Следует заметить, что Наталья Георгиевна, в отличие от размытых бледных красок природы Аллы Вадимовны, обладала яркой женской красотой: пухлые, резко очертанные губы, румяные и трепетные; синие блестящие глаза, небольшие, но выразительные; кудрявые, коротко стриженые волосы, русые с рыжинкой, и нежнейшая кожа, хоть делай рекламу крему Ромашковый – используйте каждый день на ночь и обретёте вот такой же цвет кожи лица.
Вскоре после реорганизации отдела, распавшегося на три подразделения: отдел реставрации темперной живописи (реставрация икон); отдел реставрации масляной живописи и отдел реставрации графики: восстановление гравюр, рисунков и художественных произведений на бумаге или картоне, к ним в рабочий коллектив влился новый руководитель, Сергей Петрович Либерман.
Своё первое знакомство с коллективом, когда весь женский состав расположился в конференц-зале, Сергей Петрович начал такими словами:
– Дорогие товарищи, коллеги!
Картины стареют. Будь то картина Шишкина, картина Васнецова, картина Айвазовского или картина Пикассо, – холсты со временем ветшают, краски тускнеют, основа провисает… Одним словом, реставрация картин – такая же неотъемлемая часть жизни картины, как ремонт квартиры, простите за аналогию. Наша работа также необходима народу, как воспитание партией и правительством нашего подрастающего поколения для построения коммунистического общества нашей Родины.
Дальнейшее повествование нового начальника отдела "Восстановления гравюр…" Татьяна уже не слушала, а погрузилась в свои мысли о предстоящей свадьбе.
Новый начальник оказался не таким уж партийным занудой, был не дурак выпить и закусить, обладал чувством юмора и необычайной работоспособностью. Женский коллектив оживился в присутствии мужского начала, и реставрация народного достояния в соответствии с планами партии и правительства стала набирать обороты.
Прошло десять лет. Татьяна вышла замуж, родила двоих детей и перешла работать в мастерские М.И. Крабаря. Её часто приглашали в гости на старое место работы, о котором остались тёплые воспоминания. Коллектив не рассыпался, не распался, а успешно трудился многие годы под руководством Сергея Петровича.
И вот однажды Татьяну пригласили на юбилей Либермана. Из-за пробок на дорогах она опоздала и пришла к уже хорошо расслабленной и развесёлой компании почти родных лиц. Воспоминания лились рекой, и тосты фонтанировали один сердечнее другого. Раскрасневшиеся лица художников-реставраторов еще не были похожи на запорожцев, пишущих письмо турецкому султану, но признания в сердечных чувствах и юбиляру и друг другу уже состоялись. От воспоминаний перешли к анекдотам, грохот смеха сотрясал еще не отреставрированные полотна, закреплённые на подрамниках. Либерман восседал между красавицей Натальей и Аллочкой Вадимовной; в момент случайной паузы между смехом и разговорами он обнял двух дам и громко произнёс, видимо от чувств, его переполнявших:
– А это две мои любовницы!!!
Воцарилась, как говорится, гробовая тишина. Нужно оооочень хорошо знать скрытность Аллы Вадимовны и Натальи Георгиевны, чтобы понять всю гамму чувств от опрокинувшегося на их головы ушата ледяной воды. Масляные глаза партийного Либермана, затуманенные алкоголем, ещё не отразили недоползшую из черепной коробки мысль о том, что слово не воробей и что вылетел, блин, – не поймаешь!!! Алый цвет лица, что выползал из-под воротников кружевных блузок бедных женщин, можно было сравнить с картиной Уильяма Тернера "Заход солнца", написанной в 1841 году, и находящейся в галерее Тейт в Лондоне.
Колючие глаза Аллы Вадимовны и испепеляющий взгляд Натальи Георгиевны гигантским удавом опутали тонкую шею Либермана, и Танюше показалось, что жить ему осталось всего ничего. Но тут вскочила Надежда Сергеевна Задянова и закричала:
– Выпьем за ЛЮБОВЬ!!!
Все зашумели. Либерман спасся.
Новая трактовка
– Дорогая моя Машенька, хоть Вы уже не девочка, эстетический взгляд на жизнь у Вас развивается с каждым годом всё энергичнее и прогрессивнее.
– А у Вас, Михаил Федорович, неисчерпаемое остроумие граничит с бестактностью!
– Господи, Боже мой! Чем же я Вас, дорогая моя, обидел?
– Женщинам, если Вы запамятовали, не намекают на возраст!
– Простите ради Бога, я не хотел. Мне, как мужчине, который на двадцать лет старше Вас, Мария Александровна, позволительно ошибаться в своих замечаниях, тем более что в Ваши сорок пять лет я был ОГОГО как эстетичен и проворен во всех смыслах.
– Фу, я ничего не слышу, то есть не слушаю. Рабочий день закончен. Я ухожу.
– Хотите, я составлю Вам компанию на эту выставку? Тем более, что я там ни разу не был.
– У меня есть компания, благодарю Вас. Поезжайте домой. Ваша жена Вам велела купить картошки по дороге домой.
– Я помню, помню. Какая Вы бессердечная, Машенька. Вы, кстати, небось, не знаете, что такое ЭСТЕТИКА? А это, спешу Вам напомнить, философское учение об искусстве как особом виде общественной идеологии, посвящённое исследованию идейной сущности и форм прекрасного в художественном творчестве, в природе и в жизни.
Последние слова профессора отсекла хлопнувшая дверь, и быстрые звуки каблучков Марии Александровны барабанной дробью застучали по паркету коридора. "Хороший дякус, но такой игривый павиан, хотя и умница", – подумала Машенька и пулей побежала к метро, боясь опоздать на свидание.
Угораздило её завести этот глупый роман с художником-реставратором. Как правило, простые и незатейливые мужчины, профессионалы своего дела, не рефлексируют на темы искусства, зато всегда рациональны в выборе, где вкусно поесть, а в какое кафе заходить и не стоит, и вообще как весело, но эффективно провести вечер с дамой сердца и никуда не тащиться на ночь глядя, приготовив бифштекс дома. Такой поклонник у Машеньки уже имеется – это Коля, лучший друг её бывшего мужа, страшный зануда, зато надежный и рукастый. Если что починить, наладить или приготовить, то это к нему. Скучный, как старый фильм, но заботливый. Иногда казалось, что он даже туповат, мышей совсем не ловит, остроты ума, увы, не видать. А Машеньке хотелось рожна в апельсинах с шампанским.
В ЦДХ на открытии выставки современных художников высокий астеничный мужчина с карими глазами и пышным хвостом кудрявых волос, схваченных резинкой на затылке, преподнёс Машеньке бокал с шампанским, на этой тусовке разливали шампанское бесплатно и он едва успев урвать два бокала, произнёс:
– Система взглядов на искусство, которой придерживаюсь я, очень проста. Смотрю на картину и прислушиваюсь к себе. Что вызывает то или иное, изображенное на полотне? Если я в состоянии духовно-чувственной эйфории, восторга, неописуемой радости, блаженства, катарсиса, экстаза, духовного наслаждения и чувствую свою органическую причастность к тому, что передо мной, стало быть, это мне нравится и для меня это настоящее искусство!
Таких мужчин Машенька в своей жизни не встречала. Целый вечер они беседовали о живописи, нашли много общего в их восприятии тех или иных художественных направлений. Говорил в основном Александр Наумович, а Маша слушала и жмурилась от счастья. Какой умница! Какой эстет! Ошеломляющий вечер закончился за полночь, Маша заранее выключила телефон, чтобы Коля своими звонками не испортил такую встречу. Александр Наумович посадил Машу в такси посередине Москвы и отправил домой в Выхино, забыв спросить, есть у неё деньги на дорогу или нет. Этот пустяк Машу не смутил, на Таганке она вышла и успела на последний электропоезд в метро.
Прогулки с Александром Наумовичем по музеям Москвы и Московской области стали духовной пищей Машеньки. Она не могла наглядеться и наслушаться этого знатока истории искусства, кладезя философских высказываний с неисчерпаемым запасом информации об архитектуре старой Москвы.
Однажды они прогуливались по Лубянке и набрели на новую картинную галерею "Варвара". В настоящее время новые музеи современного искусства, галереи, арт-чердаки, винзаводы открываются в неожиданных местах и в большом количестве. Они вошли в пустые залы старинного особняка и побрели от картины к картине. Помимо редко развешанных картин современных и уже скончавшихся в прошлом столетии художников, в каждом зале дежурили крепкие ребята, внимательно следящие за каждым движением посетителей. Машеньке было как-то неловко, как будто она пришла непременно своровать полотно три метра на четыре (там всё было достаточно масштабным) и запихнуть в дамскую сумочку. В одном из залов Александр Наумович остановился у скульптуры теннисистки в полный рост, подпрыгнувшей на полметра от земли, ударившей по мячу и оскалившей рот от переполняющего её чувства. Маше давно хотелось уйти, а он все смотрел и смотрел на жирную теннисистку и восхищался её икрами, грудью и всклокоченными волосами. Маше стало не по себе. Огромного роста охранник подошел поближе, видимо, от скуки, покачался на подошвах гигантских ботинок, наверное, сорок девятого размера, нагло посмотрел на Машу и произнёс:
– Хороша, зараза!
Маша, потеряла дар речи и потупила взор.
– Мощная энергетика женского тела, – многозначительно добавил Александр Наумович.
– В этом доме раньше, бордель был, – продолжил охранник.
– С чего вы взяли? – спросила Маша.
– Как "с чего"? Известно, если на доме скульптуры – бабы с голыми титьками, – то тут жили бляди.