- Мало гербов, - изрек он наконец.
- На всех шпалерах лев и единорог держат знамена и штандарты с гербами Ле Виста, - ответил Никола.
В его голосе сквозила досада. Я протянула руку из-под стола и дернула его за ногу - нечего говорить с отцом в подобном тоне. Никола переступил с ноги на ногу.
- На этих двух рисунках всего по одному знамени, - заметил папа.
- Льву и единорогу можно пририсовать щиты, монсеньор.
Судя по всему, Никола понял намек: голос его стал спокойнее. Я погладила его по икре.
- Древки штандартов и знамен должны быть остроконечными, а не закругленными, как у тебя.
- Но… остроконечные древки носят только в бою, монсеньор.
Это замечание Никола выговорил так, словно кто-то его душил. Я хихикнула и потянулась к его бедру.
- А я хочу, чтобы концы были острыми, - повторил папа. - На коврах слишком много женщин и цветов. Добавь ради разнообразия боевые знамена и еще что-нибудь военное. Кстати, что произошло с единорогом после пленения?
К счастью, Никола не пришлось отвечать, ибо он потерял дар речи. Мои пальцы легли ему на выступ, твердый, как пенек. Я впервые трогала такое.
- Дама отведет единорога к охотнику и тот его убьет? - продолжал папа. Он любит сам отвечать на свои вопросы. - Надо добавить еще ковер, чтобы закончить историю.
- Насколько я понимаю, в большом зале больше нет места.
- Тогда выкинем кого-нибудь из женщин. Ту, что плетет венок, либо ту, которая кормит птицу.
У меня опустились руки.
- Прекрасная мысль, монсеньор, - сказал дядя Леон.
Я ахнула. Слава богу, Никола что-то забормотал и папа меня не услышал. И тут дядя Леон показал, как он умеет вести дела.
- Мысль замечательная, - повторил он. - Коварное убийство - это вам не боевые знамена, тонко подводящие к сути. Тут можно и перемудрить. Верно?
- Что ты имеешь в виду?
- Положим, идет охота - или, если вам угодно, битва, - об этом свидетельствуют остроконечные древки… Кстати, великолепная находка, монсеньор. Никола дорисует боевые щиты, может, еще что-нибудь. Дайте-ка сообразить. Как насчет шатра - наподобие того, что разбивают для короля во время сражения? Но, опять же, аллегория трудноуловима. Быть может, охотник, убивающий единорога, - лучшее решение?
- Нет. Пусть будет королевский шатер.
Пораженная, я опять присела на корточки. Дядя Леон подцепил папу на крючок, как рыбку, и выудил из него то, что хотел услышать.
- Шатер займет довольно много места, следовательно, его надо поместить на один из больших ковров, - зачастил Леон, не давая папе передумать. - К даме с ожерельем либо к даме с попугаем. Каков ваш выбор, монсеньор?
Никола попытался что-то вставить, но папа его перебил:
- К даме с ожерельем - она более величественная.
Я чуть не вскрикнула. Хорошо, что Никола задвинул ногу под стол и надавил мне на ступню. Я сидела молчком, а он постукивал мне по ноге.
- Решено. Никола, добавишь сюда шатер.
- С удовольствием, монсеньор. Будут ли у монсеньора особые распоряжения относительно орнамента на шатре?
- Герб.
- Само собой, монсеньор. Но я думал скорее о боевом девизе, говорящем, что идет битва за любовь.
- Я ничего не смыслю в любви, - проворчал папа. - У тебя есть какие-нибудь соображения? Ты по этой части вроде большой знаток.
И тут меня осенило, и я наступила Никола на ногу. В следующий миг один из рисунков скользнул под стол.
- Прошу прощения, монсеньор. Я очень неловок.
Никола нагнулся, и я шепнула ему на ухо: "C'est mon seul désir". И укусила его за мочку. Никола выпрямился.
- У тебя на ухе кровь, - сказал папа.
- Pardon, монсеньор. Поцарапался о боковину стола. Зато у меня появилась мысль. Как вам нравится - "À mon seul désir"? Это значит…
- Пусть будет по-твоему, - оборвал его папа. Этот тон был мне хорошо знаком - он означал, что совещание затянулось. - Исправления покажешь Леону. Я жду окончательных рисунков к середине июня. Не позднее. К Вознесению мы уже переберемся в замок д'Арси.
- Слушаюсь, монсеньор.
Папины ноги стали удаляться.
- Леон, пойдешь со мной, надо кое-что обговорить. Проводишь до Консьержери.
Платье Леона заколыхалось, когда он двинулся с места. Затем торговец остановился:
- Может, удобнее поговорить здесь, монсеньор? Никола сейчас уйдет.
- Конечно, только соберу рисунки.
- Нет, я тороплюсь. Пойдем. - С этими словами папа удалился.
Дядя Леон топтался в нерешительности. Ему очень не хотелось оставлять меня наедине с Никола.
- Иди, - прошипела я.
И он поспешил вслед за папой.
Я не выкарабкалась наружу, а так и стояла под столом на четвереньках. И в следующий миг ко мне заполз Никола. Мы уставились друг на друга.
- Добрый день, барышня.
Я улыбнулась. Он был не из той категории мужчин, которых мне прочили в мужья. И это меня радовало.
- Ты меня поцелуешь?
Он повалил меня на спину и прижал к себе - не успела я и глазом моргнуть. Его язык шарил у меня во рту, а пальцы мяли грудь. У меня появилось странное ощущение. Я мечтала о чем-то подобном с той самой минуты, как увидала его впервые, но сейчас, чувствуя тяжесть его тела, выпуклость, упирающуюся мне в живот, влажный язык, щекочущий ухо, к удивлению, испытывала разочарование. То есть какая-то часть меня отдавалась ласкам. Мне хотелось, чтобы он прижался ко мне покрепче и чтобы нас не разделяло множество слоев одежды. Хотелось коснуться его тела, ощупать каждую клеточку - сжать вишенку-ягодицу, промерить ладонями широкую спину. Наши губы сливались, и мне казалось, что я кусаю спелый плод.
Однако меня смущало, что его влажный язык словно чего-то жадно искал у меня во рту, тело давило и мешало дышать, руки забирались в сокровенные места, которых еще не касался ни один мужчина. Неожиданностью были и неуместные мысли, которые постоянно крутились у меня в голове: "Это еще зачем? Какой мокрый у него язык", или "Он проткнет мне бок своей пряжкой", или "Ему хорошо?".
И еще я размышляла об отце: о том, что лежу под столом в его кабинете, и о том, насколько большое значение он придает моей девственности. Способна ли я потерять голову, как Мари Селест? Все эти мысли и отравляли мне удовольствие. "Правильно ли мы делаем?" - шепнула я, когда Никола стал покусывать мою грудь через одежду.
- Да, это безумие. Но когда еще выпадет такой случай?! - Никола принялся возиться с моей юбкой. - Разве они оставят нас наедине - тебя, дочь Жана Ле Виста, и меня, простого художника?
Он задрал мне юбку и нижнее платье, и его пальцы устремились вниз.
- Теперь, красавица, это мое единственное желание.
С этими словами он коснулся моего лона, и меня пронзило такое удовольствие, что я чуть не потеряла голову.
- Клод!
Я посмотрела вбок и увидела перевернутое лицо Беатрис.
Никола выдернул руку у меня из-под юбки, но, что мне понравилось, не откатился в сторону. Он взглянул на Беатрис, потом нежно поцеловал меня и неторопливо встал на колени.
- Теперь-то я непременно выйду за тебя замуж, Никола… Помяни мое слово, - сказала Беатрис.
ЖЕНЕВЬЕВА ДЕ НАНТЕРР
Беатрис заявила, что платье на мне болтается как мешок.
- Либо кушайте больше, мадам, либо придется звать портного.
- Пошли за портным.
Мой ответ явно застал ее врасплох, и она не сводила с меня своих огромных, по-собачьи преданных карих глаз, пока я не отвернулась и не взялась за четки. Подобным образом на меня смотрела мать, когда я возила детей в Нантерр. Только взгляд у нее пытливее, чем у Беатрис. Так как у Клод разболелся живот, я велела Беатрис остаться и сказала, что я тоже страдаю желудочными коликами. Но она не поверила. Впрочем, я и сама не верила Клод. Быть может, существует такое правило: дочери лгут матерям, а те смотрят на ложь сквозь пальцы.
В глубине души я была рада, что Клод не с нами, хотя девочки умоляли ее поехать. Мы с Клод вечно цапаемся, точно две кошки. Она со мною замкнута и глядит исподлобья, будто оценивает, сравнивает себя со мной и думает, что не хочет на меня походить.
Я тоже этого не хочу.
По возвращении из Нантерра я отправилась к отцу Юго. Когда я присела рядом с ним на скамейку, он удивился:
- Vraiment, mon enfant, неужто вы столько нагрешили за три дня, что опять пора исповедоваться?
Слова ласковые, но тон кислый. Откровенно говоря, его безразличие приводит меня в отчаяние. Я и сама от себя в полном отчаянии.
Уставившись на исцарапанную скамейку напротив, я повторила признание, которое уже делала однажды утром:
- Мое единственное желание - поступить в Шельский монастырь. Mon seul désir. Моя бабушка постриглась в монахини перед смертью, и мать, не сомневаюсь, сделает то же самое.
- Вам рано думать о смерти, mon enfant. И вашему супругу тоже. Ваша бабушка стала монахиней, овдовев.
- Вы считаете, что моя вера недостаточно крепка? Вам требуются доказательства?
- В вас говорит не вера, а желание отгородиться от жизни. Вот что меня беспокоит в первую очередь. У меня нет сомнений в вашей вере, но ваш первейший долг - служить Христу…
- Но ведь я ровно к тому и стремлюсь!
- …служить Христу, не заботясь о себе и мирской жизни. Монастырский скит не лучший способ укрыться от жизни, которую вы ненавидите…
- Терпеть ее не могу! - воскликнула я и прикусила язык.
Отец Юго, немного выждав, продолжил:
- Самые лучшие монахини получаются из женщин, счастливых в миру. Они счастливы и в монастырских стенах.