Вот почему я почувствовала тревогу: у моих ног разворачивалась высокая трагедия, а я не сумела ее распознать! Если бы поняла - взяла бы птичку на руки. Она бы ощутила тепло и сочувствие в свою последнюю минуту. И не перевернулась бы на спину, выставив на всеобщее обозрение трогательное желтенькое брюшко (почему-то оно было гораздо светлее серых перьев на спинке и крыльях). Я представила, как утром наша прекрасная барменша подцепит метлой это тельце на совок и выбросит на помойку.
Я повернулась лицом к деревянной стене и не могла пошелохнуться. Если бы у меня был клюв - так же уперлась бы им в стену, чтобы не упасть. А потом почувствовала на своих плечах руки Вани-Джона.
- Я опоздал? - сказал он, поворачивая меня к себе.
Я покачала головой.
- Что случилось?
Видимо, мое лицо было тоже хорошенько подтоплено.
- У тебя есть платок? - спросила я.
Он вынул из кармана большой клетчатый носовой платок.
Не говоря ни слова, я склонилась над птичкой, завернула ее и понесла в садик за бистро.
Там ее похоронила. Иван-Джон помог вырыть ямку и совсем ничему не удивился.
…Если птицы - души умерших, которые иногда впархивают в окна и бьются о потолки, или просто пристраиваются на карнизе перед твоим окном и заглядывают в комнату, или садятся тебе на голову посреди площади, - кем была эта птичка, которая скончалась у моих ног?
Чего она ждала от меня? Что я не смогла понять? Куда улетел ее последний вздох?..
2
Бывают такие моменты, когда позарез необходимо, чтобы кто-то сидел рядом и держал за руку. Например, перед операцией. Когда ты ничего не осознаешь, кроме собственной дрожи. Единственное, что в таком случае отличает человека от других живых существ, - то, что он способен уговаривать себя: "Все пройдет… Все будет хорошо… Все как-то устроится и чем-то закончится…" Но даже если кто-то держит-таки тебя за руку, а ты способен думать именно так и даже улыбаться, - все равно создается впечатление, будто стоишь физиономией к стене. Один на один с ней. Один на один.
Мы зашли в бистро. Стол уже был заставлен кружками с пивом.
- Родила или вырвала? - сразу же поинтересовалась Галина.
- Просто умерла… - сказала я.
- Кто? - спросил Никола.
- Не отвлекайся, - махнула рукой Галина, рассеивая дым, выпущенный изо рта. - Никто. Продолжай!
- Через несколько дней - ужин и игра у мсье Паскаля, - пояснил нам Фед, - кому-то придется покинуть общество. А мы обнаружили, что очень мало знаем друг о друге. Меня до сих пор беспокоит та маленькая сумма, с которой отправилась Вероника. Были бы мы добрее - изменили бы ситуацию…
- Ничего не станется с нашей красавицей, - сказала Галина. - Думаю, она уже доехала автостопом куда нужно!
- Поэтому, - продолжал Фед, - мы решили получше узнать друг друга. Возможно, тогда досадные случаи не повторятся.
- Значит, мы что-то пропустили? - спросил Иван-Джон, отодвигая от столика и подставляя мне тяжелый стул.
- Почти ничего. Он только начал. Оказывается, наш молчаливый друг - серб! - сказала Галина и с интересом впилась взглядом в длинноносое лицо Николы. - Сербия звучит как "серебро"…
- А как там теперь? - неразумно спросила я, чтобы не молчать. - Война закончилась?
- Какая война? - не понял Никола.
- Ну… югославский конфликт… - неопределенно пробормотала я.
- Югославский? - не понял он.
- Да, между Сербией и Хорватией… - Я хотела продолжить похваляться своими скромными познаниями о Косове или Вукаваре. Но по выражению его лица поняла, что мои рассуждения совершенно неуместны. Никола безразлично пожал плечами и произнес свою коронную фразу:
- Я не интересуюсь настоящим, я тружусь на будущее! Меня это не касается. Не знаю, о чем речь…
- Не вмешивайся, - дернула меня за руку Галина и обратилась к рассказчику, которого мы с Джоном прервали своим появлением: - Итак, маленькая деревушка Смилян в Лике… Что дальше?
- Да, - продолжал Никола. - Это небольшая австро-венгерская провинция… Там мой отец был православным священником.
Он задумался. И уже никто из нас не решался вмешаться со своими комментариями.
- Сколько себя помню - лет с восьми, - я всегда находился в пограничном состоянии между восторгом и печалью. Вид прелестного цветка смущал меня настолько, что я терял сознание от его красоты и запаха. А уже в следующий миг представлял себе его смятым, вырванным, увядшим, мертвым - и страх смерти и боли терзал меня. Тогда я падал на колени (что вполне естественно для ребенка из религиозной семьи!) и говорил: "Господи, зачем все это? Почему Ты сделал все самое красивое в мире - таким недолговечным?" Я остро чувствовал текучесть времени, оно проходило сквозь меня, как электромагнитные волны, но тогда я еще не мог представить себе, что эти волны в действительности существуют. Ночами меня мучили видения - всевозможные чудовища, великаны-людоеды, обитатели тьмы. Мне кажется, что я никогда не засыпал!
Но, думаю, они все-таки приходили во сне. Родители мучились вместе со мной и ничем не могли помочь или хотя бы объяснить мои странности. Например, припоминаю, как, увидев на шее у матери жемчуг, я оцепенел так, что меня положили в ванну с горячей водой. А когда папа принес с базара персики, меня начало лихорадить. Несколько дней я пролежал с температурой, пока корзину с фруктами не вынесли из детской… И все прошло.
Но больше всего меня поражали блестящие кристаллы и предметы правильной геометрической формы. Я ходил в кладовую и часами смотрел на куски сахара и соли. Меня искали, звали, но я стоял как вкопанный. Конечно же, много читал. Наверное, лет с шести. Сначала меня привлекала четырехугольная форма книг и буквы, вытесненные золотом на переплете. А потом меня поглотили сами тексты. Отец переживал, что чтением я могу испортить себе глаза, и потому постоянно отнимал у меня книгу. Тогда я приспособился читать ночью: делал из сала свечу, зажигал ее под одеялом, а щели в двери и замочную скважину тщательно затыкал тряпьем. Созерцание кристаллов и чтение совершили со мной странную вещь! Впоследствии я стал наблюдать удивительные видения: передо мной являлись какие-либо предметы быта во вспышках яркого света. Я даже играл с этим: четко представлял картину, висевшую у нас на стене в столовой, и сразу же в той вспышке, которая шла изнутри, - видел, что она становится подвижной, живой. Таким образом, я перебрал все предметы, находившиеся дома или лежавшие на нашем дворе. И все они приобретали для меня иное содержание. Обыкновенный топор, скажем, превращался в моем воображении в многофазовый мотор. Конечно же, я не мог назвать его так, как говорю сейчас. Для этого я был слишком мал и не мог знать этих определений. Но второе было для меня большей реальностью, чем первое.
Я был похож на человека, который употребляет сильный наркотик: мне нужно было все время увеличивать дозу своих впечатлений и видений, постоянно расширять круг своего ненасытного зрения. Но я уже все пересмотрел и ничего нового ни дома, ни во дворе не находил.
Тогда я начал фантазировать и направлять воображение вспять: сначала вызвал в мозгу ту вспышку, а уже потом - в ней - возникали видения. Сначала они были нечеткие, туманные и сразу исчезали, когда я пытался усилием воли задержать их. Но со временем они приобретали силу и ясность, а позже стали вполне конкретными…
В определенные моменты я замечал, что воздух вокруг меня наполнен длинными языками пламени. Однажды почувствовал, что это пламя - в моей голове. И оно бьется там, словно маленькое сердце…
Мое воображение становилась все более увлекающим и безграничным. Каждую ночь или даже днем, когда я оставался в одиночестве, - отправлялся в удивительные путешествия, стоило только закрыть глаза и вызвать в голове эту вспышку. Видел незнакомые местности, страны и города, жил в них, встречал там людей, заводил знакомства. Вместе с ними переживал много приключений.
Вам, возможно, покажется это неестественным, но эти люди были мне так же дороги, как и моя семья. А все эти миры затмевали мою реальную жизнь.
Как сказал мсье Паскаль, это была "материализация творческих концепций".
- Что это значит? - спросила Галина. Она смотрела на рассказчика с нескрываемым любопытством.
Я ж говорю - хищница! Еще пару недель назад она лишь выпускала в этого чудака дым из своих ярко-пурпурных губ. А теперь сидела в позе "секси": ножка на ножку поглаживая запястье одной руки длинными пальцами другой. Но он не обращал на нее должного внимания. Произнес уверенно:
- Это для вас будет скучным…
- Ну хоть в общих чертах! - надула губки Галина.
- Например… Благодаря этим детским экспериментам я могу сконструировать любую идею в своем воображении, не прикасаясь ни к чему руками. И довести ее до совершенства. Так это можно объяснить… А у меня масса идей, которые придут на помощь человечеству и прогрессу.
- Что же вы здесь время теряете? - спросил Фед. - "Масса идей" требует выхода!
Никола нахмурился и ответил вопросом на вопрос:
- А вы?..
Фед, как мне показалось, смутился.
- Я? - Он обвел глазами общество, словно ища у нас поддержки или подсказки. - Я пока отдыхаю, набираюсь новых впечатлений… Этот город мне порекомендовал мой товарищ. Нет ничего лучше свежего воздуха, великолепного вида и… и приятного общения.
Это прозвучало, как заученный по бумажке тост, и мы взялись за бокалы.
Чокнувшись со всеми, Фед поднял бокал еще раз, красноречиво поглядывая на роскошную белокурую барменшу. Я подумала, что именно это, пожалуй, и есть его "самое большое впечатление и лучший отдых".