Громкий, визгливый смех раздался мне в ответ. И в смятении бежал я с того места, отправившись прямиком к себе в дом, где и заперся. Долгое-долгое время не покидал я своего убежища. Знаю, многие разыскивали меня в то время, стремясь возвратить меня ко двору, однако же я положил себе не возвращаться, ибо постыл мне стал двор и постыла мне стала жизнь.
Однажды в дверь мою раздался стук. Нимало не сомневаясь, что это очередной гонец из Дижона, призывающий меня пред лицо моего государя, я открыл. Но на пороге стоял какой-то англичанин. Удивило меня то, что на лице его отображалась скорбь, так что мне показалось, будто я гляжу в зеркало. Тихим голосом он попросил меня последовать за ним. Ни слова не говоря, я оделся и последовал за этим нежданным посланником. Странные предчувствия обуревали меня. Мы шли какими-то улицами, и я с удивлением оглядывался, ибо не узнавал их. Все было словно в тумане. Меня охватило чувство точно такое же, какое вселилось тогда, при взгляде на ту башню, где нашел я книгу. Мой же провожатый молчал.
Так мы добрались до какого-то дома, похожего на храм, и вошли внутрь. Там на столе, в обрамлении свечей, наряженное в подвенечное платье, покоилось тело некоей дамы, и я, приблизившись, увидел и осознал, что это - Любовь. Никого не было вокруг, даже мой провожатый исчез. Молча, пораженный, стоял я над ней, вглядываясь в ее лицо, прекрасное и светлое.
Так я понял, что моя возлюбленная умерла.
Умерла.
Я - Клеофас ван Дорп из Дендермонде, кимвал звучащий, ибо любви не имею, медь звенящая, ибо любовь утерял там, где, согласно слову писаному, должен был ее обрести. Долготерпит, милосердствует. А мне не дано. Не завидует, не гордится. Но не дождался. Не раздражается, не мыслит зла. Лишен покоя. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Да, моя любовь.
Разлука смертная - горчайшая из разлук.
Открылось мне: жизнь без любви есть сон.
С тех пор в ночи тоскую недреманно,
Тебя одной алкая, словно манны,
Сдержать порой не в силах тяжкий стон.Я стал разлукой горькой закален,
И все же петь готов тебе осанну
Во всякий миг, и славить не устану
Тебя, мой свет, любовью упоен.Ты сон мой в сан незримо обратила,
В сень, что скрывает сладостный секрет,
В синь, что объемлет вечное светило.Бессонницы такой милее нет, -
Когда мне сон нейдет вдали от милой,
Я к ней пишу бессонный мой сонет.
Сколько таких я написал, когда она была еще рядом. Но и теперь ночи мои бессонны. Всечасно оплакивая свою возлюбленную, я говорю вам словами апостола - любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. Хотя и будут суесловить о смерти Любви, ей-же-ей, она воскреснет. Она воротится ко мне, вернется сюда, к твоим соборам, Гент, где я буду ждать ее, о Гент, мой…
Шишов и Справедливость
…гнет, навалившийся подобно камню.
Суд закончился. Истец, Федор Иванович Шишов, преподаватель истории на пенсии, пожилой, седой, благообразный, сидел, закрыв глаза, в быстро пустеющем зале суда и держался за сердце. Казалось, нестерпимая тяжесть навалилась на него. Только что мимо проследовал ответчик, Глотов, и с высоты своего роста нехотя, нагловато улыбнулся ему. Суд решил в пользу Глотова, даже не приняв во внимание доказательства истца, на стороне которого, казалось, стояло все, включая показания соседей. От такой несправедливости немой вопль поднялся в Федоре Ивановиче. Это она, несправедливость, придавила его, сдавила и так больное сердце.
Полтора года назад в соседнюю, через стенку, квартиру вселился новый жилец. И тотчас же стало понятно, какой тихой жизнью они жили до этого. Новый сосед выкупил всю лестничную клетку, за исключением их квартиры, и затеял то, о чем с недавнего времени достаточно наслышались супруги Шишовы, - евроремонт. Круглые сутки за стенкой делалось страшное: долбот, грохот, шум каких-то обвалов, визг пил и сверл, под который происходило поистине вселенское событие - объединение двух квартир в одну. Скоро Федор Иванович, спускаясь за почтой, столкнулся и с зачинщиком всего этого шума - громадного роста лысый мужчина поднимался по лестнице, прижав к себе два объемистых пакета. На Федора Ивановича он не взглянул, и его зычный голос раздался сверху на весь подъезд:
- Эй, работные! Жратва приехала!
Так Федор Иванович познакомился с Николаем Глотовым, предпринимателем и владельцем сети магазинов. Тот был, судя по всему, поклонником давней идеи разрушения старого мира и возведения на его месте своего, глотовского. Ибо как можно было заключить по производимому шуму, прежний мир в виде двух отдельных трехкомнатных квартир был подвергнут аннигиляции. Что возникло на его месте, Федор Иванович не знал и не тщился узнать. Его волновало лишь то, что касалось в первую очередь его самого.
Его волновали поползшие по углам и по стенам глубокие трещины.
Квартира у Федора Ивановича была двухкомнатная. Ремонт сам делал: побелка, обои, - хоть и давно, но даже теперь хоть куда. И вот появились эти трещины. Сначала Федор Иванович пытался их замазать. Вроде бы получилось, но через два дня выяснилось, что лопнул и разошелся угол над окном - черная узкая дыра была с первого взгляда незаметна, но с ее появлением появился в доме и запах какой-то крысиной вони. Что делать - тряпкой дыру затыкать? Надо к нему сходить, решил Федор Иванович, посоветовавшись с женой, Любовью Евгеньевной, бывшим юристом. Не по закону такое.
Дверь долго не открывалась, а потом вдруг как-то неожиданно распахнулась. Но на пороге стоял не хозяин квартиры, а внушительных размеров дама с прической в виде скрученной на макушке большой дули. Одета она была в длинное синее платье, в каких когда-то появлялись на концертах жены ответственных обкомовских работников. Женщина без выражения смотрела на них, сложив жирные руки на животе.
- Мы Глотова Николая хотели бы видеть, - произнес Федор Иванович, поздоровавшись.
Женщина продолжала смотреть на них так же без выражения.
- Глотов дома? - переспросил Федор Иванович уже настойчивее. - Муж ваш?
Женщина раскрыла рот.
- Не муж он мне, - сказала она неожиданно писклявым голосом. - И дома его нет.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.
- А когда он будет? Мы соседи, - поторопился объяснить Федор Иванович, показывая на свою полуоткрытую дверь. - По поводу ремонта хотим поговорить.
- Трещины по потолку пошли, - вставила Любовь Евгеньевна.
Женщина без выражения смотрела на них. Пришлось повторить:
- По поводу ремонта.
- Не знаю, когда будет, - сказала женщина.
- А вы кто? - спросила тогда Любовь Евгеньевна.
Женщина, помолчав, со значением сказала:
- Я - дворецкая.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна опять переглянулись.
- Вы ему тогда передайте, - сказал Федор Иванович, - что мы этого дела так не оставим. Потолок весь в трещинах, в углу дыра. Вы ему передайте.
- Он нескоро будет, - сказала дворецкая Глотова, и не успели они раскрыть рот для ответа, как дверь захлопнулась перед ними. Пришлось возвращаться домой ни с чем.
Этим вечером они по очереди дежурили у глазка, чтобы проследить появление соседа. Однако никто так и не появился. В глазок видна была только дверь - высокая, черная, с нелепым бронзовым кольцом для стука.
Не вышло ничего и на следующий день - дверь им попросту не открыли. Зато к вечеру подстерегала их неприятность - из дыры, помимо вони, вышел вдруг громкий голос Глотова, невесть как проникшего к себе в квартиру:
- А? Опять приходили?
Писклявый голос что-то произнес неразборчиво.
- А пускай их, - сказал голос Глотова, - пусть хоть каждый день ходят. Я законы знаю.
Федор Иванович и Любовь Евгеньевна переглянулись.
- В ЖЭК надо идти, - сказала Любовь Евгеньевна.
Начальника ЖЭКа, Талова, Федор Иванович знал хорошо, приходилось бывать по разным надобностям. Тот относился к Федору Ивановичу уважительно, проблемы решал мигом. Да разве то были проблемы? Так, отопление вовремя включить да трубы заменить. И не сравнишь даже. Но Федор Иванович и Любовь Евгеньевна настроены были решительно и явились в ЖЭК с утра. Сюрприз ожидал их сразу же - табличка на двери оповещала, что начальник ЖЭКа сменился: теперь начальником их ЖЭКа была какая-то Р.Ф. Дубинина. Отсидев длинную очередь, они, наконец, вошли - и остолбенели.
За столом сидела уже знакомая им дворецкая Глотова. Те же габариты, та же прическа в виде дули, те же сонные глазки. Только одета она была сейчас в строгий темно-серый костюм. Молча, без выражения, как давеча, смотрела она на них. Они подошли, присели у стола.
- Мы по поводу трещин, - выдавил из себя Федор Иванович. - Жалоба у нас.
Начальник ЖЭКа молчала, жирная ее рука нехотя ворошила лежащие на столе бумажки.
- Жалоба, - повторил Федор Иванович.
Жирная рука вытянула из груды бумаг одну.
- Мы уже получили жалобу, - сказала Дубинина неожиданным басом, потряхивая бумагой. - От квартиросъемщика Глотова Н.М. на соседей Шишовых, при ремонте квартиры допустивших отрещевление.
- Что допустивших? - не поняла Любовь Евгеньевна.
Начальник ЖЭКа значительно молчала.
- От кого жалоба? - не понял Федор Иванович.
- Отрещевление, - пробасила Дубинина. - Трещины пошли у него, значит. По потолку и иным местам, а именно стенам.
- Да мы ж ремонта не делали! - воскликнул Федор Иванович.
- От Глотова, - сказала Дубинина.
- Как же от Глотова, если это он делал ремонт, он нам всю квартиру расшатал, - в сердцах воскликнула Любовь Евгеньевна.
Начальник ЖЭКа молча смотрела на них.