Я никогда не спрашивала его о его вере. Сам он об этом со мной не говорил.
Гран говорил:
- Женщины одарены безмерно богаче мужчин. Женщине нужно только дать импульс и направление, а потом она же поведёт своего учителя вперёд.
Я мечтала стать такой женщиной. Мечтала, чтобы учитель задал мне направление, - а потом хоть трава не расти. Но мне никак не удавалось как-нибудь проявиться перед Граном, всё, что я делала, он воспринимал как само собой разумеющееся. В его рассказах девушки, чем-либо примечательные, все были либо ведьмами, либо магами, на худой конец талантливый человек. Я оставалась Мелкой.
И вдруг на моей дороге возникла та ведьма, принялась нависать Дамокловым мечом, и дни наполнились тревожным, изматывающим ожиданием. Она возникла, когда Гран на мой постоянный вопрос, куда мы идём, ответил впервые не расплывчато: "На Восток", а сказал:
- Мы идём на Озеро. Нас встретит человек. Думаю, было бы правильно, чтобы он шёл с нами.
Сердце моё забилось с тоскою: за бесполым человек, как Гран всегда и про всех говорил, неожиданно ясно услышала девушка, и не просто, ата, к которой я (Гран) иду через всю страну. Я и хотела, и не хотела спросить о ней, хотела и не хотела побыстрее её увидеть. ОНА превратилась в цель нашего движения, и мой вопрос "куда" теперь звучал как "к кому", и всякий раз, когда Гран на него отвечал, я с болезненным ощущением ловила нечто, что сказало бы мне о НЕЙ - какова женщина, к которой стремится Гран.
Она представлялась мне мудрой, спокойной, знающей суть жизни, с открытой и тёплой улыбкой, с мягким светом тёмных глаз, статной, весёлой, притягательной - короче, она мне представлялась почти такой же, как Гран, только ещё лучше. Ибо она была Женщиной, сутью всего прекрасного, что есть в мире. И когда я думала о ней так, вся моя душа стремилась вперёд по трассе, чтобы быстрей радоваться встрече.
Но тут же виделось мне, как вот мы, Гран и я, встретим ЕЁ, и когда она будет с нами, куда денусь я? Ведь я - это я, Мелкая, вечный подросток, щенок с большими глазами, дух Якиманской антресоли, что есть во мне от Женщины, как смогу я встать рядом с НЕЮ? Да и зачем я буду нужна возле Грана, когда будет она? И, думая так, я стояла с видом уставшего осла, и ни одна машина не хотела остановить на нас своё внимание.
В одну из ночей приснился сон: дылда в очках, толстая и дебелая девица, подошла ко мне, нависнув, протянула руку и стала знакомиться. Во сне я была в ужасе, проснулась в полном смятении, вспомнив, что до момента, когда встречу ЕЁ, остаются сутки, максимум двое. Если не будем ждать Сорокина в условленном месте, и того меньше. А она нас уже ждала… Это я знала наверняка: накануне Грану пришла смс, и на его лице проявилась такая улыбка, какой ещё при мне не бывало, он стал отвечать, раз по десять стирая и набирая заново каждое слово. Я надулась, как ёж, и ушла в палатку.
Решила сделать шаг, чтобы разом всё разрешить. Шаг этот мог убить двух зайцев сразу: показать Грану мою замечательность и приоткрыть мне хотя бы что-то про НЕЁ. Я пошла на хитрость; от страха, что проницательный Гран меня раскусит, ощущала свой шаг как омут, в который кидаюсь от отчаяния, но любопытство было сильнее.
- Мне сегодня снилось, что мы доехали, - сказала я и выждала паузу, глядя на Грана искоса. Мы завтракали в палатке, снаружи было пасмурно. Он молчал, зная, что я продолжу. Я продолжила.
- Нас встретила девушка, - сказала, не спуская глаз. Гран ел.
- Она подошла ко мне и протянула руку, знакомясь, - закончила с угрозой. Гран доел бутерброд и спросил:
- И как она выглядела?
Мне не хотелось говорить правду: дылда во сне никак не могла быть ЕЮ, и я это знала. Принялась сочинять, следя за его лицом:
- Ну, она была высокая… Может, не такая высокая, как ты, не знаю, но выше меня - точно. Ещё - не очень худая. Но не полная. Средняя. Волосы такие… длинные… тёмные… или русые… Не помню. И очки, - отрезала враз: пусть точная деталь не совпадёт, зато я это сразу пойму и как-то себе её представлю. Пусть хоть засмеётся и скажет: "Нет, очков она не носит, и глаза у неё голубые, а волосы светлые, и вообще - собирайся, пойдём, всё это лажа".
В глазах Грана действительно что-то вспыхнуло, но было неуловимо, и он сказал:
- А что ещё ты помнишь?
- Да… ничего.
- Может, она сказала что-нибудь? Может, представилась?
- Мда, - протянула я загадочно. - Кажется, представилась. Да, теперь вспоминаю, точно: она сказала, как её зовут.
- И как?
Я уже была уверена, что он меня раскусил и я давно играю по его правилам. Хотела было замять, но почувствовала, что мне плевать:
- Настя, - брякнула я, и лицо Грана как-то еле заметно поменялось. Выглядело это так, будто полоса прошла по экрану телевизора: изображение осталось прежним, но что-то всё-таки изменилось. Мне стало понятно, что я ничего не добьюсь.
- Ну да, точно помню: она подошла, протянула руку и сказала: "Здравствуй, меня зовут Настя".
Гран поставил кружку и вылез из палатки. С досады хотелось плакать. Но через двое суток я узнала, что ему просто нечего было добавить к моим словам: её действительно звали Настя.
Её действительно звали Настя. Она была высокая, не худая, не толстая, в небольших очках на тонкой оправе, которые придавали её лицу выражение лаборантки с кафедры точных наук. Волосы длинные, но такого для нашей страны обычного цвета, что и названия ему нет - тёмные, вот и всё. Лицо с тонкими, будто бы заострёнными чертами - скулы, брови, разрез глаз, нос, губы; они лежали одинаковыми, тонкими ленточками и от улыбки растягивались, не изменяясь в форме. В первые дни меня поражало, что её мимика почти не отражает эмоций: лицо всегда оставалось для меня непроницаемо, как, говорят, непроницаемо для европейца лицо азиата.
Разогнанные до запрещённой скорости, глядя на мир, как на вечный нам подарок, мы ворвались в тот город - а он оказался неприветлив и хмур.
- Здесь живёт одна ведьма, - сказал Гран. - Она талантлива, но я думаю, ты сможешь ей кое в чём помочь.
- Если бы ты сказала заранее, мне было бы легче. Что мне надо будет делать?
- Ничего. Просто быть такой, какая ты есть.
Какая я есть. Я - Мелкая, за спиной моей рюкзак, а на ногах - рваные кеды. Я иду по новому городу, заглядываю в лица прохожих, я несу на себе переменчивую, безумную трассовую улыбку - и что, что могу я открыть твоей ведьме, приятель, кроме того, как правильно заварить над костром чай - заварить его так, как это любишь ты?
Мы стояли напротив Московского вокзала под козырьком большой гостиницы с тёмными, отражающими нас стенами. Было жарко, и людная, машинная улица текла рядом горячей массой, а мы стояли в тени, и ни один человек не прошёл мимо в этом приятном, прохладном месте, все огибали нас - пыльных, странных.
Мы ворвались в этот город, и наши сердца колотились в ритм с нашим темпом - почти четыре тысячи километров за четыре дня - мы ворвались в город, внося с собой всё то, что дарили в каждой машине - жизнерадостность, беззаботность и огромную улыбку - но вдруг остановились, вдруг оказалось, что надо ждать. Мы ждали, отдыхали, а моё волнение, возросшее до истерического сердцебиения, сжалось и вышло, как выходит воздух при глубоком выдохе - тогда остаёшься пустым и готов принять новое. Так говорил Гран, когда учил меня понимать суть дыхания, и вот я это поняла.
Я оказалась пуста, обернулась - и тут же увидела ЕЁ. Гран ещё не увидел, стоял, рассеянно пялясь перед собой, хотя она уже вышла из-за угла, она подходила, но он не видел или не узнавал, а я поняла, что это идёт ОНА - и поднялась с рюкзаков. Она приближалась жёсткой, почти деловой походкой, и спокойствие моё становилось всё более ровным и твёрдым с каждым её шагом. Ибо в ней не было ничего, ради чего стоило бы мучиться все эти дни. И в ней не было ничего, чего мне стоило бы бояться.
За миг до того, как она приблизилась ко мне, протягивая руку, я знала, что она скажет:
- Здравствуй, меня зовут Настя.
А потом повернётся к Грану и сделает вид, что меня больше нет.
Как тяжело было сначала карабкаться! Тяжело было с непривычки мне, отставала. Настя шла впереди, Гран за нею, Сорокин где-то поодаль тропы. Настя смотрела с чувством преимущества. Я ощущала каждую мозоль на ногах, и до остального было плевать.
Потом вдруг всё как-то изменилось. Открытые холмы, скосы лугов перетекли в тайгу, из-под мха стали выглядывать камни, большие, причудливые, лес тёмный, сосны, лиственницы. Настя принялась отставать, я - убегать с Сорокиным. Мы с Сашкой шагали весело, и тропа казалось воскресной прогулкой.
А на третий день стало ясно, что мы заблудились. Об этом не говорили, но понимали все. Шли дальше, хотя настроение упало. Гран тоже никому ничего не говорил, только начал экономить запасы.
- А чего, всегда стрельнуть у кого-нибудь можем, - говорит беззаботный Сорокин, но мы ему не отвечаем: за все дни на тропе не встретили ни души.
Сашка превращается в лесовичка, на его лице рассеянная улыбка, он копошится в траве и причмокивает губами от удовольствия, а глаза за очками видят то, что не видим мы: клубнику и альпийский лук, в тенистой глубинке - бруснику, на кустах - жимолость, иногда - крыжовник, разнообразные грибы. Он появляется в стороне, то впереди нас, то догоняет, он обвешан веточками и листиками, дары леса несёт перед собою в пакете. На привалах готовит витаминные чаи и тушит в крышке от котелка грибы в собственном их соку. Я лазаю по кустам с ним вместе.
Грызём белые, волокнистые альпийские луковки. Они сладкие, а с солью и сухарями - объедение. Сорокин может доставать еду из-под земли.