Над ларьком - тусклый золотой купол. Все ларьки в округе закрыты. Красное знамя на крест церкви?
- Преступление без наказания? Нахапал сам, накормил своих волчат… - парень в красной строительной каске.
- Массоны организовали геноцид…
- Ах ты, еврейчик, - косой низенький старикашка - смуглому мужчине.
- Уже всем понятно, что спасет Россию…
- Протестуй или пропадешь…
Чучело из папье-маше, с плакатом на шее: "Русь, не трусь!"
Люди с микрофонами. Люди на балконах.
На крышах строители. Подслеповатый старик: "Снайперы засели, так-р-растак…"
- У него было высшее образование, но он нигде, понимаете? Нигде не мог устроиться на работу…
- Товарищ! Смелее! Гони Бориса в шею!..
- Голодный народ сильнее сытого президента…
Бегут люди в формах.
- Серая власть…
В компьютерной полиграфии есть понятие - градация серого, или балланс серого. Все шестнадцать миллионов цветов и оттенков в понимании машины укладываются в соотношение черного и белого.
Флаг рвется туда-сюда, как флюгер общественного мнения.
Из динамиков - Высоцкий.
"Скоро "МакДоналдс" распахнет для Вас свои двери", - на рекламном щите.
- Просьба пропустить автобус, - громкоговоритель.
- Пошел ты… - тоже громкоговоритель.
- Главная опасность не в НАТО, а в невозвращении награбленного ворами, банками и другими, Албании тоже свора бандитов не нужна, как латания и затычки, ограбить чище…
Бессвязные речи и вскрики повергают в состояние сна наяву.
- Мы. в цепи! Туш…
- Скотину на осину… - визгливая бабуся с детским пластмассовым красным щитом у груди, в красной чалме. На щите - портрет Сталина.
- Дерьмократы, уберите свои полосатые матрасы, - истерический взвизг при виде трехцветного флага.
- Долой мучителей России…
Здесь матери с детьми.
Красное знамя. Под ним меня принимали в октябрята и в пионеры. Мы все клялись Родине. Той Родины больше нет. Я не клятвопреступница?
Сплевывают.
- Верните наши деньги за год и четыре месяца…
- В той Москве, где я родился, продавали другие сигареты…
"Ла белла вита" - говорит темный рекламный плакат. С него скалится ослепительная женщина. А здесь - слезы:
- Родина-мать зовет…
Через пару часов после демонстрации сидим в подъезде Дикушиного дома. Флаг заботливо свернут. Бутылка водки гуляет по кругу. Вот так всегда. На фига нам борьба, если есть водка, революция в жидком виде, в рамках одного отдельно взятого организма. Когда очередь подходит, отказываюсь.
- Уф, как репу проглотил! - Кашляет Боб. - Не пошла, родимая…
Включают диктофон. Подъезд оглашается надтреснутым голосом революционного барда - видела его однажды, похож на волосатую лягушку.
Дважды два станет нулем
В день, когда мы все умрем…
- Все, к лешему, - срывается Дикуша, скидывает с плеча руку Кисы. - Достало! Достало меня все, понимаете?
- Дикуневич, - Киса крепче приобнимает ее. - Кто мне двоих деток обещал?
- Да пошел ты…
Он берет ее на руки и качает, как малого ребенка.
У меня и без водки все плывет перед глазами, как дождь по стеклу.
Вскоре, проводив меня до подъезда, Иван спрашивает:
- Ноги не промочила?.. Каждый думает, что он прав. И кто-то обязательно прав…
В ту же сессию Ваньку вытурят из Университета. Партийная работа не давала ему учиться. Боб начнет зашибать деньгу и перестанет "заморачиваться". Лена (Дикуша) пройдет производственную практику следователем. Она "зашьется" от алкоголя. А что с ней станет дальше, даже в страшном сне не могло тогда присниться никому из нас…
После большого перерыва она позвонила мне и почему-то поведала:
- Знаешь, я сменил пол. - Голос у нее всегда был подсевший от сигарет, а тут и вовсе сипел. И она порой говорила о себе в мужском роде.
- А потолок? - Поинтересовалась я в уверенности, что речь идет о ремонте.
- Да нет, ты не поняла…
О Господи! Страшно представить, что за кошмары ей… ему снились.
- Верх мне уже убрали, - продолжал он, торопясь, видно, все сразу сказать. Может, ей было одиноко, и она поэтому позвонила именно мне, мы ведь не были даже хорошо знакомы. - Осталось низ. Пью гормональные таблетки пачками. Ты не знаешь, есть в Интернете сайт, где можно встретить нашего брата?
- Нашего брата? - Я отупела.
- Ну, трансвеститов. Тебя это не шокирует?
- Лен, ты вообще серьезно это?
- Я теперь не Лена, а Елисей. Королевич. - Хмыкнули в трубке. - Хотел Костиком сделаться. Но у меня ж куча научных статей, и надо было сохранить инициалы. Представляешь, я тут Бобу рассказал, так он говорит, что гомосексуалистов, лесбиянок и трансвеститов надо вешать. Так прямо и сказал! - Тут он подкинул терпкое словечко. - Я понимаю, если б шестидесятилетний мужик не понял. Но наш ровесник, неформал…
- Но ты же вроде замужем! - Сказала я.
- Мы с Кисой расписались только затем, чтоб я мог навещать его в камере предварительного заключения.
- А с Кисой-то что?
- А ты не знаешь? Обвинение в незаконном хранении оружия. Его уже год держат…
Так и разомкнулся фронт сопротивления враждебной реальности.
Глава 11
Сижу под вязом. Мимо просвистели на трех велосипедах бойцы: дядя Петро, Серега, Лешка. Сгребать сено.
Серебристое мелькание спиц наводит и меня на мысль о велосипедной прогулке. Я седлаю железного конька-горбунка, который вот уже два десятилетия исправно служит свою службу, и прослужит еще столько же, и вывожу его со двора. С высоты всадника гляжу на беленые стены изб, высокие ворота, проезжаю тополя, черешни, шелковицы, каштаны, и с каждого огорода на меня глядят высокие, в человеческий рост, подсолнухи.
Пятнадцать минут - и я у школы, которую заканчивали все пятеро бабушкиных детей. Там есть один прохладный и гулкий класс, в котором устроен совсем маленький музей. Осколки снарядов… Письмо с войны, написанное карандашом и сложенное треугольником, виден только адрес - почерка тех лет чем-то неуловимы похожи, у моей бабушки, хотя она из поколения помладше - такой же. А по стенам висят коллективные фотографии всех выпусков. Юные лица… Лица детей довоенных и послевоенных лет очень различаются.
Там на фото и моя веснушчатая мама с косой, верней, косищей, которая толще, чем ее шея. И дядья. И младшая. Варвара. Она очень красива, и так артистична! Была… А ведь ей немногим за тридцать.
Во времена моей мамы в семье царили патриархальные порядки. Точнее, матриархальные. Не скажу, чтобы бабушка выдала замуж троих своих дочерей и женила сыновей, но Варваре, например, запрещала идти замуж. Он пил. Он был разведен.
- Варя, - говорила она, - на чужом нещасте свое щастя не построишь. У него ж дочка е, вона вырасте и схоче, шоб же и у нее быв батька. И младшему сыну сказала:
- Так ты кого берешь? Вона тоби наравится?
- Нравится, - надо заметить, что все ее дети говорят в основном по-русски, а с матерью по-украински.
- От и дывы, наравится сегодня, дак шоб наравилась и до вику…
- Тоди жисть така була, - рассказывает, пригорюнясь. - Сложна. Оно, конечно, и сейчас не мед. Колысь отамо, - взмах руки в сторону соседней улицы, - шестеро детей було в одной семьи, дак вси за тиждень померли.
- За тиждень? За неделю?
- Эгеж…
- А от чего?
- А хто их знает…
День вся деревня колготится на огородах, а ввечеру собирается у телевизоров. Сериалы смотреть. Или "Поле чудес". Бабушка уже который год не утрачивает надежды увидеть меня однажды в обнимку с Якубовичем на экране.
- Хоба ж ты не можешь составить им кроссхворд?
Оказывается, был у мамы жених на селе.
- Так же вин ее любыв, хто знае як. И всюду за ней ходил, Витя той, а мать его была недовольна, что у нас батька пьяныця, забороняла ж им встречаться. А вин Олю встречал кожну недилю з автобуса, колы вона приезжала из техникума. А я як почула через людей, шо мати его не хоче, дак побигла до автобуса, кажу: "Витя, конь шукае коня, а вол шукае вола, шоб больше цього не було". А он видповидае: "Я з Олею встречался, и встречаться буду". Тоди я Оли кажу: "Оля, хиба ж у тебя хлопцев мало, нащо вин тоби, ты за нього пидешь, воны все життя тебе попрекать будуть, шо маты у него на почте робыть, а батька вчителем. Ну, нащо це тоби?
Слушаю я бабушку, а сама думаю, м-да. Конечно, мать она и есть мать, у нее за своих детей сердце болит. Но чтоб вот так бесцеремонно родители попробовали давать нам с братцем советы, с кем водиться, а с кем не надо… Я б такого не потерпела! К слову сказать, подобных попыток ни мать, ни отец у нас в семье никогда не предпринимали. Балованные мы дети, в сущности. Ничего, я в своей будущей семье непременно заведу такой порядок: что мать сказала, то и сделать. И без пререканий.