А гулял я по кладбищу. Навоз похоронен совсем в другом месте. Это кладбище - городское, довоенное. Запомнились четыре цыганских монумента с энохианскими именами и практически напротив - четыре зеленые двери для облегчения живых людей. Взглядом перехватил на стенке одной из кабин остроугольную надпись: "Сосу хуй у покойников!" Это - понятно. И размещено в подходящем месте. Но кто же мог процарапать "Т. Rex"?
А другой мираж не желаете? 1982 год. Траурная музыка. Лето. До двух часов дня еще целых два часа. Человеку надо выпить. Он прогуливается вокруг квартала, то и дело заглядывая в окно углового "спецурика".
"Пекло мозги. Стоял июль. И на асфальт попробуй плюнь - как тут же плавится асфальт", - утешает себя тот человек стихами Вадима Медина. Вдруг он видит: дверь магазина нараспашку, у прилавка ни души, только на полках, вместо поллитровок и огнетушителей - разноцветные половые члены. Пережив галлюцинацию, этот несчастный (Коваленко его фамилия), работяга, внушил себе, что душевно болен. А четверть века спустя в этом месте действительно открыли салон "Интим", где как раз и торгуют резиновыми хуями, расставленными по полкам в том же порядке, что и поллитры! Вместо бутылок - дилдо.
Эх, кабы собрать все фототарелки всех "мальчиков с желваками", и порасспросить у них, кто сколько пил и в какое будущее заглядывал. А тогда, в 1982 году, утомленные однообразием дамочки устраивали спиритические сеансы по вызову духа Высоцкого. Спрашивали, кто будет после Брежнева. "Тир-ран умр-рет" - хрипел дух в ответ.
Да это же начало совсем другого рассказа… Полпервого. Жаркий полдень. Человек проходит мимо углового магазина "Интим". Двери распахнуты, полки - в шесть ярусов. На них одни вибраторы. Он тут же воображает подобный кошмар в другое время и в другом месте: на полках винного магазина вместо бутылок чучела хуев человеческих. И мужчины в шляпах, кроличьих шапках, все как один проглотили языки, молча думают: брать или не брать?
Говорят, в Лондоне туристам и поныне показывают то дерево, куда врезалась машина Марка Болана. В один из тех осенних дней (так удобнее говорить, если путаница со временем ни в какие ворота не лезет). Мы тоже врезались в дерево. Врезвенники, одно слово… Вот мы и врезались, в дерево. Умерли - воскресли. У машины с мягким стуком отвалились двери. Мы вылезли и отошли. Она дымилась, но это не был готовый взорваться бензобак, машина медленно таяла в воздухе, испаряясь, словно ледяной муляж.
Две могилы. Два надгробия. Одно - неизвестно где. До второго - рукой подать. Одному должно быть много лет. Второе появилось сравнительно недавно. Возможно, Болан был еще жив, когда чья-то рука (чем - гвоздем? штопором?) выцарапывала буквы "Т. Rex". Был жив и пил свой коньяк с кокаином, не ведая, что рядом уже присоседился неумолимый Ангел Смерти Малхомовес. Подобным образом мог вести себя в 20-е годы какой-нибудь внешторговский комиссар Марк Фельд, не ведая, что и его жизнь когда-нибудь оборвется под залпы ежовщины.
Для кого-то путешествие - это виды, достопримечательности, а для кого-то - коньяк, коньяк, коньяк. Глядишь, так на одном коньяке и долетит человек куда ему следует. И просунет сквозь прутья ограды уже не детский сизый нос. Взрослый нюх неисправимого романтика.
Навоз, конечно, пил вещи попроще. Да и права, выданные одноногим преподавателем автодела, так ему и не пригодились. Болан разбился на собственной (кажется, это был "Роллс-ройс"). Навоза отбросил на тротуар чужой джип.
* * *
- Я того Навоза видел всего три дня (!). И…
- Но нахамить успел.
- Та то я по пьяни, подумаешь, сказал: "Слышь, Навоз - ты не прав…" Ну и шо?!
- А у него, может быть, травма на всю жизнь осталась. Кто знает, может, он как раз эти слова вспоминал, когда задумался и угодил под колеса.
- Какие колеса?!
- Бизнесмена. Аграновича. Под колеса, а потом - под лопату. И по Азизяну: "Больше - ни хуя дальше". Или все-таки дальше? Продолжение было?
- Шо ты несеш-ш-шь… не пойму.
- Он к тебе приходил? Сплошная гематома. Обреченный, смирившийся? Такой, каким его видел последний раз на больничной койке Дядя Каланга?!
И шум лопастей вертолета, повисшего над пивною бочкой, заглушает остаток слов.
* * *
Hot Love в универмаге "Украина". Три проигрывателя "Аккорд", чтобы дать покупателю возможность прослушать и решить, надо это ему, или не надо. Туфли с пряжками на женских ногах. Платформ почти не видно. Кеглеобразные голени, или это - икры? Если в гольфах - говорят, они должны быть выпуклыми. Вот у английских школьников в кино они правильной формы. Действительно выпуклые. А у меня какие? Лучше не присматриваться. И все-таки? Не знаю, какие. Неразвитые, скорее всего. Однако совершенствоваться мне хочется меньше всего. И откуда только у школьника такое презрение к подвигам и рекордам?
Hot Love. Азизян, рассуждая о температуре, говорит: "Градусник под прямой луч нельзя!"
Его подкалывает Мамедов: "Ух ты, какой Капица! Это тебя Папа Жора научил?"
Азизян: "Шо это ты папу вспомнил? Я же не пойду к покойникам (!) за щеку давать. А там денег много. Ему-то (Капице) нобелевку разрешили взять. Не то что вашему Пастернаку культяпному".
Что касается покойников, один из них, финский солдат с того света, кричит:
"Эй вы! Оденьте девочку!"
Солдата играет Шалевич, поэтому забыть такое нельзя. Фильм назывался "Райские яблочки", и Сермяга доказывал, что Иванов называет так совсем другие вещи. Правда, мне запомнилось другое: эпизод, где с девочки действительно ловко стаскивают футболку хулиганы на танцплощадке. А во время разнузданного танца звучит Ride a White Swan - песенка T. Rex, но тут вмешивается мертвый Шалевич с бритвенным тазиком на голове и прерывает сцену изнасилования. Разумеется, зритель готов был его убить.
А еще в картине "О, счастливчик!" Майкл Тревис, отсидев срок, выходит на волю, и чтобы понятно было, в каком году, тут и там в окнах магазинов мелькает голова Марка Болана с обложки "Slider", в незабываемом цилиндре. Пожалуй, стоит повторить, а то забуду - "незабываемые цилиндры".
Я тут тоже недавно гулял по улице Менжинского - первый этаж, угловая квартира. Ни электричества, ни занавесок. И свет в ней не зажжется до глубокой ночи, телефон не зазвонит. Покинутый дом смотрит на проезжую часть, где была отнята жизнь того, кто в нем жил.
Голые окна, словно очки того, кто уже зарыт в землю. К окнам прикреплены белые листы - "Сдается под офис". И длинный номер чужого телефона. В комнатах сквозящая пустота и сумрак. Через час он станет гуще… По дому можно бродить с завязанными глазами - ничего не опрокинется, не разобьется. Мне известно, в каких местах висели картинки. Харрисон от меня, в частности. Где стояло мамино трюмо, и в зеркалах гримасничал Стоунз, изображая поочередно то басиста, то ударника.
Вещей в доме нет - сквозь уличное окно видны окна комнаты, выходящей во двор. Стекло на первом этаже без обязательных ныне решеток кажется таким хрупким и так беззащитно выглядит оставленная всеми квартира, куда ты десятки раз приходил просто так, от нечего делать. Зачем только я обмолвился про свет посреди ночи?
"Алиса здесь больше не живет".
Гляжу я в эти окна (за стеклами пусто как в черепе, свечи не хватает) - не та чистота и прозрачность, только что прибранного, еще влажного помещения перед приходом гостей - нет, и думаю: "Алиса здесь больше не живет".
Ведь мы ходили с ним смотреть и этот фильм. Зима, изо рта валит пар, шарф и болоньевый воротник пропахли табаком… Возле кассы человек шесть. В основном дяденьки-рабочие (те, кому во вторую смену), увидели под заголовком три веселые буквы "США" и решили - надо посмотреть.
Копия черно-белая. Проходит час, как сон пустой. Потом Крис Кристоферсон в бешенстве пуляет гитарой по проигрывателю, потому что его раздражает песня Jeepster.
- Ти Рекс! - Ты понял? - пихаю я Навоза локтем.
- А зачем он гитару бросил? - недоумевает Навоз, поскольку уверен, что на Западе все друг другу нравятся и только русских боятся.
- Потом объясню. Распсиховался.
Навоз полон надежд, будто иностранцы скоро перестанут видеть в Советах потенциального агрессора. Навоз их очарует. Вот устроится в "Интурист", и слухи о его пении долетят до… остальное затмевает приятная абстрактная муть, и заголовки: "Русские умеют это делать не хуже". Так выглядят мысли Навоза в пересказе Дяди Каланги. А тут, понимаешь, бородатого американца телепает от вроде бы такой же музыки, в исполнении не менее прославленного коллеги. До чего бы мы дошли, если бы, скажем, Антонов по телевизору блевал при виде Градского. Все-таки наши люди добрее. И аппаратуру берегут, потому что не понаслышке узнали, что такое война, нужда, блокада.
Не американский танк вышиб из жизни нашего друга. А машина местного бизнесмена с умопомрачительной фамилией, из числа тех, над которыми смеяться не рекомендуется.
Если заглянуть в рассказ "Свидание симулянтов", там Навоз почему-то обитает на втором этаже. Ответ совсем прост - у жены живет. У одной из жен.
Невзирая на то огромное внимание, с каким он относился к барабанам (в зрелом возрасте), изобразили его все-таки с гитарой. Ударную установку передать в скульптуре сложно. Оставили только скрещенные барабанные палочки. Я хорошо представляю себе памятник и кладбище, куда мы не поехали. Стоунз однажды практически предсказал его появление, но запутался, импровизируя, и, словно гадалка, ошеломленная чем-то ужасным открывшимся ей, резко замолчал.
И вот Навоз… с гитарой стоит
И делает вид…
Что он… вновь… Демокрит.