- Папа туда тоже ездил. Он сказал, замечательный город.
- Чудовищный. Ноги моей там больше не будет.
- В Турене ткут великолепные ковры, - заметил папа. - Зачастую не хуже наших, брюссельских.
- Женщины там плоские, как сковорода, и вечно хмурые, - произнес Никола, не переставая жевать.
Я насупила брови.
- А в Норидже ты бывал? - спросил папа. - Вот куда бы съездить - поглядеть на рынок, где торгуют шерстью.
- А моя мечта - Венеция, - ответил Никола.
- Почему? Тебя больше занимают шелка?
- Дело не в одних шелках. Венеция лежит на пересечении торговых путей, и через нее везут буквально все: пряности, живопись, украшения, меха. Все, что душа ни пожелает. И потом, там кого только нет: мавры, евреи, турки. Это людское смешение - настоящий праздник для глаз. - Он запнулся. - Прошу прощения, барышня.
Я пожала плечами. Только и говорят что про глаза. Я уже привыкла.
- Видимо, венецианки тебя не разочаровали, - вставил Филипп.
Мы с Мадлен прыснули. Филипп подпустил шпильку намеренно, чтобы разрядить обстановку и вернуть разговору непринужденность. Такой у него нрав.
- А какой у Жана Ле Виста дом? - поинтересовалась мама. - Небось громадный?
- Пожалуй, немаленький. Он прямо за городской стеной, неподалеку от аббатства Сен-Жермен-де-Пре - там очень красивая церковь, самая древняя в Париже. Жена Ле Виста очень религиозная женщина.
- А монсеньор Ле Вист?
- Он занятой человек, служит королю. Вряд ли у него находится время на мессы.
- Неужто бывает такое? - возмутилась мама.
- А дети у них есть? - спросила я, выскребая из миски остатки горохового пюре. От волнения у меня кусок застревал в горле.
- Три дочери.
- И ни одного сына? Надобно почаще молиться, - проговорила мама. - Остаться без наследника - такого и врагу не пожелаешь. Что бы стало с нашей мастерской, не народись у нас Жорж-младший?
Папа что-то промычал себе под нос. Он не любит, когда напоминают, что мастерская достанется Жоржу-младшему.
- Сколько времени нужно, чтобы пройти пешком Париж от края до края? - спросил Люк.
- По меньшей мере столько, сколько длятся две мессы подряд. Причем это если не заглядывать в таверны и не останавливаться поболтать со знакомыми. Днем и ночью на улицах столпотворение. И куча всякой всячины продается. Глаза разбегаются.
- Судя по твоему описанию, Париж - тот же Брюссель, только побольше и жители более разношерстные, - заметил Жорж-младший.
- Ничего общего, - фыркнул Никола.
- И в чем же разница? Не считая женщин.
- Вообще-то брюссельские девушки довольно хорошенькие. Надо только к ним приглядеться.
Я вспыхнула. Мадлен снова захихикала и заерзала на скамье, так что мне пришлось подвинуться поближе к маме.
- Может, хватит? - возмутилась мама. - Имей хоть толику уважения к этому дому. Вот получишь под зад - мы не поглядим, что ты парижский художник.
- Кристина! - воскликнул папа, а Жорж-младший и Люк прямо покатились от смеха.
- Я говорю то, что думаю. И потом, не забывай, здесь Алиенора и Мадлен, которым совершенно ни к чему слушать разглагольствования этого краснобая.
Папа хотел что-то сказать, но Никола его перебил:
- Поверьте, сударыня, у меня и в мыслях не было проявить непочтение к вам и к вашей дочери, не говоря уже о прекрасной Мадлен.
Мадлен скорчилась от хохота, пришлось легонько пнуть ее носком башмака.
- Ладно, - примирительно сказала матушка. - Хочешь продемонстрировать свое уважение, почаще ходи в церковь. А то ты там и носа не показывал с самого приезда.
- Вы правы, сударыня, это непростительное упущение. Сегодня же отправлюсь к обедне. Может, прогуляюсь до вашего Нотр-Дама на Саблоне, заодно взгляну на знаменитые витражи.
- Месса подождет, - вставил папа. - Надо срочно доделать первый эскиз, без него мы не можем начать. Так что сначала поработай с Филиппом, а когда закончишь - иди куда хочешь.
Матушка от ярости даже вздрогнула, но не произнесла ни слова. Месса для нее главнее всего, но папа - lissier, и ему решать, как поступать. Ничего, скоро она перестанет сердиться. Мама отходчивая. После обеда они с папой отправились в мастерскую. Мама, конечно, не ткет - за это гильдия папу оштрафует, - но помогает во многом другом. Ее отец был ткачом, и у него она обучилась заправлять станок, натягивать основу на раму, перематывать и сортировать шерсть, высчитывать, сколько на ковер пойдет шерсти и шелка и как долго продлится работа.
Тут я плохая помощница, зато швея из меня замечательная. Вечерами, пока ткачи отдыхают, я просиживаю часами, заметывая зазоры между соседними участками цвета. Поэтому ковры я знаю не хуже ткачей.
Конечно, когда заказчик не скупится и эскиз позволяет, папа, чтобы не оставалось зазоров, переплетает нити разных цветов между собой, делая зубцы или полоски, смыкающиеся друг с другом. Это очень кропотливый труд, который поглощает массу времени и стоит немалых денег, потому заказчики нередко предпочитают обойтись без этих изысков, как, например, это сделал монсеньор Ле Вист. Правда, по-моему, этот Ле Вист - обычный скупердяй. Впрочем, от парижского вельможи другого трудно ожидать. Так что в ближайшие месяцы мне предстоит как следует потрудиться.
Пока родители сидели в мастерской, я копошилась в саду - нужно было закончить с прополкой и еще показать мужчинам цветы, которые они нарисуют на большом холсте. Нам было хорошо втроем, в душе у меня царил покой - приятно, когда никто не ссорится.
Потом в саду появились Жорж-младший и Люк - понаблюдать за тем, как Никола с Филиппом рисуют. Солнце уже клонилось к закату. Я взяла две бадьи, чтобы набрать воды для полива, и отправилась на кухню - через нее я обычно хожу к колодцу, который находится в конце улицы. Внезапно я услышала имя Жака Буйвола. Я притаилась за дверью, ведущей в мастерскую.
- Сегодня я был у него, пообещал, что скоро закажу синюю шерсть, - говорил папа. - Он опять про нее спрашивал.
- Что за спешка, - отвечала мама. - Ей всего девятнадцать. В ее годы девушки не торопятся замуж: подыскивают подходящую партию, а те, у кого есть жених, дожидаются, пока тот выбьется в люди, или шьют себе приданое. И, помимо всего прочего, к нему невесты не выстраиваются в очередь.
- Да от вони помрут, - сказал папа.
Оба рассмеялись.
Я старалась не греметь ведрами и стояла ни жива ни мертва, боясь, что родители обнаружат мое присутствие. И вдруг я почувствовала, как кто-то вышел из сада и встал у меня за спиной.
- Как бы то ни было, никто другой пока к ней не посватался, - сказал папа. - Нельзя так просто взять и отмахнуться от его предложения.
- По-твоему, она больше ни на что не годна, кроме как быть женою вонючего красильщика? Неужто такой судьбы ты желаешь собственной дочери?
- Не так легко найти мужа для слепой.
- Она не обязана выходить замуж.
- И всю жизнь будет сидеть у нас на шее?
Я вздрогнула. Теперь ясно: я была не слишком расторопна.
Человек у меня за спиной зашевелился и тихонько выскользнул обратно в сад, а я беззвучно расплакалась. Единственное, на что способны мои глаза, - это источать слезы.
КРИСТИНА ДЮ САБЛОН
У дамы, играющей на органе, наряд - глаза не оторвать. Верхнее платье все в желтых и красных гранатовых узорах. По краю отделка из жемчуга и темных драгоценных камней - в тон ожерелью на шее.
Нижнее платье - голубое, с остроконечными рукавами, грациозно спадающими с плеч. Жорж мог бы показать, как постепенно меняется цвет на рукавах, переходя из темно-синего в голубой.
Наряд у служанки, раздувающей мехи органа, тоже красивый. По сравнению с ней мы с Алиенорой выглядим замухрышками. Наверное, так одеваются камеристки в знатных домах. Платье на ней попроще, чем на госпоже, но все же из муара, темно-синее с красной отделкой - здесь Жоржу опять делать штриховку - и длинными желтыми рукавами, скорее закругленными, чем остроконечными. Надень я на себя такое, рукава непременно намокли бы в супе или запутались в станке.
На шее камеристки - две цепочки с подвесками в виде цветов. Золотые, хоть и поскромнее, чем ожерелье на госпоже. Головной убор тоже украшен драгоценностями. Мне бы тоже хотелось иметь что-нибудь в этом роде. У меня есть рубиновое ожерелье с эмалью. Мне его подарил Жорж, когда сделался хозяином мастерской. Я надеваю его на праздники, которые устраивает гильдия, и шествую по Большой площади как королевна.
Все-таки мы живем в достатке, думаю я порой, хотя со стороны и не выглядим такими уж богатеями. Интересно, что бы сказал Жорж, если бы я превратилась в подобие дамы с ковра: одевалась в роскошные одеяния, грызла засахаренный миндаль, завела прислугу, чтобы делать прически, носить за мною молитвенник, корзины и носовые платки, прибирать в доме и топить камин у меня в комнате. Вообще, это обязанность Мадлен - разводить огонь, но зачастую я поднимаюсь, когда она еще видит третий сон, так что приходится справляться самой.
С особами на коврах у меня мало схожего. Я не умею играть на органе, мне недосуг кормить птиц, сажать гвоздики и пялиться на себя в зеркало. Только одна дама мне более или менее близка - та, что ухватила единорога за рог. Вот это по мне. Я бы тоже держала его крепко-крепко.