- Итак, - продолжал он, не зная, с кем имеет дело, - мы удачно встретились: в нужное время да еще в нужном месте. И должны помочь друг другу. Предлагаю: услуга за услугу. Согласна, куколка?
Мне захотелось выть долго и протяжно. Плоская теплая ладонь поглаживала меня по колену, и отвращение от этого прикосновения было так велико, что я не могла понять, о чем идет речь.
- В общем, так, - рука остановилась и осталась лежать на моем колене, как раскаленное дно сковородки, - мне нужны кое-какие документики твоего хозяина. Собственно говоря, ради этого я сюда и пришел. Я тут уже все осмотрел - сверху ничего! Скорее всего, они - в сейфе. Вот их ты мне и достанешь. И я забуду о твоем существовании. О'кей? Или ты хочешь денег? Скажи - нет вопросов!
3
Тут стоит рассказать об одной особенности, которая была свойственна мне всегда и которую я считала естественной. И теперь это стало просто спасением: все, что я не могла или не хотела воспринимать, закрывалось картинами, возникающими в моем воображении. Они всегда были разными. Сейчас, чувствуя чужую руку на своих дрожащих коленях, я видела вокруг себя нечто совсем другое. Старинную комнату в викторианском стиле, с камином. В центре комнаты в массивном кресле, спиной ко мне, сидела рыжеволосая девушка в зеленой накидке и алой атласной юбке. Ярко-желтые тени пульсировали в ее волосах. Мне захотелось пройти дальше, чтобы увидеть лицо сидящей. Но потом я поняла, что не стоит этого делать: нужно рисовать именно с этой точки, с порога… И использовать только чистые цвета. Я думала: кто она, эта девушка у камина, почему она одна? Почему в уголке не сидит за вышиванием компаньонка, нет клетки с попугаем или белого пуделя?
Картина растаяла лишь тогда, когда я почувствовала его губы на своей шее. В этот момент в кухню влетела Вера. Вид у нее был воинственный.
- Все понятно! - закричала она и сбросила со стола стаканы и фужеры. Они разлетелись на мелкие кусочки. На шум прибежала Люси. Обе принялись что-то кричать…
Мне было все равно. Я не могла больше нырять в пучину человеческих страстей. Поднялась и пошла к себе. Как во сне, поднялась по ступенькам на "антресоли" и легла на кровать. Очень болела голова.
Любовь - это больно. Когда она уходит - остается память тела. И эта память делает невыносимыми другие, новые отношения. Вот почему я думаю, что человек должен жить один. Навязывать другому свою волю, привычки, комплексы, неудовольствие, вкусы, образ жизни - противоестественно. Желать от другого повиновения, подчинения и максимального откровения - подло. Если бы я поняла это раньше…
Когда-то давно я читала скучный роман Фаулза - "Женщина французского лейтенанта". Сначала он показался мне затянутым, надуманным и приторным. Главная героиня была притянута в него за уши из другого времени: молодая женщина, жаждущая свободы и идущая к ней через обман и страдания. Откуда было взяться такой в Викторианскую эпоху! Потом я поняла, что мастерское описание времени, природы, истории - лишь окантовка, которой гениальный романист очертил одну идею. Она укладывается в короткий лозунг: "Люди, вы свободны!" Но страх и иллюзии, навеянные воспитанием, привычками, всем тем, что присуще роду человеческому, гонят нас друг к другу, как волны океана. И ничего с этим не поделаешь…
Я отвлекаюсь, прости. Но, тогда, следуя за клубком, который разматывался у меня под ногами, я о многом передумала и многое поняла. Мысли и картины, возникающие в моем мозгу, не давали впасть в отчаяние.
Тем более что через несколько часов после инцидента на кухне я шла по предрассветному городу - совершенно свободная, все в тех же джинсах и кожушке. Избитая и… счастливая. Начинался новый день. И мой обостренный нюх больше не улавливал едкого запаха умершей любви.
Город между тремя и четырьмя часами утра - потрясающее зрелище! Он лежит, как темный зверь с рыжеватыми подпалинами на боках, и чуть слышно вздыхает во сне. Его шкуру не терзают тысячи каблуков. Он принадлежит только себе и своим снам. Мне даже захотелось смеяться. Странное и сладкое чувство. Я забрела в сквер, забилась в дальний угол и опустилась на скамейку. Деревья с уже проклюнувшимися листочками обступали меня со всех сторон, из-под бурой корки земли с шелестом пробивалась трава. Я задремала, а когда открыла глаза, было уже утро и взрыхленная земля вокруг скамейки действительно зеленела тоненькими ниточками травы…
Умылась я, по давней привычке, в привокзальном туалете. Полезла за носовым платком в карман старых джинсов и вытащила оттуда все, что там было. Оказывается, у меня было еще немного денег и какая-то пластиковая карточка с именем "Джошуа Маклейн"…
Город еще не до конца освободился от серых цветов. Мне вдруг ужасно захотелось других красок, другого воздуха. Я отдала свой кожушок какому-то привокзальному старику и купила билет в общий вагон крымского поезда…
4
В общих вагонах всегда пахнет вареными яйцами. Тут начинают есть, как только тронется поезд. Расстилают газеты, выкладывают на них горку яиц - на всю семью - и стучат, стучат ими о стол. Неприятный запах заполняет все пространство, под ногами хрустит скорлупа.
Несмотря на то что сезон только начинался, в вагоне было полно людей. Я сразу же залезла на третью полку и укрылась с головой плотным одеялом - спряталась от этих запахов, разговоров, взглядов.
…Южный город встретил ароматом кофе и меда, криком чаек, многоцветием и гулом восточного базара. Но главное, конечно же, море! Оно было где-то совсем рядом, за каменным парапетом набережной, - огромное, сине-зеленое, все завитое молочно-белыми "барашками". На море меня вывозили - как правило, это были респектабельные курорты с ультрамариновыми бассейнами, белыми шезлонгами, сидя в которых я запоем читала книги.
Это новое море пахло чем-то особенным - так, наверное, высоко в небе пахнут грозовые облака, а еще - молочный коктейль. Мне захотелось сразу же нырнуть в воду. Но я решила сначала поселиться где-нибудь, пока еще оставались какие-то деньги. Наугад свернула в узкую улочку, увитую коричневыми жилами старого винограда, и вошла в первый попавшийся двор. Он весь был перетянут бельевыми веревками и завешан простынями, купальниками и полотенцами. Легкий ветерок взметнул простыню, и за ней открылась панорама с садом и несколькими флигелями. Возле летней кухни сидела пожилая грузная женщина. Это была хозяйка. Звали ее Мария Григорьевна. Очевидно, я не произвела на нее впечатления человека, которого можно пустить в дом, она сказала, что все места заняты и есть только кровать в маленьком сарайчике. Мне было все равно. Сарайчик был замечательный: из мелких прорех в крыше свисали золотые нити солнечного света, а по углам висели душистые охапки высушенный трав. К тому же на кровати лежала стопка свежего, застиранного до синевы постельного белья.
Мария Григорьевна потребовала паспорт и деньги вперед. Деньги я дала - заплатила за пять дней. А вот с паспортом… Пришлось соврать, что он у родителей, которые вот-вот должны приехать. В общем, все обошлось.
Когда дверь за хозяйкой закрылась, я сбросила с себя одежду. Было очень жарко, мне не терпелось поскорее пойти к морю. Мои джинсы имели жалкий вид. Поэтому, заметив на столе ножницы, я обрезала их чуть выше колен. Получились шорты. К ним, потертым, хорошо подходила вылинявшая футболка. Больше у меня ничего не было. Какие-то тряпки, которые мне подарила в городе хозяйка, остались на "антресолях", я их не взяла. Денег у меня осталось слишком мало. Я взяла пятерку, а остальное засунула под матрас. Выскочила во двор. Мария Григорьевна окинула меня скептическим взглядом…
…Море опьянило. После первого же омовения я захмелела, казалось, что я окунулась в огромный бассейн с шампанским. В голове шумело, щеки пылали. Я растянулась на круглой теплой гальке. Море шипело и пенилось, как масло на горячей сковороде. Мне хотелось есть. Впервые за много дней.
- Пахлава медовая! Орешки! Горячие домашние манты! - донеслось откуда-то издалека.
Я открыла глаза. Вдоль берега шла смуглая женщина с плетеной корзиной. Раньше я никогда ничего не покупала на улице, это считалось дурным тоном. Я махнула рукой и устыдилась этого жеста: мне показалось вульгарным подзывать к себе пожилую женщину таким образом. Но она быстро и охотно пошла в мою сторону, поставила корзину перед самым носом и откинула белоснежное полотенце. У меня захватило дух. Аккуратными стопками здесь было сложено настоящее богатство: подрумяненные, усыпанные сахарной пудрой сладости, имеющие форму ромба. Как это было вкусно и как дешево! Потом я снова купалась, и море благодарно слизывало сладкую патоку с моих ладоней.
Я лежала на пляже долго. Так долго, что не заметила, как на набережной зажглись фонари. Сиреневые сумерки надвинулись из-за гор, солнце быстро нырнуло за горизонт и на город обрушились потоки головокружительных ароматов, которые днем были совершенно неощутимы. Аромат ночных фиалок смешивался с другим - сочным запахом, исходившим от мангалов и огромных котлов с пловом. Шашлыки и плов продавали прямо на улице. Я купила порцию плова, ела его, сидя на парапете и наблюдая за людьми. Художники, расставляли на набережной свои мольберты и этюдники. Я решила, что завтра обязательно куплю себе бумагу и краски…
Начиналась веселая южная ночь, движение на набережной становилось все более оживленным. Все громче гремела музыка в ресторанах, толпы отдыхающих сновали у меня перед глазами сплошной разноцветной массой. Пора было уходить. Я заметила, что некоторые художники, закончив работу, собираются на пляже под скалой. Жарят на костре мидий, откупоривают бутылки с вином и пивом и, кажется, собираются здесь ночевать…