Само собой, полка книг. В основном учебники по скучнейшему из предметов - философии, что представляется профанам интереснейшей из наук; над методическими разработками я любила корпеть, готовясь к очередному экзамену. А ещё две таблички, одна металлическая, с остановки трамвая, другая привезена аж из Глазова, лежала там у вокзала, с текстом, который я никак не могу запомнить, хотя вижу её по многу раз на дню.
"Товарищи пассажиры! - гласит табличка. - По вопросам пользования автоматическими камерами хранения и телефонной связью обращайтесь в справочное бюро вокзала". Сейчас просто списываю объявление дословно, стоит отвернуться, и я уже не в силах вспомнить ни единого слова: ускользает от запоминания, как сновидение.
Приходя в своё странноватое лежбище, всё время спотыкаюсь на пороге: только что представляла собой благополучную и уверенную работницу агентства недвижимости, и вдруг должна совершить моментальное перерождение не то в человека, застрявшего в студенческой жизни, не то в начинающего антиквара, не то в представителя творческой голоштанной братии - трудно сказать, в кого.
Тут же этот гроб, огромный и дико ревущий, как механическая заводная белуга, и такой же большой - компьютер.
Дмитрию так и не удалось тогда на рынке купить новый: вернулся с деньгами, а я уже была совсем, держалась из последних сил и чувствовала себя так, словно в одиночку приняла сражение с армией озлобленных демонов. (Обыкновенная паническая атака, потом научилась справляться).
Кто знает, почему заводится моль. Ни с того ни с сего начинают летать по комнате мелкие белые мотыльки. Хорошо, что нет червячка, жрущего рукописи - или просто мне он пока не встречался.
Я была близка к тому, чтобы возненавидеть себя. Снова и снова унижали, втаптывали в грязь, пренебрегали, я всё терпела. Правда, срывалась, первое время - чаще, потом привыкла или научилась лучше владеть собой, но срывы бывали. И только никогда они не приносили желанного успокоения - напротив, после них я чувствовала себя вдвойне несчастной: испытывала чувство вины и стыд за себя.
В последнее время так часто ссорились, что и мириться перестали - кто-нибудь просто заговаривал как ни в чем не бывало, и оба делали вид. Понятно какой. Не могу подобрать слов. И так понятно.
Вот и в тот день позвонил на работу, голосом слабым, прерывающимся, прожурчал:
- Еду к маме в Подольск. Болен.
- Зачем в Подольск? Болен, так лежи…
- Куда же ещё. - он так и не дослушал. - Если хочешь, можешь поехать со мной.
- С тобой?
Я планировала на выходных почитать что-то, просто отдохнуть, постирать, вымыть пол. И сказала:
- Поехали…
- Встречаемся в 17:30 на Новокузнецкой.
- Так рано? Ты же знаешь, мне трудно уйти с работы…
У нас в конторе царил полный свободный график. Все сотрудники информационного отдела признавались вольными птицами и гордыми художниками, творящими по велению сердца, когда бог на душу положит. На практике означало, приходить должны к половине одиннадцатого, а уходить - тоже в половину одиннадцатого. Я пробовала приходить и раньше, чтобы раньше "линять" - такая политика вызвала непонимание у коллег.
- Ну что же, я в 17:10 заканчиваю урок.
- Может, хоть на Тверской встретимся?
- Нет, туда мне ехать не удобно.
- Ладно, постараюсь как-нибудь изловчиться.
Я приехала на Новокузнецкую на двадцать минут раньше. Дмитрий опоздал на пятнадцать минут.
- Извини, - сказал он.
- У меня для тебя подарок!
Я вынула из кармана пакетик с крохотным пластиковым медвежонком. В лапах медвежонок держал букет пластиковых цветов. Я выбрала медведя, потому что он был симпатичным и очень дешёвым: всего тридцать рублей. Не то что я прижимиста - увы, скорее нет - но моему бережливому мужу нравятся только дешёвые подарки. Он экономит семейный бюджет. Наши деньги. Которые я зарабатываю. Те, которые зарабатывает он сам, он тоже экономит. Приобретает на них видеокассеты. И никогда - подарки мне.
Не взглянув на медведя, Дмитрий сунул пакетик в карман.
- Ты не хочешь посмотреть, что там?
- Я уже посмотрел.
Подошел поезд, и нас внесло в вагон - час пик. В середине поезда на этой ветке посвободнее, но я даже не решаюсь предложить перейти в другой вагон. И, замечая в себе боязнь, внутренне недоумеваю: неужели всё происходит в действительности? Я не вычитала сцену в слезливом романе?
Дмитрий стоит, отстранившись от происходящего, закрыв глаза - меня относит в сторону, словно еду одна, без спутника, без мужской поддержки. Двадцать минут в давке, толчее - Царицыно. Дмитрий выходит, властным кивком приказывает следовать за ним, я повинуюсь, продолжая удивляться своей невероятной (как в кино) жизни. Стеклянную тяжелую дверь в метро Дмитрий толкает легко, но забывает придержать её передо мной - я опять удивляюсь, но другому, мимолётному воспоминанию: неужели было такое время, когда он спешил опередить меня на полшага, чтобы приоткрыть дверь, или то был не он? Или я - не я?
Размышляю, а не развернуться ли? Не пора ли пуститься в обратный путь? Но решаю быть сдержанной, невозмутимой. Ему тоже плохо. Что-то изменилось в нём, раз он относится ко мне уже не так, как раньше.
Подарила медведя? Да я ему всё подарю. Почему-то дурацкий пластиковый медведь внутренне примиряет с Дмитрием, пока я иду, поскальзываясь, по холодной, моросной весне, мимо палаток, распространяющих терпкий запах беляшей. Люди на платформе, ожидая электрички, курят, жуют, отпивают из пакетов и из бутылок, хрустят чипсами, глотают конфеты - намерзлись, натрудились, а впереди ещё дорога, ещё сотни таких дорог…
- Ты уверен, я нужна тебе?
- В каком смысле?
Веет холодом, словно мы не знакомы, а я вздумала ошарашить своей неуместной репликой ни за что ни про что, подойдя в толпе.
- Я имею в виду, сейчас, сегодня. Я подумала, раз ты не хочешь меня видеть, я, может, поеду домой?.. Не хочу навязываться.
Пожалуй, я и впрямь стала спокойнее. Полгода назад стала бы плакать, требовать внимания, как описавшийся младенец. Переживать, что меня снова не поняли. Теперь спокойно стою. Слёзные железы не подают сигнала, что готовы к действию.
- Ты не навязываешься. - следует ответ.
Мне вроде как позволили остаться.
Но с достоинством. Постарались дать понять, что особо не нуждаются, но и не протестуют. Возвращаться далеко, устала. Хочу есть. Ладно.
Полчаса - или все сорок минут - в электричке. Сидячие места заняты. Гляжу на лица, и размышляю, так ли хочу купить квартиру в Подмосковье? По силам мне будет ездить в город? Ну уж, конечно, не каждый день, точно.
Я обратила внимание, как только девушка выходит из метро и садится в электричку - та же самая - она становится будто другая. В центре города в маршрутке, от Марксистской до Воловьей улицы едет не тот народ, что от Царицына до Подольска или от Отрадного до Бибирево. Та же травленная перекисью масть отдает изысканной синевой в свете неоновой рекламы.
Чуть-чуть слишком ярко накрашены девушки Подмосковья. Чуть-чуть слишком вишневы и каштановы их пряди, капельку больше туши на ресницах, чем нужно. Слишком ярок усталый рот, тронутый помадой, и помада - маленько алее, чем хотелось бы.
Почти неуловимая разница.
На станции не работают турникеты. Парни сигают через - каждую секунду раздаётся громкий противный писк обманутого автомата. У нас есть билетики, но лампочки серых пней не горят.
- Перескочим? - предлагаю.
- Ну, если у тебя получится…
Хмыкаю и перепрыгиваю челюсти турникета. Дударкивская выучка перемахивания через соседские заборы. Прыжок наполняет забытым чувством: детство, свобода. Нарушение правила.
Плохого правила правильное нарушение: нельзя ставить турникеты на пути людей, и перепрыгнуть такое - хорошо!
Дмитрий всё недоволен.
Думаю, недовольство его адресуется, так сказать, общему беспорядку, но чувство легкого озорства убито во мне наповал.
Быстро переходит площадь, я замешкалась - автобус загородил спину, а когда сошёл, вижу ещё более недовольное лицо.
- Иди за мной. Отстаешь.
Приказ. Словно я - собачка. И иду, покорно прижав уши, проглотив и эту обиду.
Сейчас я совсем в другом состоянии. Я пишу из другого. Из Ялты, в частности. Я вновь счастлива, свободна, одинока. Нравлюсь мужчинам. Недавно купила брючный костюм. Бродя по Манежу, перебираю плечики, на которых - платья с тонкими лямками, юбки с воланами, юбки с подкладками, без воланов, без подкладок, "годе", короткие, длинные, черные, золотистые. Смотрю в огромные рекламные телевизоры, там девушка глядит на экран сотового, а потом, совсем как я - турникет, перепрыгивает время и место, оказывается на теплом морском берегу - романтизация потребления, героизация потребления, утилизация потребления - я совсем другая. Зачем же отжившие подробности? Почему так медленно идёт время? Зачем так пристально и подробно? Ясно и осязаемо? К чему вспоминать, зачем помнить?..
Мы садимся в автобус, оказывается, у меня нет мелочи.
- Есть у тебя десять рублей?..
- Есть.
- Вы не додали, шесть рублей с вас, молодые люди, - говорит кондуктор.
А у меня и шести нет. Только сотня. Роюсь в кошельке - мелочь, копейки.
- Дим, дай шесть рублей.
- Что же ты сразу не сказала: "Шестнадцать рублей". Думай!
На следующей остановке схожу, опять не успев хорошо подумать.
Иду обратным путем, каким я его запомнила. Я плохо ориентируюсь в Подольске, но мы не успели далеко отъехать.