- Максим! - вырвалось у нее. - Что ты говоришь?
- А что такого? Обычное, кстати, сейчас дело. Да может и не только сейчас, всегда. Знаешь, как зубы почистить.
- Тебя, что ли, рукоположили? - спросила она, пораженная неожиданной догадкой.
- Да.
- Ну, поздравляю! Давно?
По лицу его просквозила гримаска, как будто боли - мимолетно нахмурился, глядя непроницаемыми глазами в конец Малой Дмитровской, как в вертикальный колодец.
- Недавно.
- Понятно. Да… Это что-то новенькое… Но знаешь, я, наверное, к тебе на исповедь не пойду.
Иеромонах Нектарий пожал плечами.
- У нас опытнее есть. Намного.
C: \Documents and Settings\Егор\Мои документы\Valentina\Vademecum
Theend.doc
По вторникам Лотта Мощенская собирала в своем доме салон. Прежние обиды бывали в таком случае совершенно забыты и изглажены, и приглашались все. С истерическим нетерпением, характерным для ряда женских деятельных натур, Лотта предчувствовала события, но у нее крепло ощущение, что все они проходят мимо нее. Чтобы быть в центре всех обстоятельств, она устраивала у себя вертепы. В комнатушку набивалось - насардинивалось, как выражался Виталий - несусветное количество народу. Какие-то бородатые люди, которых никто не звал и не знал, но которые всегда являются, что бы ни происходило, бродили по коридору, пуская дым из волосатых ноздрей, и занимали по целым часам ванную и туалет. Лотта не удовлетворялась одними только искусствоведами - она требовала литераторов, и таковые доставлялись ей во множестве. Все они были тщеславны до полного невероятия, и то и дело прожигали свитера и диваны неосторожной искрой. Произведений их нигде нельзя было прочесть, кроме как на убогих сайтах в интернете, но, тем не менее, известно было, что этот пишет критические статьи, а тот - напротив, романы.
Говорили обо всем сразу: о возрождении православия и цивилизационных надеждах на ислам, о постмодернизме и о том, что надо, надо ему уже наконец противопоставить что-нибудь стоящее, о пользе разделения России на несчетное количество независимых субъектов и об упразднении женщин. Все соглашались во мнении, что женщины уже совершенно никому не нужны на настоящем этапе общественного прогресса, и как только наука наконец насобачится воспроизводить клонов в пробирках, женщины сами собой отпадут как ненужный пережиток тупиковой эволюционной ветви. Лотта внимала всему с восторгом.
Половина литераторов при этом вальяжно и даже разнузданно обнималась с другой половиной литераторов, искусствоведы одобрительно посматривали на это, комментируя происходящее словами, в которых прежде всего слышалось настойчивое до болезненности желание процитировать какой-нибудь философский труд, а всё прочее рассказывало анекдоты и безостановочно поглощало бутерброды.
Пришла Валентина. Она была наслышана о происходящем, и наконец, похоже, явилась поглядеть на всё своими глазами. Каково же было ее изумление, когда она увидела едва ли не всех, с кем так или иначе сталкивалась на протяжении полугода, в одной крохотной комнатушке. Иван-Жано Тытянок, припав к ногам хозяйки, слюнявил пальцы и перелистывал фотографический альбом, где Лотта светилась в виде модели на всех фотокаточках:
- Модель, модель… Модель вселенной! - говорил Егор.
Женя Торубаров в полосатом костюме сидел прямо на полу, Очеретько расположился за зеркалом и перебирал косметические штуковины, Виталий шептался с общим приятелем, имя которого Валентина забыла - перед ними стояла початая бутылка водки. Даже Иоанн Благовисный, который однажды прицепился к Валентине и Жано в галерее, сидел здесь. Также тут были три или четыре девушки: одна забилась в угол и оттуда поглядывала настороженным взглядом курносого зверька, другая с бледным лицом стояла у окна и окидывала сборище лихорадочно блестевшим ртутным взглядом, а третья постоянно хохотала - взрыв ее состоящего из шариков хохота звучал всякий раз, когда к ней обращались. Приглядевшись, Валентина вдруг поняла, что вся компания, и сама Лотта, полулежащая на своей знаменитой продавленной тахте с полинявшим тигром - все были укурены в хлам. На лицах чернели чудовищные, расплывшиеся во всю радужку зрачки. Даже на лестнице стоял толстый слой сладковатого, похожего на табачный, дыма.
- Зачем вы это? - тихо сказала Валентина, глядя на всех поочередно и потом обводя взглядом всех вместе. Но ее никто не слышал.
Она дернула Лотту за рукав:
- Вставай.
- Вставай, страна огромная… - запел кто-то, и другие иронически подхватили:
- Ну да, вставай на смертный бой с проклятою ордой.
- Алё, Валя, на нас больше никто не нападает!.. - помахал рукой Женя. - Настала свобода!.. А ты и не в курсе? Тебе не сообщили?
- Против чего это она вздумала восстать? - обратился незнакомый общий приятель к хохочущей девице. - Чему она собирается сопротивляться и как? Культу потребления - воздержись от покупки нового пылесоса. Рекламе - отключи телевизор. Как еще ты собираешься…
Позади, будто бы из прихожей, вдруг раздался резкий глухой толкающий звук, и она обернулась через плечо, уже понимая, что это.
Конский топот приблизился и настиг, и земля содрогнулась, и послышался залихватский свист, и мельк бича, и ее ожгло изнутри, как ударом, и еще, и еще, так что она едва не потеряла сознание, и только сквозь топот, крики и удары видела, как через плывущую мреть, что Лотта, клеопатрово изогнувшись, поманила ее к себе - но она отступила в сумрачную глубь коридора, уходя от надвигающихся всадников, и закричала, и заметила их раскосые глаза, и разглядела их вышитую бисером одежду, и увидела опушенные мехом шапки, и щиты с устрашающими оскалами, и взмахи кривых сабель, которые остро сверкали на солнце.
Вот и всё. Кошмары Валентины настигли свою жертву. Больше я не стану рыться в её записках. Кажется, в папке "Vademecum" остался еще непрочитанный файлик или два. Вот и объяснение, почему она загремела в психушку. Вопрос, который нас мучил - или, во всяком случае, Егора.
Она сама написала себе этот бред.
Файлы, методично и медленно, один за другим, я стирала с компьютера, а потом с флешки. Так же, как открывала - в произвольном порядке.
Я встала, заправила нашу постель. Покатала модельку "Кадиллака" по чужому столу.
Егор, выходя из ванной, улыбнулся и сказал:
- Смотри не сломай машинку. Заварить кофе?..
Часть вторая. Валентина Иванова
Глава 1. Мрын
1
Долговязая. Больничный халат едва прикрывает колени. Впрочем, Инна не смущается этим. Она не сутулится, в отличие от многих высоких людей.
- Я работала манекенщицей! - говорит она словно в объяснение, и усаживается на унитаз, не подбирая халата: покурить.
Интересно, врет или нет? Сейчас бы уже сказали: моделью.
Рассказывала ли я, что в психиатрических больницах в туалете нет перегородок, а в двери - окно? Персонал наблюдает нас круглосуточно. И правильно делает, ведь мы опасны для окружающих и для самих себя.
- Кури, - говорит Инна и смеется, всовывая дымящийся окурок в вечно чуть приоткрытый рот Нюре, которая пальцами подбирает с кафельного пола какую-то дрянь.
В центре туалета, между коричневыми плитками, сток. Когда моют пол, черную воду, если лень подбирать тряпкой, просто сгоняют в отверстие.
Нюра доверчиво принимает бычок своими полными оттопыренными губами, с которых спустилась на воротник тоненькая леска слюны. Блажная вдыхает горький дым скверных сигарет - кажется, это "Золотая Ява". Инна небедная, но "Вог" с ментолом, что приносит ей подруга, вчера закончился. Нюра кашляет, плюется и плачет.
- Я сказала, кури, - голос подбрасывает Инну вверх.
- Оставь ее в покое, - говорю я.
Инна немного побаивается меня. Не знаю, почему. Я поступила сюда такая, что, вероятно, было, чего пугаться. Но все-таки она накапливает в себе раздражение, чтобы огрызнуться:
- Отвянь!.. Наркоманка.