По моему лицу блуждала задумчивая улыбка. Признаться, я мало смыслил в битвах и ничегошеньки не знал, что там стряслось при Нанси: кто и с кем воевал, кого убили, кто вышел победителем. Мне доводилось видеть картины со сражениями, но сам я по этой части полный профан. "Лошади", - мелькнуло у меня в голове. Пожалуй, чтобы занять все пространство, придется нарисовать не менее двух десятков лошадей - сплетение рук, ног, доспехов. Интересно, почему выбор Жана Ле Виста - а точнее, Леона - пал именно на меня? При дворе я известен скорее как миниатюрист, автор дамских портретов, которые мои заказчицы вручали кавалерам, чтобы те носили их как талисман. Миниатюры ценят за тонкую работу, и на них хороший спрос. Для приработка - на стаканчик вина - я разрисовывал щиты и дверцы дамских повозок, но мое истинное призвание состояло в ином: взять тонкую кисть - всего несколько щетинок - и краску, замешанную на яичном белке, и изобразить лицо размером не больше ногтя. Тут нужно иметь твердую руку, а моя рука никогда не дрожала - даже после ночных попоек в "Золотом петухе". Однако при одной мысли о двух десятках здоровенных жеребцов меня прошиб пот, хотя в комнате было прохладно.
- Так вы говорите, битва при Нанси, монсеньор? - переспросил я, подозревая, что опять сморозил какую-то глупость.
- А что такое? - нахмурился Жан Ле Вист.
- Да ничего, - залепетал я скороговоркой. - Просто это очень важная работа, и надобно убедиться, что вы выбрали именно то, что вам угодно. - Я проклинал себя за свой язык.
- Я прекрасно знаю, что мне угодно, - фыркнул Жан Ле Вист. - А ты, как я погляжу, не больно-то рвешься получить эту работу. Может, стоит порадовать какого-нибудь другого художника?
Я снова отвесил глубокий поклон:
- Монсеньор, премного благодарен за выпавшую мне честь. Мне очень лестно, что вы вспомнили обо мне. Право, я не стою вашей доброты. Не сомневайтесь, в эти ковры я вложу всю свою душу и мастерство.
Жан Ле Вист снисходительно кивнул, принимая мое раболепство как должное.
- Об остальном договоритесь с Леоном. И сделайте замеры. - Он повернулся к дверям. - Первые наброски принесешь к Пасхе - точнее, к Великому четвергу, рисунки - к Вознесению.
- Ну ты и дурень, - хихикнул Леон, когда мы остались вдвоем.
С Леоном лучше сразу переходить к делу, пропуская мимо ушей его насмешки.
- Моя цена - десять туренских ливров: четыре вперед, три - когда будут наброски и еще три - за рисунки.
- Пять парижских ливров, - возразил он. - Половину за эскизы, остальное - когда монсеньор примет твою работу.
- Так не пойдет. Я не могу работать, ничего не получив вперед. И потом, я сказал: туренские ливры.
Леон не был бы Леоном, если бы не попытался меня надуть. Парижские ливры были дешевле.
Леон пожал плечами, глаза его повеселели:
- Мы с тобой где? В Париже. Так что ведем все расчеты в парижских деньгах. Мне они как-то милее.
- Восемь туренских ливров - три сейчас, три в середине и два в конце.
- Семь. Два получишь завтра, потом еще два, а в конце три.
Я сменил тему - с торговцами порой полезно потянуть время.
- Где будут ткать шпалеры?
- На севере. Скорее всего, в Брюсселе. Лучшие ткачи там.
На севере? Я вздрогнул. Однажды я попал по делам в Турен - и до того невзлюбил местные тусклый свет и подозрительный люд, что поклялся впредь не ездить в том направлении. Впрочем, никто меня не неволит, мое дело - рисовать рисунки, а этим можно заниматься и в Париже.
- Что ты знаешь о битве при Нанси? - спросил Леон.
У меня похолодело под ложечкой.
- Битва как битва. Все они одинаковые.
- Может, тебе и все женщины на одно лицо?
- Говорю, битва как битва.
- Не завидую твоей будущей жене, - покачал головой Леон. - А теперь скажи-ка: что у тебя будет на коврах?
- Лошади, воины в доспехах, штандарты, пики, сабли, щиты, кровь.
- А как будет одет Людовик Одиннадцатый?
- В доспехи, как же еще? Может, прикреплю ему на шлем какой-нибудь особенный плюмаж. Честно говоря, я в этих делах мало что смыслю, зато у меня есть приятели, которые на этом собаку съели. Ну и еще кто-то должен держать королевский штандарт.
- Надеюсь, твои приятели не такие темные, как ты, и знают, что Людовика Одиннадцатого не было при Нанси. В этой битве швейцарцы убили Карла Смелого. Разумеется, Людовик Одиннадцатый поддерживал швейцарцев, но сам в сражении не участвовал.
Обычная манера Леона - выставлять всех вокруг дураками, конечно кроме своего хозяина. Жана Ле Виста, поди, не выставишь дураком.
Леон достал из кармана листы бумаги и разложил их на столе.
- Я уже обговорил с монсеньором сюжеты и сделал основные замеры. Потом померишь поточнее. Гляди. - Он показал на шесть скособоченных прямоугольников, нарисованных углем. - Это две большие шпалеры, это четыре поменьше. А вот ход сражения.
Он пустился в подробное описание каждой сцены - армии разбивают лагеря, первая атака, главная битва в двух видах, гибель Карла Смелого и победный марш швейцарцев. Я внимательно слушал и делал наброски, но какая-то часть меня глядела на происходящее словно со стороны, поражаясь, как меня угораздило согласиться. На коврах не будет ни женских фигур, ни изящных и тонких форм, ничего такого, на чем я набил руку. Боюсь, мне придется изрядно попотеть.
- Закончишь рисунки, - напомнил Леон, - и считай, дело сделано. Я еду на север, отдаю их ткачам, и местный картоньер увеличит твои эскизы до размеров будущих ковров.
Мне бы порадоваться, что не придется рисовать здоровенных лошадей, но вместо этого я вдруг ощутил укол ревности.
- А если картоньер окажется никудышный? Переиначит все по-своему и загубит мой труд?
- Он не посмеет отступить от эскиза, который одобрил Жан Ле Вист, а что до мелких переделок - они всегда только на пользу. Ты, кстати, сколько нарисовал эскизов, Никола? По моим подсчетам, только один - с гербом.
- Зато я все сделал самостоятельно от начала и до конца - без всякого картоньера. Справлюсь и на этот раз.
- Эти шпалеры - другое дело. Без умелого картоньера не обойтись. И еще, пока не забыл. На коврах непременно должны быть гербы Ле Виста. Таково требование сеньора.
- Сеньор действительно сражался со швейцарцами?
Леон хмыкнул:
- Во время битвы при Нанси Жан Ле Вист находился на другом конце Франции, трудился во благо короны. Но не все ли равно? Пусть его гербы украшают чьи-нибудь флаги и щиты. Ты, наверное, захочешь поглядеть на батальные картины. Разыщи печатника Жерара на улице Вьей-дю-Тампль - у него есть подходящая книга с гравюрами. Я его предупрежу. А теперь промерь как следует стены, а я, пожалуй, откланяюсь. Если что не ясно, заходи, а так жду тебя самое позднее в Вербное воскресенье. Если у меня появятся замечания, у тебя должен быть запас времени, чтобы внести поправки до встречи с монсеньором.
Леон-старик был воистину глазами Жана Ле Виста. Надо ему угодить: если он одобрит - это, считай, все равно что одобрит Ле Вист.
На языке у меня вертелся вопрос:
- Почему заказ отдали именно мне?
Леон потуже запахнул полы простого коричневого кафтана - ему не полагалось отделывать платье меховой опушкой.
- Это не мое решение. Будь моя воля, я бы присмотрел художника более опытного либо отправился прямиком к ткачу - у них имеются образцы эскизов на выбор, вполне пристойных. Так дешевле и совсем неплохо. - Леон был, как всегда, прямолинеен.
- Значит, так захотел Жан Ле Вист?
- Скоро сам узнаешь. Итак, жду тебя завтра у себя - подпишешь бумаги и получишь деньги.
- Но мы так и не договорились о цене.
- Неужели? Знаешь, Никола, бывают заказы, от которых художники не отказываются.
Он еще раз взглянул на меня и вышел.
Он прав. И какая муха меня укусила - не мне же, в конце концов, ткать эти шпалеры. Плата более или менее сносная. Леон не так уж сильно сбил мою цену. Если, конечно, речь идет не о парижских ливрах, вдруг усомнился я.
Я покосился на стены, которые мне предстояло убрать богатым покровом. Два месяца корпеть над лошадьми и всадниками! Я промерил комнату шагами, сначала вдоль, затем поперек. Получилось двенадцать на шесть. Затем вскарабкался на стул и попытался дотянуться до потолка. Безуспешно. Поставил стул на место и почесал в затылке, потом залез на дубовый стол и потянулся вверх - до потолка оставалось расстояние, равное по меньшей мере моему росту.
Я размышлял, где бы достать длинный шест, чтобы померить высоту потолка, когда у меня за спиной раздался шорох. Я обернулся. В дверях стояла девушка и глядела на меня во все глаза. Хорошенькая - матовая кожа, высокий лоб, тонкий нос, волосы цвета меда, ясные глаза. В жизни таких не видал. Я даже слегка обомлел.
- Здравствуй, красавица, - выговорил я наконец.
Девушка хихикнула и переступила с ноги на ногу.
На ней было простое голубое платье с тугим корсажем, квадратным вырезом и узкими рукавами. Добротная шерсть, ладный крой, только ткань без узоров. На голове такое же однотонное покрывало, волосы длинные, почти до пояса. Явно не прислуга: достаточно сравнить со служанкой, что чистила камин. Может, камеристка?
- Тебя хочет видеть госпожа, - сказала она и, прыснув, убежала прочь.
Я даже бровью не повел. Жизненный опыт мне подсказывал, что надо стоять где стоишь и тогда собаки, соколы и девушки обязательно вернутся обратно. Ее шаги зазвучали в соседней комнате. Потом все стихло. В следующий миг опять раздался топоток, и девушка появилась в дверях.
- Ты идешь? - улыбнулась она.
- Конечно, красавица, но только вместе с тобой. Ты уж не убегай, я ведь не дракон, чтобы от меня удирать.