Правда, из-за своего состояния ей трудно было следить за Ним так, как бы хотелось. Хотелось – с неотрывностью, за каждым шагом, каждым словом, которое Он произносил, но новый съезд, его заседания, которые Он, как правило, вел, показывали теперь ночью, иногда далеко за полночь, и у нее не было никаких сил сидеть перед телевизором столько, ее и до полночи-то не хватало. Однако, и это ее не беспокоило. Умер неожиданной, скоропостижной смертью тот академик с седым венчиком волос на голове, которому Он протежировал, который был нужен Ему, немного спустя столица другой кавказской республики разразилась кровавой резней, подобной той, что уже была в этой республике без малого два года назад а при вступлении в город армейских частей для прекращения погромов погибли под гусеницами танков, от автоматных трасс из их люков новые десятки людей, – все это было ужасно, одно хуже другого, это были удары, от которых Он в прежние времена уже не оправился бы, упал – и не встал бы, но сейчас Он выдержал их, будто укрытый броней, и Его ответный удар был сокрушителен: собравшиеся на свой совет высшие бонзы партии, против собственной воли, против желания, не посмев поперечить ни единым словом, будто завороженные им, подняли руки за то, чтобы их партия не была больше единственной на всю страну, чтобы могли существовать и бороться с нею за власть другие!.
Все шло, как должно было идти; так лишь и могло идти, никак иначе; за все предстояло заплатить, и, может быть, взятая кровавая плата была еще не самой высокой…
Но жить в таком состоянии, в каком она находилась, было невозможно. Она уже без малого два месяца боролась со своей немочью в одиночку, и уже измучилась, уже надорвалась, и чувствовала, что долго она не продержится. Ей требовалась какая-то помощь, какая – этого она не знала, просто все ее существо вопило о помощи, просило ее, и ясно было, что сама по себе ниоткуда та не придет, под лежачий камень вода не течет, – надо искать эту помощь.
– Может, тебе, слушай, к врачу пойти? – осторожно предложила Нина, когда при встрече Альбина рассказала ей об одолевающих ее приступах.
Они не виделись очень давно, в последний раз – год, пожалуй, назад, сразу после больницы, еще до того, как пошла на работу, а потом перезванивались, перезванивались – и все почему-то не получалась встреча. И впервые за все время была встреча не в радость, не возникало того прежнего чувства полета, ради которого всегда и встречались, и не было прежней откровенности и доверительности. Впервые Нина ничего не рассказывала о новом своем любовнике, обмолвилась двумя словами и закончила: "А, в общем!.. Сама понимаешь", – и впервые Альбине не хотелось делиться с нею своим, и она даже понукнула себя на рассказ, заставила себя поделиться, чтобы хоть немного встреча походила на прежние. И едва ли в том было дело, что не сумели нынче достать шампанского, а домашнего своего вина она нынче не сделала, пришлось поставить на стол полуопорожненную мужем бутылку коньяка, коньяк не пился, и ни у той, ни у другой не было ни в одном глазу. Раньше пьянели совсем не от шампаского с вином. Тоже могло не особо питься, а в голове вьюжило, и от любого случайного слова, как от показанного пальца, могло кинуть в смех. Похоже, ее больница подвела некую черту под их отношениями. Ни ей не нужна стала Нина, ни она Нине. Что-то такое надломилось незаметно, и уже не склеить. Возможно, окажись она в больнице вновь, Нина опять бы ездила к ней туда что ни день, а вот для этой обыденной жизни, видимо, они были теперь слишком чужды друг другу, чем – непонятно, начни выражаться словами – не выразишь, но чужды, несомненно. Ну как, например, прежняя Нина могла ей советовать обратиться к врачу? Это же тотчас – снова психушка, и без всякого выбора.
– Нет, ты знаешь, – сказала она Нине, не став обсуждать ее предложения, – мне вот тут о знахарке говорили, есть будто бы где-то в наших краях, может быть, к знахарке?
– К знахарке – хорошо! – тут же, не задумавшись даже и на мгновение, подхватила Нина. – К знахарке – отлично! А может, у тебя какой сглаз, так кто тут кроме знахарки что?
Может быть, и в самом деле пойти к знахарке, как тогда, в разговоре с бухгалтершей, вновь подумалось Альбине.
– Не знаешь никого, кто бы мог вывести на нее? – спросила она.
Нина возвела глаза к потолку, словно бы перебирая в уме знакомых.
– Да что-то, скажу я тебе… – И ее будто бы осенило: – Да никаких рекомендаций не надо! Они же сейчас не таятся, наоборот – на экран телевизора лезут. Пусть твой благоверный по своей линии пошерудит, наверняка они где-то там на всяких учетах теперь стоят.
От безучастности, с какой Нина отпихнулась от ее просьбы, Альбину помимо воли всю перекорежило внутри неприязнью к ней. Кто там и где брал знахарей на какой-то учет, это же надо было изобрести такое!
Она вдруг с ясной, некоей провидческой отчетливостью увидела, что это их последняя встреча и больше не будет.
Они встретились нынче у нее в доме, и так им обычно хорошо было встречаться именно у нее: громадные пустые пространства двух этажей, громада свободного времени среди этих пространств… и вот уже не встречаться. И вина в том не Нины, это ее вина. Это она изменилась так, это с нею произошло что-то такое, что она нынешняя стала в тягость Нине, превратилась в обузу, от которой следует освободиться.
Но, понимая это, она сделала нечто совершенно невообразимое. Такое, о чем не могла и помыслить, чего никогда не могла бы себе позволить, – и однако же позволила, сделала однако:
– Знаешь, милая моя, – сказала она, перегибаясь через стол, беря Нинину рюмку и со стуком ставя ту около себя, – не хочется тебе глядеть на меня – не гляди, не заставляю! Не естся, не пьется – скатертью дорога, катись!
И будто наблюдала за собой со стороны – ахнула, что говорит, закричала протестующе: нет! нет! Но ахнула с ужасом и закричала та, что наблюдала со стороны, а совершившая это действие с рюмкой, с какою-то злобной, холодной мстительностью следила, как Нина пошла красными пятнами, как лепетала что-то недоуменное, а потом вскочила, бросилась в прихожую, начала одеваться…
И лишь когда Нина ушла, когда закрылась за нею дверь, а в распахнутую форточку донесся стук захлопнувшейся калитки, лишь после этого, какие-то минуты спустя, та, что кричала "Нет!", и та, что сделала все это, соединились. Они соединились, – и на нее обрушилось такое бессилие, такая неимоверная, никогда еще до того не посещавшая ее немочь, что подогнулись ноги, и она рухнула на пол, и, катаясь по нему, колотила себя кулаками, рвала, выдирала волосы, царапала, не ощущаяя боли, ногтями лицо, и выла зверино, выкрикивала утробно, обдирая горло:
– Не могу! Не могу! Не могу!..
Стояла середина зимы, самое начало февраля, морозило, вьюжило, сыпало с неба колючим снегом… а к знахарке она попала уже в марте. Уже дышало весной, уже в воздухе пахло талой водой, сугробы чернели и проседали; впрочем, она ничего, происходящего в природе, не замечала: этот безумный утробный крик, вырвавшийся из нее в тот февральский день, когда выгнала из дома подругу, раздирал ей грудь неумолчным воем и делал ее неспособной видеть вокруг что-либо. Знахарка была та самая, которая будто бы подняла на ноги Татьяну-птичницу, Альбина уговорила бухгалтершу взять на себя роль посредницы, бухгалтерша сходила к Татьяне и принесла адрес.
Знахарка жила в деревне, ехать туда оказалось нужно лесной дорогой, которую Альбина открыла для себя, катаясь на лыжах. Дорога еще держалась, но уже начала расквашиваться, колесные трактора пробили в ней глубокие коричневые колеи, и персональная "Волга" мужа полученная ею на поездку, то и дело садилась на брюхо, задние колеса бешено вращались в пустоте, и шофер, весь кипя, вызезал наружу, открывал багажник, доставал оттуда лопату с коротким черенком, ложился, подстелив фуфайку, и принимался долбить слежавшийся снег под брюхом машины, чтобы она опустилась на колеса. Несмотря на фуфайку, которую стелил под себя, через полчаса такого пути он весь был мокр, от него тяжело ударило запахом пота, и стронувшись, наконец, с места в очередной раз, он говорил Альбине, дозволяя себе даже и матерок:
– Нет, все, узнавайте другую дорогу, этой я больше не поеду! Еще назад возвращаться! Конец света. Узнавайте, как хотите, а больше этой не езжу!
Но больше ехать и не пришлось. Одного раза вполне хватило.