Нет - он бы не поверил, увидев нечто вроде афиши, да что угодно, имеющее отношение к солидной западной группе на поверхности этой земли. Но под нею, ниже асфальта и водосточных решеток, там, куда достают лишь корни хранящих тайну деревьев, он испытывал подозрение мучительное и непередаваемое, как инструменталка без слов, без четкой мелодийной линии - похожая на черную путеводную нить, в которую вселился дух обезумевшей змеи. Тут любые слова на любом языке бессмысленны и ничего не смогли бы ни выразить, ни объяснить. Не так много людей имели возможность увидеть себя отраженными в фирменной фольге "Look at Yourself", а на переснятых фото эффект кривизны пропадал.
Список лиц, кого он никогда в жизни не увидит ни на экране, ни, тем более, на сцене, к тринадцати годам превышал у Самойлова количество проживающих в городе ветеранов войны и труда вместе взятых.
Если вкратце - он был счастлив тем, что пусть не в плане первенства, но хотя бы в плане малолетства сумел рано насладиться этим альбомом. Да - в обществе однотипных, словно негры или китайцы, девятиклассников, диск уже прозвали, чтоб не мучиться, "Третий Хипп". Они топтались в сумерках по полу - босые девицы и юноши в носках. Без лиц и, как ни странно, без запаха, не зажигая свет, пока он, положив на подоконник пустую коробку, десятый раз читал, запоминая, названия песен, без ошибок и в строгом порядке выписанные Шуриком, положительным сыном непутевого Дяди Пабло.
Выяснив расписание пригородных поездов, Самойлов направился к выходу из вокзала. Он мельком глянул на знакомую лестницу. Вход в подземелье давно сделали платным. Кассирша втолковывала пенсионерке, почему не может пропустить ее без денег - остальные не поймут. Самойлову вспомнился милиционер, вынувший из пальцев деревенского пьяницы бутылку, словно факел из руки Статуи Свободы, покамест они с Сермягой и Азизяном честно делили на троих две порции подозрительного люля.
Автоматические двери выпустили его на солнцепек, и взгляду Самойлова предстала раскаленная площадь без единого деревца. Знакомая до неузнаваемости, отметил он с нервозной тоской. Какая есть.
Копченый вагон трамвая, темнеющий тусклыми от строительной пыли окнами, не спешил подбирать пришибленных зноем пассажиров. Неужели тот самый? - вяло удивился Самойлов, с неохотой ступив шаг вниз. Брюхатые частники в шортах отвернулись, не увидев у него в руках никакого багажа.
"Ну да - на нем я сюда и приехал"! - решил он со странным удовлетворением. Треснувшее стекло возле средней двери должно быть скреплено наклейкой "Обирая пана Семена Резничука, ви обираете щасливе майбутне ваших дiтей!"
Невидимый идет по гроду. С каждым шагом он, подобно лунатику, глубже и глубже погружался под воду, благополучно продолжая оставаться на высушенной солнцем поверхности земли. Тень от статуи сталевара, простирающего руку с фасада, лежала поперек площади - жест гипнотизера, указующего дорогу к гибели, которая будет выглядеть как добровольный уход из жизни.
Ему хотелось одновременно и успеть, и опоздать на не проявляющий никакой активности трамвай.
"А что, - подумал он, - в Мелитополе, или южнее живет еще кто-то, кто слушает все то, что я продолжаю слушать до сих пор?"
03.07.2009
ПУШКИН
Ученик Хижняк, славный малый с улыбкой Фернанделя и ручищами гориллы, на большой перемене подвел ко мне "клиента":
"Вот - хлопчик. Бредит иностранной музыкой. Ни одного концерта артистов зарубежной эстрады не пропустил!"
Я, сожалея, что не успею выпить в соседнем гастрономе настоящей "Миргородской", на глаз прикинул платежеспособность "хлопчика". Невысокий, но фигуристый, мускулистый. Жопка узкая, плечи широкие, волос курчавый - в общем, похож на араба. На араба, от которых здесь уже тошно. Пластов такие не покупают. Такие читают Стругацких и пишут тексты песен на музыку друга, правда, никому не показывают. Или, может быть, тайком от культурных знакомых посылают в толстом конверте киносценарии какому-нибудь Михалкову-Кончаловскому. А мне почему-то захотелось сразу послать на хуй этого "эфиопа", но жадность, совместно со страстью к барышничеству, в очередной раз вынудили меня гуманнее отнестись к людям. Хотя передо мною был явный будущий "сценарист".
Прозвенел звонок, мы попиздовали на обществоведение, но я успел выяснить вкусы и потребности арапчонка. Его интересовали не диски, и даже не запись с них, а музыкальные журнальчики. Видать, хотел подначитаться и, по выражению Аксенова, "капитально вырасти над собой".
В конце концов это не порнография. Чем я рискую? Еще с осени застряли у меня четыре номера прошлогоднего Popfoto. Те, что со Смоками (ну, группа "Смоки") - все размели, а "Бей Сити Роллерс"… к "Бей Сити Роллерс" почему-то равнодушен советский человек. Оттого так вольно и дышит.
Журналы новенькие, нелистанные, пахнущие нездешней типографией, лежат мертвым грузом с января (срубил пачку в Москве на каникулах). А мы сейчас в конце апреля, скоро сирень попрет, и девушка эта из танцевального коллектива, не в кино же мне ее водить… не для этого мы ее конфисковали у примерно такого же хуйлыги, любителя почитать Курта Воннегута. В кабак или бар с ней ходить не следует. Негры, полублатные там разные… Буду угощать ее дома, на деньги, отнятые у культурного дурачка.
За полминуты до звонка я вежливо и членораздельно сказал ему цену:
"Четвертак".
Дни стояли солнечные, но скамейки были уже в тени от распустившейся листвы. После уроков, даже после обеда, Хижняк-Фернандель позвонил и напомнил, что клиент рвется в бой. Я доел свой борщ, вымыл тарелку и руки, после этого положил в папку пару номеров, надел как колхозный питурик темные очки (а вдруг заинтересуется и купит), прихватил начатую пачку Мальборо и отправился делать гешефт.
Скамейка в тени выглядела классически. Я присел и закурил, но пока клиент листал журнал, осторожно переворачивая страницы кончиками пальцев, я комментировал его содержимое стоя - так солиднее. Клиент призадумался, как Александр Сергеевич в Царском Селе, не хватало только цилиндра. Впрочем, ему больше пошел бы помещичий картузик. Поразмышлял, вылавливая рифму, и сказал: "Беру".
- Правильно, - ласково вымолвил я. - Цены растут, гайки завинчивают.
Хижа сделал мне знак бровями: "О политике молчи".
А тем временем в смуглой ладони клиента появилось что-то крайне неприятное, разочаровывающее в смысле размера… Кажется, у немецких питуриков есть поговорка "всегда вытягиваешь то, что короче"?
Он меня неправильно понял. Тарковского понял, а меня не понял. Хотя отчетливо было сказано: "Четвертак", то есть двадцать пять! Без права переписки.
- Хижа, кого ты мне привел? Я же сказал "четвертак", а он мне сует четыре кола, по одному рублю. На такую сумму не то что в баре - в гастрономе ни выпить, ни закусить не купишь. Единственное, что можно - это "мулякой" обожраться. Плохо с деньгами? Подпишись на "Ровесник". Там тебе комсюки-еврейчики под псевдонимами раз в полгода объяснят, что такое "свинцовый цеппелин".
"С большим плакатом - полтинник. Без - четвертак. Без центрального разворота ("Аббочка"!) - хуй с ним, пятнарик". Это я выговаривал уже Фернанделю. Клиента как ветром сдуло. Впрочем, не совсем. Он удалялся медленно, скорее, даже топтался на месте. Сделка не состоялась - но возникла какая-то недоговоренность.
Будет поступать и, наверное, поступит. Скорее всего поступит. Вон сколько их! Одни студенты мимо ходят - публика намного противнее рабочего класса. Военные и студенты - обоссанный щит социализма. Поступит, обрастет друзьями, будет анекдотики рассказывать: "Стоят три девочки - одна девочка, а две с Иняза… ха-ха-ха"! Или вот еще, например: "Видите этот танк на постаменте? Он стреляет, только если мимо него проходит девственница". Вiдповiдь - смiх.
Мокшанцев с ненавистью, словно в поезде глядя на дверь запертого туалета, сверлил глазами кучерявую головку "Пушкина", соображая, может, все-таки продать ему на четыре рубля самопальных фоток?
Июль, 2009
НЕТЕРПЕНИЕ
Учительница математики кого-то навещала у них во дворе. Своих детей у нее не было, и она взяла ребенка на воспитание, а он оказался дурачком. Болтается возле детской поликлиники один типчик в широкой кепке, с неприятной улыбкой - это и есть приемный сын Евгении Александровны.
Значит, Самойлов не ошибся - это ее видел он в окошко, расставляя пиво на подоконнике, когда проведывал Лёву Шульца со сломанной ногой? Она тоже могла его заметить, и при случае заложить. По математике у Самойлова была хлипкая тройка, а за нею - полнейшее невежество. Возможно, когда-нибудь он составит компанию слабоумному воспитаннику математички, тем более, у деда имеется точно такая же кепка, и он ее последнее время не носит.
Существуют ли пределы незнания? Насколько можно преуспеть, игнорируя научные открытия? И что в конце концов откроется человеку, забывшему и отвергнувшему все, чем ему с детства забивали голову? Со счетом у Самойлова было так плохо, что он не мог с точностью сосчитать количество шагов от своего дома до школы - сбивался, уставал… Лучше бы не знать, лучше бы не знать - твердил он всякий раз, чувствуя, что не справляется с лавиной ненужных сведений, навязываемых извне.
Правда, и в научно-популярных передачах, случалось, проскальзывали фрагменты чего-то бесценного, с чем (Самойлов с этим почти смирился) он никогда не сможет ознакомиться в полной мере. Как правило, это касалось зарубежной кинохроники, которой приправляли свои рассуждения откормленные, самодовольные "товарищи ученые", кавалеры орденов и лауреаты премий.