень.
- Зоюшка! - ласково прошептал Аверьян.
12.03.2003
Поганка
Волод Перекатов исчез, как исчезают в наше время многие. Дело его явно относилось к исчезам, которыми не всегда безуспешно занимался следователь Игнатий Васильевич Бирюков до того, как он стал иеромонахом Аверьяном. И теперь Анатолий Валерьянович Зайцев был бы не прочь проконсультироваться с Аверьяном, тем более что Аверьян уже соприкасался с делом Перекатова, но Аверьян был занят у себя в мочаловской церкви, и Анатолий Зайцев выехал на расследование один.
Собственно, можно было бы объявить Волода Перекатова в розыске, но его жена Клавдия кричала в милиции, что Волода убили поганки дунинские. Ничего более вразумительного от неё добиться не удалось; Клавдия была нетрезва на этот раз по уважительной причине: как-никак муж пропал. Но Дунькины поганки настораживали даже милицию, вызывая некоторые ассоциации. Внести Дунькиных поганок в протокол было невозможно, как, впрочем, нельзя было и отмахнуться от них. О Дунькиных, вернее, о дунинских поганках поговаривали и несколько лет назад, когда Волод Перекатов был замешан в настоящее уголовное дело, закончившееся ничем, и без Аверьяна тогда не обошлось.
Анатолий Зайцев всегда удивлялся, почему называют поганкой такую красивую птицу, Одна из этих птиц как раз покачивалась на волнах неподалёку от берега. В лучах заходящего солнца раздвоенный хохолок отливал фиолетовым. Анатолий знал, конечно, что поганка по-другому называется "чомга" или "нырок". Поганкой чомгу называют потому, что мясо её слишком отдаёт рыбой и считается несъедобным, а нырком потому, что чомга может проплыть более пятидесяти метров под водой. Так что промыслового значения мясо чомги не имеет, и Волод не мог утонуть, охотясь за нею. Не заклевала же его, в конце концов, поганка, боящаяся человека и всячески избегающая его? Но присутствие поганок о чём-то говорило. В зарослях багульника, лозняка и болотных трав таилось большое озеро, окружённое непролазной топью. Лишь в одном месте озеро подступало к суше длинной узкой заводью. На этой заводи и покачивалась одинокая поганка.
Озеро это так и называлось "Глубокое", С ним сообщались ещё два озера Светлое и Чистое. Названия эти были новые, официальные, предназначенные для туристических маршрутов. Кстати, на Светлом озере и располагалась турбаза, претендовавшая на статус санатория. Исконные названия озёр были другие. Чистое озеро называлось "Плошка", Светлое - "Чумичка", а Глубокое - "Баклага". Имя Дунины озёра вспомнилось или обнаружилось в последнее время. Его производили от реки, протекавшей через озёра. В своих верховьях она называлась Индункой, далее Индуной, а в приокской пойме, где река набирала силу, её называли даже Дунаем.
Волод Перекатов работал одно время на турбазе. Имя Волод было записано у него в паспорте. Его мать Валентина Перекатова, как назвала его Володь, так и настаивала на своём, но в свидетельстве о рождении забыли написать мягкий знак. Интеллектуалы, забредавшие на турбазу, склонны были называть его Волот, хотя щуплый рыжеватый Володь никак не походил на легендарного исполина.
Валентину Перекатову называли в Мочаловке "Перекатная", иногда добавляя "Голь". Валентина действительно была перекати-поле, лимитчица из дальнего Подмосковья, не сумевшая осесть в Москве, зацепившаяся кое-как в Мочаловке, где устроилась подсобницей на завод Моавигр. Её поселили сначала в общежитии, а когда родился Володь, дали угол в бараке, предназначенном на снос, но не снесённом до сих пор.