Более или менее внятно я выразил свои впечатления по поводу ее непредсказуемости, и мои слова были благосклонно приняты. Я уже подготовил новые материалы в том же духе, когда она произнесла:
- Хочу вернуться к твоему предложению лечь в постель втроем, вместе с Джойс.
- Да?
- Я думала об этом.
- Прекрасно.
- Морис…
- Да.
- Морис, что ты собираешься извлечь из этой ситуации, объясни точнее? Кажется, я знаю, что получу для себя, по крайней мере, думаю получить, но Какова твоя роль? Нет, Морис, ты не должен так поступать, это ужасно и отвратительно. Понимаешь, что я имею в виду?
- Думаю, да. Однако, если учесть, как приятно находиться в постели с одной красивой женщиной, оказаться там сразу с двумя - приятно вдвойне, а возможно, даже более. Чем больше, тем занятнее. В любом случае попробовать стоит.
- М-м. Тебе хочется подглядывать за нами, как за куклами, не правда ли?
- Да, пожалуй. Не стану спорить. Никогда не находил ничего дурного в наблюдении за другими в постели, при условии, что сам не только наблюдаешь. А без дела, разумеется, я не останусь. И еще одно условие, которое я ставлю, - никаких посторонних мужчин. Но это нам тоже не угрожает.
- Я… понимаю. Ты хотел бы, чтобы я относилась к Джойс так же нежно, как она ко мне?
- Делай все, что тебе самой приятно.
- Но ты бы хотел?
- Да, конечно.
- О, Морис… Морис, а не поведем ли мы себя на деле так, как заранее и представить не можем?
- Почему бы и нет? Боже мой, все это в порядке вещей.
- Я считаю, что это просто мальчишество, и не возражай, пожалуйста.
- А, тогда понятно, почему к подобным вещам так тянет.
- Ладно, но должна сказать, что Джек бы не одобрил наш тройной союз, - выпалила она стремительно, хотя обычно первое слово тянула дольше, чем сейчас всю фразу целиком.
Я широко открыл глаза, инстинктивно чувствуя, что таким образом легче подготовиться к любому продолжению, хотя в поле зрения Даяны не могло попасть ничего, кроме плотно прижатой к ней щеки, кончика носа и подбородка.
- Конечно, - сказал я.
- Я знаю, что все врачи трахают своих пациенток, но Джек хотя бы мог притвориться, что он не такой, - продолжала она, некоторое время следуя новой тактике - говорить с нормальной человеческой скоростью. Затем вернулась к прежней манере. - Но это ерунда в сравнении с тем, что у меня действительно накопилось на душе против него.
Воцарилась тишина. Наступит день, когда я по самую шею зарою ее в муравьиную кучу или притворюсь спящим, когда она попытается закопать туда меня, но произойдет это не сегодня.
- В чем дело?
- Я его терпеть не могу. Просто ненавижу.
- Неужели?
В действительности я был удивлен куда сильнее, чем можно было понять по моему тону. Даяна так редко вызывала у меня всплески чувств (за исключением сильной похоти и крайнего раздражения), что я, вероятно, приобрел привычку в случае необходимости широко открывать глаза и еще шире улыбаться.
- Разумеется… не переношу его. Безусловно, ты должен знать об этом. Он против меня ничего не имеет, потому что я ему безразлична, как любая другая жалкая козявка, но я его ненавижу со страшной силой.
- Что тебя в нем не устраивает?
- О, все. Я убеждаю себя много лет подряд, что должна его оставить. Но, Морис, тебе не кажется это странным?
- Что именно?
- Послушай, ты знаешь меня и Джека более трех лет и никогда не замечал, хотя все абсолютно ясно и очевидно, что я его не переношу. Ты действительно не замечал? То есть ты не шутишь?
- Нет.
- Ты в этом уверен?
- Да. Да, я абсолютно уверен.
- Морис. - Она повернула голову, и я увидел огромные глаза, смотревшие на меня в упор. - Просто потрясающе, это неслыханное дело. Я всегда считала тебя одним из самых наблюдательных и чутких людей, о встрече с таким человеком можно только мечтать, так неужели тебе никогда не приходило в голову, что я не выношу собственного мужа, а ведь, полагаю, ты проявлял ко мне повышенный интерес.
Я был уверен, что никогда слыхом не слыхивал ничего такого о ее отношениях с Джеком, даже в худшем случае они укладывались в рамки взаимной терпимости, но сейчас не мог понять, сделано ли признание с целью оправдать наши отношения или оно - еще один тактический ход в кампании против меня, указывающий, насколько я менее чуток, чем другие, - сама она, например. Однако не успел я изобрести каких-либо избитых аргументов в защиту своей эмоциональной неполноценности, как - она, видимо желая создать удобный плацдарм для наблюдения, стала понемногу от меня отодвигаться, при каждом движении ерзая всем телом. Откат продолжался, на мой взгляд, до тех пор, пока челюсть у нее не отвисла, а глаза не поглупели, как вчера. Выгнув спину, она сказала, без всяких дефисов между слогами:
- Хорошо, давай устроим это. Когда захочешь. Я сделаю все, что доставит удовольствие тебе.
Я пришел в такое возбуждение, что наслаждения растянуть не удалось, однако мне не попадалась женщина, которая бы не оценила по достоинству накал страсти мужчины, и даже в самое короткое время я сумел разыграть виртуозное попурри на тему интимных ласк, испробованных нами прежде. На самом-то деле это в известной степени ложь. Мое воображение не в силах воспроизвести их во всей полноте, ибо я забыл, что именно тогда происходило, но вспомнить могу любую из них. И если они и несут в себе некоторую порочность, хотя бы в каком-то смысле, то пусть и будут порочны. В противном случае катитесь вы ко всем чертям. Кто считает, что обычный сексуальный акт, а возможно, и не совсем обычный, не должен приносить наслаждения, тот просто монстр, в большей или меньшей степени.
Когда мы ехали обратно, Даяна выглядела подавленной. Я задавал себе вопрос, не собирается ли она набить себе цену и, по обыкновению, повернув свою интересную Личность новой гранью, заявить, что передумала и отказывается от оргии; но размышлять над догадкой долго и всерьез не было возможности, ибо меня занимала другая мысль - как сделать ей еще одно предложение, в своем роде не менее хитроумное. В конце концов я сказал:
- Даяна, я хочу попросить тебя еще кое о чем.
- Понятно, ты, я и Дэвид Полмер?
- Ничего похожего. Полагаю, я нашел место, где зарыт клад. Не составишь ли компанию, когда я туда пойду?
- Морис, ты меня ужасно пугаешь. Какой клад? Откуда ты о нем знаешь?
- Я наткнулся на старинные документы, касающиеся моего дома, в которых, собственно, и указано, где клад зарыт, хотя что в нем - неизвестно. Разумеется, там может ровным счетом ничего не оказаться.
- Понимаю. А где это?
- Видимо, э-э-э, на том маленьком кладбище, которое расположено по дороге к "Зеленому человеку".
- В могиле? В чьем-то гробу?
- Именно так и написано в бумагах.
- Ты хочешь раскопать могилу и вскрыть чей-то гроб?
Она быстро схватила мою мысль.
- Да. Это очень старая могила. В ней не осталось ничего, кроме костей. И этого клада.
- Морис Эллингтон, неужели ты окончательно и бесповоротно сошел с ума?
- Нет, не думаю. С чего ты взяла?
- Шутишь? Раскапывать могилу!
- Я вовсе не шучу, уверяю тебя. Мне нужен этот клад. Я же сказал, возможно, там вообще ничего нет, а если есть - то какая-нибудь ерунда, заранее ничего сказать нельзя. Я попросил о помощи тебя, одну-единственную, ведь ты не из тех, кого такие вещи шокируют, а мне нужно, чтобы кто-то подержал фонарь и при необходимости был под рукой.
Все прошло гладко, но она не преминула меня поддеть.
- Признайся, тебе нужна не помощь? Нет, тебе нужен сообщник. Ты просто боишься взяться за дело в одиночку.
Я кивнул с преувеличенным раскаянием. Ее последние слова были далеки от истины: если при вскрытии могилы произойдет что-то неожиданное, необходимо, чтобы кто-то был рядом и видел это. Но я не кривил душой, сказав, что Даяна была единственным человеком, которого я мог попросить об услуге. И услуге существенной.
- Пойдешь туда ночью?
- Думаю, да. Не возражаешь? Ведь днем по дороге ходит народ, а если по нужде бродяга забредет - не отвяжешься. Нам понадобится не больше получаса.
- Над могилой не тяготеет проклятие или какая-нибудь другая пакость?
- Да нет, бог ты мой, ничего похожего. Старик просто подыскал безопасное место, чтобы кое-что спрятать.
- О, ну что ж, замечательно. Тогда я пойду с тобой. Забавно, ничего не скажешь.
- Во всяком случае, необычно. Как насчет сегодняшней ночи? Нет смысла откладывать. Сможешь отлучиться?
- Конечно. Я делаю то, что хочу.
Мы добрались до конечного поворота. Условились, что в полночь я подъеду поближе к ее дому. На обратном пути я остановился у кладбища и осмотрел могилу Андерхилла с особым вниманием. Показалось, что существенных трудностей не возникнет; могильную плиту удастся поднять беспрепятственно, почва, когда ее ковыряешь пальцем, видимо, такая же мягкая, как и везде вокруг. Какое бы впечатление ни производило это место в пять часов вечера в летнем сумраке, в нем не было ничего сверхъестественного, оно не возбуждало мыслей ни о прошедших столетиях, ни о тлении, просто там рядами вытянулись обветшалые надгробия, почти повсюду густо заросшие растительностью (правда, за исключением участка, где покоился Андерхилл) и замусоренные бумажными обертками от мороженого и пивными банками, а отнюдь не осколками каменных плит.