Я прямиком направилась к дворецкому выяснить, в какой день ожидается Никола. Дворецкий, как обычно, торчал в кладовых, пересчитывал припасы. Ему вечно мерещится, что кто-то подворовывает добро. Услыхав, зачем я пожаловала, он оторопел даже сильнее Беатрис.
- Незачем вам знаться с этим прощелыгой, барышня.
- Просто любопытно, - невинно улыбнулась я. - И изволь отвечать, не то пожалуюсь папе.
Дворецкий поморщился.
- Он будет в четверг перед вечерней службой, - буркнул он. - Леон тоже придет.
- Вот и славно. Впредь не упрямься, и будешь у меня на хорошем счету.
Дворецкий поклонился, но когда я повернулась к выходу, то почувствовала, что его глаза буравят мне спину. Он словно порывался что-то сказать, но так и не решился. Вид у него был до того нелепый, что я расхохоталась на бегу.
В четверг вместе с мамой и сестрами мы собирались поехать с ночевкой к бабушке в Нантерр, но я притворилась, будто у меня болит живот. Жанна, узнав, что я не еду, тоже захотела заболеть, хотя не подозревала, зачем мне это понадобилось. Я не могла ей открыться - она еще слишком мала. Но она все крутилась и крутилась у меня в комнате, и в конце концов я наговорила ей кучу гадостей, она расплакалась и убежала. Потом у меня кошки скребли на душе - все-таки родная сестра. Вообще-то, мы с ней очень близки. Еще недавно спали в одной постели. Помню, Жанна рыдала, когда я заявила, что хочу спать одна. В последнее время у меня очень беспокойный сон. Я сбрасываю одеяло, без конца верчусь, и мне даже подумать противно, что рядом кто-то лежит - разве что Никола.
Теперь Жанна почти все время возится с малышкой. Женевьева очень мила, но ей всего семь, а Жанне интереснее с девочками постарше. И кроме того, Женевьева - мамина любимица, и Жанне это обидно. Малышку назвали красиво - в честь матушки, а нам с Жанной, словно в насмешку, выбрали мальчишечьи имена, как будто мы виноваты, что родились не мальчиками, как хотел бы папа.
Мама оставила Беатрис приглядывать за мной, но, как только все уехали, я послала ее за апельсиновыми корками в меду: мол, от них пройдет живот. Услала ее в дальнюю лавку, аж у собора Парижской Богоматери. Беатрис странно на меня посмотрела, но перечить не стала. После ее ухода я вздохнула с облегчением и побежала в свою комнату. Мои соски затвердели и терлись о лиф, я легла на кровать и сунула подушку между ног, отдаваясь зову тела. У меня было такое чувство, точно мне не дали в церкви допеть псалом, оборвав на полуслове.
Я поднялась, поправила платье и чепец и побежала в папин кабинет. Дверь была приоткрыта, и я заглянула внутрь. В комнате никого не было, кроме Мари Селест, которая, присев на корточки, разжигала огонь в очаге. Когда я была поменьше и летом отдыхала в замке д'Арси, мы с Жанной и малышкой Женевьевой частенько ходили с Мари Селест на реку и она пела нам непристойные песни, пока стирала белье.
Меня так и подмывало рассказать ей про Никола, про места, которые я позволила бы ему потрогать, и про то, что я буду проделывать языком. В конце концов, это все ее песенки и истории. Но что-то меня остановило. Она была мне подружкой, когда я была девчонкой, теперь я повзрослела, почти невеста, скоро заведу собственную камеристку, и болтать о таких вещах с ней неуместно.
- Ты зачем разжигаешь огонь? - спросила я, хотя заранее знала ответ.
Она подняла на меня глаза. Лоб у нее был перепачкан золой, как в Пепельную среду. Она ужасная неряха.
- Посетителей ждем, барышня. К вашему отцу.
Поленья задымились, из-под них взметнулись языки пламени. Мари Селест ухватилась за стул и с кряхтением встала. Я обратила внимание на ее лицо, заметно покруглевшее.
- Мари Селест, у тебя будет ребенок?
Девушка потупилась. Занятно: все эти песенки об обманутых девицах, которые она распевала, кажется, ничему ее не научили, и она попалась на ту же удочку. Все женщины хотят детей, но не так, без мужа.
- Какая же ты дуреха. И кто он?
Мари Селест отмахнулась от вопроса.
- Кто-то из прислуги?
Она помотала головой.
- Alors, он женится на тебе?
- Нет, - буркнула она.
- А чем он занимается?
- Понятия не имею, барышня.
- Мама страшно рассердится. Она тебя видела?
- Я стараюсь не попадаться ей на глаза.
- Но рано или поздно она узнает. Может, тебе носить плащ, живот не так будет заметен?
- Служанкам это не положено, барышня. В плаще неудобно делать уборку.
- Все равно скоро, как я погляжу, ты не сможешь ничего делать. Отправляйся-ка лучше домой. Attends, надо придумать предлог… Вот что: скажешь, мать больна и за ней некому присмотреть, кроме тебя. А когда родишь, вернешься обратно.
- Как я покажусь хозяйке? Она ведь сразу поймет, что к чему.
- Ладно, я сама с ней поговорю.
Мне было жаль Мари Селест и хотелось ей помочь.
Лицо ее прояснилось.
- Премного благодарю, барышня. Всего вам доброго.
Уже в дверях она обернулась:
- Будет девочка - назову ее в вашу честь.
- А если мальчик - в честь отца?
Глаза у Мари Селест превратились в щелочки.
- Будь он неладен, - бросила она презрительно. - Он не хочет иметь со мной дела, а я с ним.
После ее ухода я осмотрелась по сторонам. Неуютный у папы кабинет. Дубовые деревянные стулья без подушек поскрипывают, когда их переставляют с места на место. Наверное, папа выбрал такую неудобную мебель намеренно, чтобы посетители не особо допекали. Я давно приметила, что дядя Леон всегда разговаривает с папой стоя. На стенах висели планы владений - замок д' Арси, наш дом на Фур, родовое поместье Ле Вистов в Лионе. И тут же - расписание тяжб, которые папа вел в королевском суде. В запертом шкафчике стояли книги.
В комнате было два стола - письменный и еще один, где папа раскладывал списки и документы. Как правило, этот стол пустовал, но сейчас я приметила на нем огромные листы бумаги. Я приподняла верхний и обомлела. Это был рисунок, и на нем - я собственной персоной. Я стояла между львом и единорогом, на пальце, обтянутом перчаткой, сидел попугай. На мне было чудесное платье, на шее - ожерелье, из-под простого покрывала ниспадали распущенные волосы. Вполоборота я смотрела на единорога и улыбалась таинственной улыбкой. Белый упитанный красавец единорог стоял на задних ногах, на голове - большой закрученный рог. Он отвел глаза в сторону, точно побаивался моих чар. На нем был короткий плащ с гербом Ле Виста, и казалось, по рисунку гуляет ветер: плащ на единороге и на рыкающем льве трепыхался, ветер колыхал мое покрывало и штандарт, который лев держал за древко.
Я разглядывала рисунок долго-долго. Просто не могла оторваться, отложить в сторону и поглядеть, что там под ним. Он нарисовал меня. Значит, не забыл. Грудь у меня затрепетала. Mon seul désir.
И тут в прихожей зазвучали голоса. Дверь резко распахнулась, и я, не найдя ничего лучшего, встала на карачки и заползла под стол. Там было темно, и мне было слегка не по себе сидеть в одиночку на холодном каменном полу. В таких местах мы прятались вместе с сестрами и хихикали как безумные, выдавая наше укрытие, Я обняла руками коленки, моля Бога о спасении.
В комнату вступили двое и прямиком прошли к столу. Один был в коричневом платье, какое носят торговцы, наверняка дядя Леон. Другой был в серой тунике до колен и темно-синих чулках, обтягивающих стройные икры. По ним я узнала Никола прежде, чем он заговорил. Не напрасно я грезила о нем дни напролет, старательно припоминала каждую деталь - широкие плечи, завитки волос на шее, ягодицы как две вишенки, упругие икры.
Дополнить портрет можно было лишь мысленно, поскольку, покуда мужчины вели разговор, я ничего не видела, кроме ног. И я дала волю воображению. Никола стоит у стола, тонкие брови изогнулись, сощуренные глаза устремлены на мое изображение, длинные пальцы скользят по шероховатой бумаге. Все это я себе представляла, сидя в полумраке и слушая их беседу.
- Сеньор придет с минуты на минуту, - произнес дядя Леон. - Пока его нет, давай кое-что обсудим.
Зашуршала бумага.
- Как ему мои эскизы? Понравились? - спросил Никола. - Он был удивлен?
Его вкрадчивый голос проникал в плоть, как будто он ласкал мне одно место.
Леон не ответил, и Никола проявил настойчивость.
- Ну хоть что-то он сказал? Сами видите: рисунки великолепны. И где же восторги?
- Монсеньор Ле Вист - человек не восторженный, - хихикнул Леон.
- Он хоть одобрил их?
- Ты слишком нетерпелив, Никола. Твое дело - ждать, когда хозяин выскажет свое мнение. Так что готовься к встрече и учти, что он еще не видел твоей работы.
- Как! Они здесь уже целую неделю!
- Правильно, он даже скажет, что внимательнейшим образом их изучил, но это не так.
- Но почему, Святая Богородица?
- В настоящее время монсеньор Ле Вист занят по горло. А потом он решает только самые неотложные дела. Наскоро принимает решение и рассчитывает на беспрекословное подчинение.
- Так вельможи вроде него понимают свои обязанности? - фыркнул Никола. - Интересно знать, если бы в жилах у него текла истинно благородная кровь, он вел бы себя таким же образом или иначе?
Дядя Леон понизил голос: