Разговор занял не больше дюжины секунд, но на площадке уже никого не было. Женщина, должно быть, решила обнаружить свою "сверхвосприимчивость" этажом ниже. Во всяком случае, там она преуспела больше, потому что я не заметил ее, ни спускаясь по лестнице, ни пересекая холл длиною в несколько футов, ни войдя в бар.
В баре, длинной комнате с низкими потолками и маленькими окнами, обнаруживающими толщину стен, где летом обычно было прохладно и сухо, в этот вечер царила гнетущая духота. Фред Сомс, бармен, включил вентилятор, но когда я встал за стойку рядом с ним и стал ждать, пока он кончит разливать спиртное, почувствовал, как под моей рубашкой с брыжами, поверх которой был сюртук, струится пот. Мне было не по себе, но несколько иначе, чем обычно, когда просто не удавалось понять, что к чему. Беспокоило нечто во внешности или поведении женщины, которую я видел на площадке, но определять, что именно, было уже поздно. Без долгих размышлений я мог с уверенностью сказать, что, окликнув меня, отец тут же забыл, о чем хотел спросить. Вообразить, что первоначально пришло ему в голову, не стоило и пытаться, и конечно, выяснить это теперь я был не в состоянии. Память в таких случаях отказывала ему через пару секунд.
Я отправил к отцу Фреда с газетой, отпустил, пока того не было, три порции хереса и (с тайным отвращением) немецкое пиво с лаймом, ознакомил группку ранних посетителей с обеденным меню, расхваливая надоевшую лососину и слегка состарившуюся свинину немного более напористо, чем "Путеводитель по вкусной и здоровой пище". После этого посетил кухню, где Дэвид Полмер вместе с шеф-поваром держали все хозяйство под контролем, не делая исключения и для Рамона, который тут же меня уверил, что не хочет возвращаться в Испанию. Потом - визит в контору, расположенную наискосок от главной лестницы. Моя жена равнодушно оформляла счета, но от равнодушия почти не осталось следа (хотя освободиться от него полностью ей, кажется, вообще никогда не удавалось), как только я сказал, чтобы она бросила заниматься ерундой и пошла переодеться. Она даже торопливо чмокнула меня в ухо.
Возвратившись в бар через кладовую, чтобы принять большую порцию шотландского виски, оставленного для меня Фредом, я снова ознакомил с меню посетителей. В числе последних оказалась пожилая пара из Балтимора, которая путешествовала в поисках достопримечательностей и по пути в Кембридж остановилась у меня в надежде найти здесь какие-нибудь исторические экспонаты или что-то в этом роде. Муж, юрист на пенсии, очевидно, проделал далеко не ученическую домашнюю работу по интересующему его вопросу. Иносказательно и учтиво он осведомился о нашем привидении или привидениях.
Я пустился в привычные разглагольствования, но вначале почти благоговейно опорожнил рюмку;
- Главное привидение известно под именем некоего доктора Томаса Андерхилла, который жил здесь в конце семнадцатого столетия. Он получил духовный сан, но пастором в церковном приходе не стал: учась в Кембридже, по каким-то причинам покинул студенческое братство и купил эти земли. Его похоронили на маленьком церковном кладбище, но погребения вообще могло не состояться. Он был таким отвратительным типом, что могильщик отказался копать землю, а местный пастор не захотел совершать службу на похоронах. Тогда вызвали могильщика из Ройстона и священника из самого Питерхауза, что в Кембридже. Некоторые в округе поговаривали, что Андерхилл убил жену, с которой постоянно ссорился; видимо, его подозревали и в расправе над фермером, с которым у него были нелады из-за какого-то земельного участка.
В самом деле, странная штука - и жену, и фермера отправили на тот свет очень ловко, а тела самым зверским образом растерзали, но в обоих случаях трупы оставили на виду, на одном и том же участке дороги, ведущей к деревне, хотя между убийствами прошло шесть лет; однако, как неопровержимо установлено, в момент преступления и в первый, и во второй раз Андерхилл оставался дома. Само собой напрашивалось предположение, что он нанял каких-то проходимцев, чтобы их руками сделать грязную работу, но схватить их не схватили, даже видеть - не видели, хотя поговаривали, что наемные убийства не совершаются с такой жестокостью.
Как бы там ни было, Андерхилл, а вернее, его привидение, не раз возвращалось к окнам помещения, где сейчас ресторан, и заглядывало туда, видимо, за чем-то наблюдая. Всех очевидцев без исключения ошеломляло выражение его лица и манеры, но, как гласит предание, начиналась полная неразбериха, когда речь заходила о том, как же он все-таки выглядел. Одному парню показалось, что он смахивает на обезумевшего. Кто-то утверждал, что Андерхилл проявляет холодное любопытство ученого червя, наблюдающего за опытом. Звучит неправдоподобно, как вы считаете? Но…
- А разве нельзя предположить, мистер Эллингтон, разве нельзя предположить… что призрак, если можно так выразиться… получил распоряжение наблюдать за ходом преступлений, вернее, за тенью тех реальных злодеяний, которые совершены по его вине, а различные очевидцы стали свидетелями его реакции на сцены, которые поочередно разыгрывались в этом спектакле ужасов… от стадии клинического равнодушия и до панического страха или, возможно, агонии совести.
- Интересная точка зрения. - Я утаил, что подобные мысли приходили в голову каждого, кто слышал эту историю, правда, не в такой откровенно джеймсианской форме. - Но в таком случае он перепутал окна, потому что глядел не туда, - лесная тропа, где были совершены убийства, находилась за его спиной. Насколько мне известно, в доме никогда ничего похожего не происходило, во всяком случае, похожего на эти события.
- Согласен. Тогда позвольте обратить ваше внимание на другое предположение. В последней части вашей странной, но зачаровывающей истории, мистер Эллингтон, которая касалась… привидения, я заметил, вы употребляли только глаголы прошедшего времени, давая тем самым понять, что эти видения тоже принадлежат прошлому. Я правильно вас понял, сэр?
Мозги у старикашки, очевидно, работали чуть-чуть быстрее, чем органы речи.
- Абсолютно правильно. С тех пор как я купил дом семь лет назад, здесь никто ничего такого не замечал, и прежние владельцы, которые жили тут намного дольше, тоже никого никогда не видели. До них дошли слухи о том, что один старый родственник их предшественника, когда был мальчишкой, то есть еще в викторианские времена, до смерти напугался чего-то, что он принял за призрак Андерхилла. Да, боюсь, теперь с этим покончено, хотя прежде, возможно, здесь и случалось невесть что.
- Пусть так. Но я читал, что дом прославился по крайней мере одним призраком. Кажется… это говорит о том, что нельзя исключить существования хотя бы еще одного.
- Да. Но сейчас он на глаза не попадается. Были, правда, люди, которые рассказывали, что слышали, как по ночам кто-то ходит вокруг дома и старается открыть двери или окна. Разумеется, в каждой деревне найдется два-три негодяя, которые не прочь поорудовать в таком доме, найди они лазейку.
- Неужели ни у кого не возникло такого естественного желания - выглянуть и… посмотреть, что же там творится?
- Видимо, нет. Люди говорили, что им очень не нравился шум, который поднимал этот кто-то, бродивший снаружи. Когда он расхаживал, что-то трещало и хрустело. Вот и все, что я мог взять в толк.
- И это… существо больше здесь не появляется?
- Нет.
Я оборвал разговор. Обычно такие рассказы доставляли мне удовольствие, но сегодня почему-то казалось глупостью целиком и полностью ручаться за них, несмотря на письменные свидетельства, которые в то же время смахивали на очевидную, набившую оскомину чепуху. Сердце билось неровно, на душе было гнусно, снова страшно хотелось выпить. В жарком влажном воздухе с приближением вечера одежда все сильнее липла к телу. Напрягая силы, я старался вслушиваться во все новые и новые вопросы, которые относились главным образом к документам, связанным с этой историей. Уклоняясь от ответов, я лукавил, говорил, что лично у меня этих документов нет, что они хранятся в архиве графства, в городе Хертворде. Окончание беседы затянулось надолго из-за того, что у моего гостя была привычка то и дело останавливаться и подыскивать выражения более мудреные, чем первые пришедшие на ум. В конце концов, когда клиенты, сидевшие в противоположном углу, погрузились в меню, я направился к ним, правда, не раньше, чем у него иссяк поток благодарностей, запись которых заняла бы не меньше двух абзацев.
Было уже двадцать минут десятого, когда я, обслужив клиентов за дальним столиком, умирая от жажды, со всех ног помчался в кладовую и, выйдя оттуда освеженным, провел экспресс-инспекцию ресторана в стиле "пожелание - закон", лицемерно согласился, что уксусный соус для авокадо пересолен, от широты душевной дал обещание повысить его вкусовые качества (забракованные авокадо еще пригодятся шеф-повару для салата к завтрашнему ленчу); отклонил заказ на двойной номер на одну ночь от какого-то подвыпившего кембриджского студента или младшего преподавателя социологии, позвонившего по телефону в контору; и подал жене, спустившейся в нарядном серебряном платье, фужер "Тио-Пепе". Мы собирались пообедать в 10 часов у нас в комнатах, предварительно выполнив все работы, занесенные в список самых неотложных. Я ждал приезда моих личных гостей, доктора Мейбари и его жены. Джек Мейбари был нашим семейным врачом и моим другом, точнее, человеком, с которым я мог говорить без раздражения. В очень тонкой прослойке людей, которые вызывают к себе более живой интерес, чем плохая телевизионная передача, Джек занимал не последнее место. А в присутствии Даяны Мейбари любая телепрограмма становилась скучной и ненужной; а это уже большое достижение.