А юноша проговорил про себя: "Ишь как возбудился, видно, самому ему нечасто обламывается", - и ухмыльнулся. Ему понравилась картинка, которая сразу же нарисовалась из этих слов: иссушенный желанием врач, расстегнув на груди пижаму, пытается притянуть к себе неподатливое тело своей жены, а она, бормоча "устала, голова болит, не в настроении", поворачивается к нему нетронутой задницей и отталкивает его ноги жесткой пяткой.
Тут юноша решил, что это слабовато, и сложил другую фразу: "Ах ты, промыватель мозгов недотраханный", - и картинка нарисовалась соответственная: в набитом автобусе врач, с преувеличенным вниманием глядя в окно, прижимается украдкой к стоящим впереди формам, обтянутым незначительной летней тканью.
И наконец, сформулировал ситуацию еще иначе: "Бедный собрат мой, как жаждет твое наболевшее сердце прильнуть к родному сердцу, как истосковались руки твои по нежному теплу любимого тела", - и тогда картинка получилась красивая: при зыбком сиянии свечей психолог раскрывает объятия навстречу неясной женской фигуре; голова его откинута назад в экстазе, глаза полузакрыты, губы шепчут возлюбленное имя… Тут юноша засмеялся, хотя совсем не хотел обидеть врача.
- Вы напрасно смеетесь, - сказал врач обиженно. - Это весьма серьезно.
- О да, весьма серьезно, - согласился юноша.
- С физической точки зрения у вас все в порядке? - спросил врач.
- Вполне. И с химической тоже.
- Вы все шутите!
- Отнюдь. Я хотел сказать, что моя гормональная система реагирует на соответствующие стимулы вполне адекватно. Это ведь химия, не так ли? Просто в первый раз я выразился коротко и идиоматично, а во второй - длинно и суконно.
- Я вижу, что, несмотря на серьезную проблему, настроение у вас веселое, - с упреком заметил врач.
- Очень! - весело ответил юноша.
- И как же вы это объясняете?
- А это надо объяснять? - удивился юноша.
- Вы считаете, это нормально в вашей ситуации?
- А что, нет? Какая же такая моя ситуация?
- Вам грозит окончательный уход отсюда, из этой прекрасной квартиры, в виртуальную действительность, единственное место, где, как вам представляется, возможно для вас полное сексуальное удовлетворение.
- Гм! - с интересом сказал юноша. - Вы действительно обещаете мне там полное удовлетворение? Или вы знаете еще какое-то место, где это возможно?
"Отказывается осознать серьезность ситуации", - уверенно констатировал врач.
- У вас есть все предпосылки для счастья здесь, не в каком-либо другом месте: молодость, привлекательная внешность, здоровье, чудесная квартира, персональный компьютер, и однако, вы не…
Врач замялся, юноша с любопытством ждал:
- Никак не могу узнать, бывает ли любовь?
- Ну, можете назвать это так…
- А как называете это вы? - с живостью спросил юноша.
- Ах, не все ли равно, как назвать, - ответил врач, теряя терпение. - Мы же оба прекрасно знаем, о чем речь.
- Нет, нет, назовите, а вдруг ваше слово и решит мою проблему?
Врач устало пожал плечами и снова подумал про себя, что юноше необходим курс эрототерапии.
- Проблема любви не словами решается, - сказал он, думая лишь, как бы поскорей отделаться от неприятного пациента. - В наше время принято было проверять слова делами, вы же, я замечаю, предпочитаете пустую игру слов.
- Не пустую. Я просто делаю как раз наоборот - проверяю дела словами. А как их еще проверить? Разве дело само по себе несет в себе какой-нибудь смысл? Смысл появляется только при определении его словами. Кроме того, доктор, вам не кажется, что вы читаете мне мораль? Разве это входит в обязанности психолога?
- Что вы, что вы, - поспешно возразил врач, мгновенно представив себе жалобу по поводу нарушения врачебной этики. - Ни в коем случае. Я не даю вашим действиям никакой моральной оценки. Я всего лишь пытаюсь их категоризировать.
- А, ну тогда ладно, - успокоился юноша.
- Просто же как старший, опытный человек, я считаю себя вправе заверить вас, что ваша чудная квартира станет еще милее и уютнее, если в ней наряду с бездушным, бесполым компьютером появится живое существо женского пола.
- Да, наверное… - задумчиво проговорил юноша. - Но я? Ведь это существо надо любить, а я все еще не знаю…
- А потому настоятельно советую вам пройти курс лечения в нашей эротоклинике. Я думаю, в вашем случае больничная касса его оплатит.
- Вы думаете? - оживился юноша. - Возможно. Это, значит, и есть то место, где я узнаю про любовь между мужчиной и женщиной?
- Ну зачем же так! Вы же разумный человек!
- Нет, не там? - огорчился юноша. - А где же? Может быть, если не через кассу, а частным образом?
"Он надо мной издевается", - оскорбленно подумал врач. У него не было с собой никаких вещей, поэтому он просто повернулся и быстро пошел вон. Юноша удивился:
- Куда же вы? Вы разве уже кончили?
Но врач только рукой махнул.
- Вы меня не поняли, постойте, я все вам объясню еще другими словами, - крикнул ему вслед юноша.
Врач даже не обернулся.
А последняя фраза юноши птичкой вылетела в окно и полетела в садик, где на ветвях дерева в большом количестве сидели хвостами кверху еще другие слова и улыбались друг другу.
Незаконное строительство
Ами не был ни младшим из пятерых братьев и сестер, ни самым любимым у матери. Но он последний из всех оставался с нею дома, и поэтому, когда она умерла, ему удалось отсудить в единоличное владение эту трехкомнатную квартиру, в которой когда-то они жили все вместе и даже иногда играли вместе. А остальным отошли кое-какие деньги и право владения материным местом на базаре, которое тоже ведь стоило немало. Захотят - продадут, а нет - пусть торгуют, если им охота. Ами с этим делом теперь завязал.
Отсудить квартиру было непросто, тянулось это долго и стоило Ами общения с братьями и сестрами, которые теперь никогда не приглашали Ами ни на общие праздники, ни на семейные и даже не звонили никогда. Это было неприятно, и Ами частенько задумывался, стоило ли дело того, но каждый раз приходил к выводу, что стоило, ибо от братьев и сестер он никогда ничего хорошего не видел, а квартира - это такое сокровище, которое стоит любых неприятностей.
Ами давно знал, что он сделает с этой квартирой. На ней он строил свое будущее благосостояние. Образованные братья и сестры считали Ами недоделанным, пожимали плечами, что он до тридцати лет и не учится, и не женится, торгует на базаре и живет дома при мамаше. Но Ами знал свое. Не его была вина, что мать так долго не освобождала квартиру. И пусть бы жила, сколько хочет, Ами никуда не торопился, но раз умерла, то и светлая ей память.
Теперь, когда квартира была окончательно его, он приступил к осуществлению своих планов, давно продуманных до мельчайших деталей. Вот теперь и посмотрим, кто недоделанный. Он или они со своими выученными профессиями, с женами, мужьями, детьми и неугасимыми долгами банку.
Квартира находилась в центре, на верхнем этаже старого и сильно запущенного, но хорошего пятиэтажного дома. Все три ее комнаты были раздельные, располагались в ряд вдоль коридора, куда и выходили три двери. А окна в комнатах выходили на просторную выступающую крышу предыдущего этажа, поскольку дом был выстроен уступом, как это нередко делают в городе Иерусалиме. На четырех нижних этажах было в каждом по четыре квартиры, а на верхнем - всего две. Зачем это было так сделано, почему не использовали для строительства ценное пространство, никто из нынешних жильцов и квартирантов не знал и не интересовался, а старые, которых уже и не осталось, помнили, что этот кусок нижней крыши, выступающий под окнами квартиры Ами, назывался когда-то "солярий", то есть место для приема солнечных ванн. Солнечные ванны, надо же!
Крыша была огорожена парапетом с проржавевшей насквозь узорной железной решеткой и использовалась в основном для сваливания разных ненужных домашних предметов и ремонтных отходов. А ремонты по квартирам, причем капитальные, с ломкой и возведением стен, производились часто, из-за частой смены владельцев и съемщиков. Поэтому "солярий" перед его окнами был тесно завален битым кирпичом, старыми дверьми и дверными рамами, ржавыми трубами и кучами застывшего цемента.
Но его это не смущало. Вывоз мусора был учтен им в общем бюджете, на который он давно подкапливал деньги, утаивая от матери часть базарной выручки, благо последние годы она уже не очень понимала, что к чему.
Ами разбил свою большую квартиру на три жилые единицы, которые назывались "однокомнатная квартира" или красиво: "студия". Такие квартирки, тем более в центре, пользовались большим спросом у студентов, которых особенно привлекали в объявлениях слова "отдельный вход". Ами это знал и только посмеивался про себя: как будто в обычных квартирах вход не отдельный! Но в его "студиях" вход был теперь не с лестничной площадки, а с солярия, рядом с окнами комнат, это как бы увеличивало изоляцию, столь желанную молодым людям в нашем тесно набитом мире.
Работы производились и днем, и ночью. Ами сам привез на своем полугрузовичке пятерых арабских рабочих из Восточного Иерусалима, выбрав не самых молодых, смирных и особенно голодных. Чтобы избежать патрулей и застав, которые так густо усеивали в те дни путь араба через еврейскую часть Иерусалима, рабочие не уходили на отдых домой, а спали посменно прямо на стройке, для чего Ами дал им несколько прекрасных толстых мешков из-под картошки. Он и материалы возил понемногу сам, дешево покупая их через тех же арабов, и только блоки они привезли ему ночью на грузовике и тут же разгрузили и перетаскали на пятый этаж.