Прямо какие-то толстовские, куприновско-бунинские мотивы! Но события имеют место не под Курском, а в английской провинции, на английской земле, которую, как считает после некоторых раздумий Александр Петровский, надо вернуть англичанам. Начиная действовать, он не подозревает, что попадет в куда более опасные сети мужа Сони Коротченко, старшего офицера госбезопасности…
Но вернемся к "Зеленому человеку". Его появление в 1969 году было встречено английской критикой "положительно", но без того горячего внимания, которое заслужил до него "Счастливчик Джим", а после него, скажем, "Девушка, 20 лет". По-моему, критика не усмотрела в "Зеленом человеке" того, что она так любит усматривать, - злободневности. "Счастливчик Джим" был злободневен, в нем - столкновение "передовых" детей с закоснелыми отцами; "Один толстый англичанин" - в нем тоже болезненная тема: давнее сравнение - противопоставление всего английского всему американскому; "Игра в прятки по-русски" - это о "красной угрозе", куда уж актуальнее! А вот "Зеленый человек" - это о потустороннем, о подсознательном, то есть о чем-то "отвлеченном". На мой взгляд, отсутствие злободневности - как раз тот большой плюс, который выделяет "Зеленого человека" из всего Эмисом написанного, и позволю себе сделать предсказание, что по прошествии какого-то времени "Зеленый человек" поднимется на более высокое место в длинном списке эмисовских произведений.
Так вот, о художественности: в романе присутствует фантастика - та фантастическая мистика, реальность которой так хорошо нам знакома по шагам командора в пушкинском "Каменном госте", по гоголевскому "Вию", по "Мастеру и Маргарите" Булгакова; из нашей недавней классики сразу вспоминается "Понедельник начинается в субботу" братьев Стругацких. В романе Эмиса привидение рыжеволосой женщины, дух Томаса Андерхилла и, наконец, сам зеленый человек, лесное чудище из сучков, веток, прутьев и листьев, - все эти образы из мира сверхъестественного вводятся в повествование и действуют в нем с естественностью остальных, "живых" персонажей - Мориса, его жены Джойс, его дочери Эми… Чудо в подлинных произведениях искусства не требует научно-логических объяснений; и вот мы видим Мориса, беседующего с самим "князем тьмы", который скромно выступает в образе прилично одетого молодого человека.
Расследование, предпринятое Морисом, чтобы разгадать тайну Андерхилла и противостоять его "дьявольским козням", ведется по всем правилам английского детектива: смерть отца Мориса (так на него подействовало видение рыжеволосой женщины в старинном платье), "контакты" самого Мориса с Томасом Андерхиллом, развратным чернокнижником из далекого прошлого, выкапывание останков Андерхилла, нападение зеленого страшилища на Эми - короче говоря, завязка, перипетии, кульминация и развязка - все происходит на узко ограниченном пространстве - внутри стен постоялого двора, под его стенами, в ближайшем соседстве с ними. Лишь один раз Морис для продолжения своих расследований отправляется в "дальний" путь - в Кембридж, который всего лишь в получасе езды: там, в колледже Всех Святых - библиотека, а в библиотеке - рукопись, дневник чернокнижника, а в том дневнике, возможно, разгадка, каким образом Андерхилл уберег свое тело от тления и приобрел власть над лесным зеленым чудищем.
Читая в свое время "Зеленого человека", я вдруг начал смутно ощущать, что речь идет о знакомых местах… Однажды нас вывезли на обед (вместо студенческой столовой) за город - не знаю уж почему, в какую-то деревушку, в таверну (трактир) с вывеской, на которой красовалась густо-зеленая личина "зеленого человека" - утопленника, водяного, как подумалось мне тогда, лесного чудища, лешего, персонажа местных предании, как выяснил я позже. Вполне возможно, что это был тот самый постоялый двор, под крышей которого разворачивается реальность - фантастика нашего романа.
…"Потом возник город, где никогда не увидишь людских толп, и вот потянулись хорошо знакомые ориентиры: школа Лейс, Адденбрукская больница, улица Фитцуильяма, Питерхаус… Продолговатый и словно спиленный с торца прямоугольник колледжа Св. Матфея… тут и там внешняя стена была украшена лозунгами, написанными мелом и известкой: "Имущество колледжей - в общественное владение!", "Бастуем в голом виде - сбор в субботу в 2.30 около колледжа Гертон…""
В том 1973 году, когда я ходил теми улочками мимо "знакомых ориентиров", на той стене было выведено - не мелом, а едкой краской из баллончика - не про экспроприацию и забастовку, а упадническое: "Завтрашний день отменяется - поскольку он не представляет никакого интереса". "Сердитое" поколение к тому времени уже кануло в прошлое, брюки в дудочку сменились джинсами-клеш, длинными волосами, цветочком на щеке, протесты - демонстративно-безразличным лежанием на транс городского парка, ничегонеделанием и покуриванием "травки" - наступила эпоха хиппи.
Уже несколько раз помянув сердитых молодых людей, я чувствую, что слишком широко раздвигаю границы уже устоявшегося термина, который относится к довольно четко очерченному литературному явлению. Необходимо уточнение: сердитость, проявляемая с большей или меньшей энергией, характерна для каждого нового поколения, здесь действует хрестоматийное гегелевское "отрицание отрицания", а вот "рассерженные молодые люди" (Angry young men) - это конкретная группа, а точнее, ряд именно британских авторов, появившихся после десятилетия "пустоты", образовавшейся в искусстве из-за второй мировой войны. В число "рассерженных" входил Кингсли Эмис, Джон Осборн, известный прежде всего по пьесе "Оглянись во гневе" (1957 г.), Джон Брейн, роман которого "Комната наверху" (или, в другом переводе, "Путь наверх") весьма популяризировался в Советском Союзе - в связи с вышеупомянутой "критикой буржуазной действительности", Джон Уэйн, чей роман "Спеши вниз" (1953 г.) тоже отражает мироощущение "рассерженных", Колин Уилсон с его антигероем Джимми Портером (роман "Аутсайдер", 1956 г.); это объединение нескольких писателей под одним названием носит довольно условный характер, поскольку они не оформляли своего творческого единства разными документами и совместными акциями; английские источники включают в круг "рассерженных" Алана Силлитоу, Айрис Мердок и других. События в их произведениях вращаются вокруг одинокого героя, точнее, антигероя, он без корней, "со стороны" (к примеру, тот же "счастливчик Джим"), действие происходит в провинции, в английской глубинке, герой конфликтует с начальством, с окружением - людьми консервативными, пошлыми обывателями, его поза - сардоническая усмешка, нежелание смешиваться с местными, им презираемыми "сливками". И еще существенная деталь: деятельность "рассерженных" ограничивается пятидесятыми годами, позднее вышеперечисленные писатели отошли от указанного героя и темы. Сегодня движение "рассерженных" воспринимается иначе, чем современниками-пятидесятниками, возникает желание произвести "переоценку" их литературного наследия, но это не входит в задачу автора данного очерка, поэтому ограничусь личным, в общем-то субъективным высказыванием по поводу нашего уважаемого Кингсли Эмиса: хорошо, что он перестал быть "рассерженным", и настроением его творчества стало не единичное чувство, а все многообразие чувств, присущих человеку.
"Жесток гнев, неукротима ярость" - это из Библии; "на сердитых воду возят" - это из простонародных речений (это в связи с осборновским "Оглянись во гневе"); писатель должен садиться за письменный стол со спокойной душой и спокойными мыслями - это рекомендация Чехова. В том, что Кингсли Эмис политически поправел, английские источники вторят советской "Литературной энциклопедии", но только не делая при этом оценки с классовых позиций, а просто констатируя факт. Повторяю, мне кажется куда более важным не политическая, а литературная переориентация Кингсли Эмиса, отказ от героя и темы ради героев и тем. В одном из выступлений по радио (в 1979 году) Эмис высказывает ту мысль, к которой пришел он сам и к которой должен прийти рано или поздно любой человек, желающий писать художественную литературу, а не "откликаться" на те или иные события или состояния в обществе: "Пусть это прозвучит банально, но, по мере того как проходят годы, писательство становится для меня все больше и больше литературным упражнением; составление словесных рисунков стало намного важнее, чем высказывание своих наблюдений о жизни, куда более важным занятием, чем попытки изменить общество".
Помимо чисто художественных произведений, Эмис написал кучу "беллетристики", как он это называет: "Социализм и интеллектуалы", "Редьярд Киплинг и его мир", "Загадка Джейн Остин", обзор научной фантастики "Новый атлас преисподней" и многое другое, в том числе исследование об алкогольных напитках и "культуре пития" (вот откуда такое удивительное знание "темы" при работе над портретом трактирщика Мориса!); он редактировал оксфордское издание английской поэзии, избранную фантастику в пяти томах и даже песенник ("Песни Великобритании")!