- При чем здесь грабли?! - возмутился Моршанцев. - Угробить пациента - это не грабли! Одно дело - когда врач добросовестно ошибается, и совсем другое…
- Когда он ошибается недобросовестно!
- Я бы попросил не перебивать меня, Маргарита Семеновна! "Проспать" аортит, да еще и поторопиться выписать домой ребенка, у которого явно не все в порядке, спрятать концы в воду, - это разве не преступление? Как вы можете говорить, что вашу Тихонову…
- Она такая же моя, как и ваша! - взвизгнула Довжик. - И не надо читать нам нотации! Яйца курицу не учат, разве не так? Зачем вы вообще влезли в наш разговор, Дмитрий Константинович? Мы вашим мнением не интересовались!
- А можно было бы и поинтересоваться! - выпалил Моршанцев. - Глядишь, и открыли бы для себя что-то новое! Хотя - нет, навряд ли. Это же про вас сказано: "Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас"!
- Вы к нам не из семинарии случайно пришли, такой правильный и начитанный? - съязвила Довжик.
- Я из дома пришел! - невпопад ответил Моршанцев.
- Что за базар-скандал? - в ординаторскую вошла заведующая отделением. - Что не поделили?
- Так, о жизни разговариваем, Ирина Николаевна, - уклонился от прямого ответа Капанадзе.
- Не разговариваем, а орем на все отделение, - поправила заведующая. - В чем дело?
- Дмитрий Константинович мечет громы и молнии на голову Кати Тихоновой, а мы пытаемся ему объяснить, что не все так просто.
Довжик умела так - вроде бы сказать правду и в то же время перевернуть все с ног на голову.
- Рано начинаете, Дмитрий Константинович, - заведующая отделением неодобрительно покосилась на Моршанцева. - Прежде чем высказывать суждения по таким вопросам, надо набраться опыта, проработать год-другой…
Моршанцев, как и подобало исконно русскому человеку, запрягал долго, но ехал быстро и, начав движение, останавливаться не собирался.
- Ирина Николаевна, позвольте мне высказывать мои суждения тогда, когда я сочту это целесообразным! - он не кричал, но говорил громче обычного. - Я взрослый человек и дипломированный врач!
- Дмитрий Константинович, пройдемте ко мне! - Заведующая отделением развернулась на своих высоченных каблуках (рискнул бы кто намекнуть ей, что подобная обувь, превосходно сочетающаяся с вечерними нарядами, не годится в качестве рабочей) и вышла из ординаторской, оставив дверь распахнутой.
Моршанцев встал и пошел за ней. Дверь, как и подобает воспитанному человеку, тихо закрыл за собой.
Заведующая отделением отчитывала Моршанцева тихо, не повышая голоса, - блюла приличия.
- Что вы себе позволяете, Дмитрий Константинович?! Кто вам дал право устраивать скандалы в ординаторской? Кто вам дал право повышать на меня голос? Вам еще рано учить жизни других, сначала самому надо бы научиться кое-чему…
Колючие слова, колючий тон, колючий взгляд. Объяснять не было смысла - все равно не поймет, поэтому Моршанцев молча ждал, пока начальница выговорится и отпустит его восвояси. Или потащит за собой в операционную. Или поручит описать больного. На исходе первого месяца своей работы он продолжал действовать "на подхвате", словно студент, и это не радовало, совсем не радовало. Может, и впрямь надо было попробовать остаться там, где проходил ординатуру? На "насиженном" месте, в знакомом и доброжелательном коллективе?
- Вы меня слушаете, Дмитрий Константинович?
- Слушаю.
- У вас такой отсутствующий взгляд… Кстати, я давно хотела спросить, а почему вы так часто улыбаетесь?
Вопрос озадачил. Что-то Моршанцев не замечал за собой такой привычки. Хотя если сравнить с неизменно строгой Ириной Николаевной, вечно недовольной Маргаритой Семеновной или перманентно унылым Михаилом Яковлевичем, то улыбался он и впрямь часто. Капанадзе тоже не улыбался, а скалил свои белоснежные зубы, совсем как горный барс, чью шкуру так любят носить на плечах витязи.
- Да так… - замялся Моршанцев, словно его уличили в чем-то недостойном. - Когда настроение хорошее - почему бы не улыбнуться?
- Когда хорошее - улыбаемся, когда плохое - нападаем на коллег! - Ирина Николаевна сдвинула брови на переносице. - Пора бы научиться владеть своими эмоциями.
- То есть - не улыбаться? - уточнил Моршанцев и улыбнулся, чтобы было видно, что он шутит.
Шутить, конечно, не стоило. Ирина Николаевна напряглась пуще прежнего и обрушила на Моршанцева свой праведный гнев.
- Вы что-то вконец обнаглели, Дмитрий Константинович! - прошипела она, так и сверкая глазами. - Может, у нас с вами незначительная разница в возрасте, но статусы совершенно несопоставимые…
"Какой изящный и в то же время убийственный укол!" - восхитился Моршанцев.
- …вы пока еще ничем себя не проявили, а уже столько себе позволяете. Зарубите себе на носу - со мной лучше не фамильярничать. Я никому не позволяю ничего подобного. Вы пока еще никто и зовут вас никак! С девушкой своей фамильярничайте!
Можно снисходительно относиться к причудам начальства, можно закрывать глаза на многое, утешаясь тем, что там, где дурак вякнет, умный промолчит, но чувством собственного достоинства, если оно есть, пренебрегать невозможно. Моршанцев секунду-другую поколебался с выбором тактики и остановился на более брутальном варианте. В конце концов, слова "вы пока еще никто и зовут вас никак" требовали возмездия.
- Это намек, Ирина Николаевна? - Моршанцев постарался как можно достовернее изобразить удивление.
- Какой намек? - опешила от неожиданности заведующая.
- Ну, вы намекаете, что я могу фамильярничать с вами только в том случае, если вы станете моей девушкой.
Немая пауза длилась секунд тридцать.
- Я? Стану? Вашей? Девушкой? Да вам, Дмитрий Константинович, лечиться надо! От излишнего самомнения! И хорошенько запомните, что вслед за еще одной подобной шуточкой последует ваше увольнение!
- Я понимаю, Ирина Николаевна. Отношения препятствуют совместной работе.
Адрес, по которому заведующая отделением отправила Моршанцева, нельзя было найти ни на одной карте. Это был не посыл, а скорее экспрессивно высказанная просьба уйти и оставить заведующую в покое.
Удивляясь тому, как легко ему удалось испортить отношения не только с коллегами по работе, но и с начальницей, Моршанцев вышел в коридор, успев напоследок услышать:
- Я жду ваше заявление, Дмитрий Константинович!
Заявление так заявление. Моршанцев уселся за свой стол (коллеги разошлись по делам, и в ординаторской было пусто) и быстро написал заявление об увольнении по собственному желанию с сегодняшнего числа. Ничего, на этом институте свет клином не сошелся, есть в Москве и другие места, может, даже и лучше. В отношении "лучше" Моршанцев, конечно же, кривил душой, ибо не было в России, а то и во всей Европе по его профилю учреждения круче, чем НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии имени академика Ланга. Но если уж здесь не сложилось, так и жалеть не о чем. И вообще, снявши голову, по волосам не плачут.
Заявлению Ирина Николаевна удивилась.
- Я думала, что вы просто извинитесь, - сказала она.
Скомканное заявление отправилось под стол, в корзину для мусора.
Моршанцев стоял и ждал. Извиняться он не собирался, во всяком случае первым.
- Из-за вас я опоздала на обход! - укорила заведующая, вставая из-за стола. - Что вы встали как памятник? Идемте…
Кардиологический пасьянс
С чей-то легкой руки (не иначе как острослова Капанадзе) Моршанцева в отделении прозвали Дон-Кихотом и очень скоро сократили до Дона. Моршанцеву было все равно, как его зовут за глаза, главное, чтобы в глаза звали Дмитрием Константиновичем, а не Димоном, Димчиком или Димочкой.
Сентябрь Моршанцев провел "на подхвате". Описывал новых больных, выписывал старых, организовывал консультации и переводы, присутствовал при установках кардиостимуляторов, иногда даже ассистировал. В октябре, по его расчетам, должна была начаться "настоящая" работа - со своими больными, которых надо вести от поступления до выписки, с собственноручной установкой им кардиостимуляторов, с настоящей ответственностью.
Установка кардиостимулятора выполняется под местной анестезией. Прокалывается под ключицей вена, в нее вводится особая пластмассовая трубка, через которую проводят электрод и под контролем рентгена направляют его в полость сердца. Наиболее сложным этапом операции является установка и закрепление кончика электрода в предсердии или желудочке таким образом, чтобы получить хорошую реакцию сердца на стимуляцию, иначе говоря - надо найти, что называется наощупь, наиболее чувствительное место. После того, как место найдено, на груди пациента, в подкожной клетчатке (у очень худых - под мышцей) устанавливают стимулятор и зашивают рану наглухо. Все, установка завершена. Вся операция длится от часа до двух.
Ответственности Моршанцев не боялся, напротив - подобно всем неофитам, с нетерпением ждал возможности проявить себя и доказать всем (в первую очередь - Ирине Николаевне, а во вторую - Михаилу Яковлевичу, Отари Автандиловичу и Маргарите Семеновне), что он - настоящий врач, не хуже других.