Чем дальше они шли, тем меньше нравилась Феликсу его новая знакомая. Страшненькое синее лицо. Привычка сутулиться, отчего Наташа напоминала конька-горбунка. Верхняя губа в редких чёрных волосах. Полнейшая неспособность о чём-то рассуждать. Умственная забитость. Рабье стремление притулиться, подделаться - сейчас под Феликса - ас куда большей охотой под чудовищного Валерку, обрати он на Наташу своё внимание.
Вдруг захотелось немедленно распрощаться, убежать. Ничего, Клячко простит. Феликс так бы и сделал, если бы не странная мысль: в чём, собственно, виновата перед ним эта несчастная Наташа, родившаяся, как он выяснил, в деревне в Новгородской области, не знавшая отца - по слухам осетина, окончившая в Ленинграде ПТУ, работающая за прописку на шарикоподшипниковом в ОТК, живущая в общаге, куда из другой общаги наведывается этот милый, симпатичный Валерка? И что он, Феликс, за такой новоявленный аристократ, если Наташа оскорбляет его эстетические чувства? Феликс и раньше знал, что люди живут неодинаково, но, чёрт возьми, не до такой же степени… Не при крепостном же, в конце концов, праве… Скорее перед Наташей кто-то виноват, что она такая. Но и в этой гуманной мысли Феликсу было не утвердиться. Наташе её жизнь не казалась ущербной. Из разговора подруг он уяснил, что если им что и ненавистно, так это ранний подъём на смену, вечерняя школа, куда заставляют ходить, соседка по комнате, некая Надька, которая каждую свободную минуту… читает. "Ну… Вперится и сидит. А сама тупая… Даже когда жрёт, книжку перед собой держит". И вновь суть убожества уходила от понимания Феликса. Как можно роптать на школу, на то, что кто-то читает книги? Жертва убожества одновременно рьяно его утверждала. Разомкнуть круг не представлялось возможным. А с другой стороны, разве не убожество, что сам Феликс, прекрасно сознавая душевную неразвитость, можно сказать, отсталость Наташи, полную невозможность между ними духовной близости, тянется с ней в проклятую котельную с подлой уверенностью, что… "У меня хоть есть дом, - подумал Феликс, - свой собственный, не общага. Родители. А у неё? Кто у неё отнял? Ведь она даже не понимает… А я, свинья, этим пользуюсь…"
Феликс не хотел загадывать. Всё чаще он как бы невзначай касался её короткой юбки, прохладных гладких бёдер.
В эти мгновения он, забывал про всесветное убожество, про собственное позорное ему непротивление.
Они кружились вокруг котельной. Вероятно, появиться там можно было лишь в определённое время, и это время ещё не настало. Стеклянный шар на Доме книги - здании, построенном компанией "Зингер", - светился синим космическим светом. Они искали подъезд, где можно было бы в спокойной обстановке распить портвейн, закусить конфетами. Феликс подумал, его подъезд точно бы не подошёл, там темно, как в гробу. Клячко выказал себя привередливым выбирателем, настоящим подъездным лордом. Одни он отвергал по причине отсутствия из окон вида на набережную - окна смотрели во двор, другие - потому что внутри было гнусно. Наконец, подходящий был найден: просторный, с высокими стрельчатыми сводами, со стенами, залитыми рубиновой плиткой, как пламенем, с нишами, в которых нынче было грязно и пусто, прежде же там стояли фигурки святых. Неожиданный краевед Клячко объяснил, что до революции в этом здании размещалась католическая миссия Святого Креста Господня, способствующая возвращению из неволи христианских пленников. Наташа и Нина хлопали глазами.
В подъезде были широкие, как столы, мраморные подоконники. Клячко извлёк на свет божий портвейн. Девицы уселись на подоконник. Феликс стал гладить смуглые Наташины ноги, едва прикрытые короткой юбочкой. Поощряющий Наташин смех ввергал его в неистовство. Даже мрачная Нина взглянула на него с любопытством.
- Не горячись, - усмехнулся Клячко, - на-ка, - протянул тёплую бутылку.
Тёмно-русый фонтанный Серёгин пробор лоснился. Жёлтой светящейся осой прополз вверх лифт. От Серёгиной головы на рубиновое пламя плитки упала цилиндрическая тень. Казалось, дело происходит в аду, только там, надо думать, всё гораздо суровее. Серёга был опытнее Феликса в этих делах. Феликс подумал, он, наверное, в душе смеётся над ним, старый котельный прелюбодей.
Портвейн был сладок, гнусен.
Потом разошлись по противоположным стенам и долго целовались. Феликс слышал, как тяжело дышала Нина. Она не то стонала, не то выла. И здесь Клячко преуспел. Наташа молчала, ученически закрывала глаза. "Да как же он так целуется, паразит?" - спиной Феликс чувствовал, что Нина - куда только подевалась её мрачность? - готова растерзать Клячко. Наташа же дальше целомудренного поглаживания Феликса по шее не шла.
Вышедшая выносить помойное ведро старушка пристыдила их. Пришлось покинуть подъезд. На набережной приотстали, чтобы привести себя в порядок. Серёга показал заветный ключ.
- Я первый. У нас отлажено, двадцать минут, не больше. Ты потом. Только не тяни, может диспетчер прийти, у них бывают какие-то идиотские проверки.
Котельная находилась неподалёку. Подъезд, правда, не шёл ни в какое сравнение с тем, откуда их выгнала старушка. Пахло мочой, гнилью. Нина и Серёга спустились проторённой дорожкой вниз - в подвал. Феликс слышал, как провернулся в замке ключ, скрипнула дверь. Больше ничего не слышал. Они поднялись с Наташей на второй этаж.
Впервые они оказались наедине.
- Ну что? - потрепал её по щеке Феликс.
Наташа доверчиво и радостно посмотрела ему в глаза, пожала плечами. В полутьме глаза её казались большими, исполненными мыслей, каких, наверное, в них не было.
- Скажи что-нибудь? Наташа опять пожала плечами.
- Тогда… давай! - Феликс стиснул её запястье.
- Здесь? Так ведь… ходят… - свободная Наташина рука неуверенно потянулась к верхней пуговице на кофточке.
Феликсу сделалось стыдно за власть над Наташей. Власть, которую он не заслужил ничем.
- Я пошутил. - Феликс обнял Наташу, она прильнула к нему.
- Во даёт… Во, думаю, спятил…
Феликс подумал, что им и не надо разговаривать. Наташе хотелось того же, чего хотелось ему. А дальше - обрыв, пустота. "Это единственное, в чём мы можем сойтись, - подумал он, - и именно в этом мы сойдёмся…"
- Наташа, - после долгого молчания произнёс Феликс, - вы это зря… Я насчёт Надьки, которая читает. Бог с ней, пусть читает…
- Во даёт, - засмеялась Наташа, - про Надьку вспомнил. Нинка, что ли, рассказывала?
Тут сильно хлопнула подъездная дверь. Они притихли.
- А я говорю, трубы необходимо менять! Они в аварийном состоянии! Есть коллективное письмо жильцов, есть постановление домкома! - Феликс рассмотрел узкую худую спину говорящего. Однако собеседники - плотный, похожий на татарина, парень в кожаной кинематографической кепочке и пожилая женщина с седыми всклокоченными волосами - не соглашались.
- В этом году нереально. Во-первых, никто сейчас не позволит на неделю отключать воду. Во-вторых, лимиты давно исчерпаны. Потерпите до будущей весны. Всё равно в апреле ваш участок встаёт на капиталку. Всё будут менять. Чего вы волнуетесь?
- В таком случае давайте спустимся вниз, составим акт, что я поставил вас в известность, что трубы в аварийном состоянии и что вы отказываетесь…
- Да хоть десять актов! - перебил татароватый парень. - На всей набережной трубы в аварийном состоянии. Что там у вас в котельной - потоп? Ладно, пришлём сварщика, подлатает.
- Уже присылали, - не сдавалась узкая худая спина. - Бесполезно! Трубам восемьдесят лет, фирма "Тараканов и K°". Вы представляете, если зимой в морозы прорвёт? Я прошу составить акт, потому что не намерен отвечать один…
- Хорошо-хорошо, давайте спустимся, посмотрим, - сдалась седая женщина. - Я понимаю, вас беспокоит отопительный период. Но трубы не обязательно менять, можно их утеплить. Слышали про почин купчинских коммунальников? Неужели не дотянете до весны? Фу, как темно! Лампочку, что, нельзя ввинтить?
- Тут был плафон, на прошлой неделе разбили… - Голоса смолкли.
Некоторое время в подъезде стояла звонкая тишина, только где-то на верхнем этаже жалобно мяукал котёнок, должно быть, навсегда выставленный из квартиры. Потом взрыв голосов, испуганный визг Нины. Ударила дверь. Сначала пробежала Нина в одной туфле, другую она сжимала в руке. На бегу Нина поправляла юбку. Следом энергично проследовал Клячко в брюках, обнажённый до пояса. Майку и рубашку Серёга небрежно перебросил через плечо, будто шёл купаться. За ним на площадку поднялись остальные.
- Безобразие, - сердилась седая всклокоченная женщина, - во что превратили котельную! Требуете трубы заменить, а дверь запереть не можете. Входи кто хочет!
- Как они попали? - недоумевала узкая худая спина в плаще. - Чёрт знает что! Надо объявить выговор Груздо! Замок - гвоздём откроешь.
Татароватый парень в кепочке смеялся.
Он вдруг задрал голову и сквозь пролёт перил встретился взглядом с Феликсом.
- Э, да у них тут очередь! - весело крикнул он.
Феликс схватил Наташу за руку, они бросились вверх, натыкаясь в полумраке на помойные бачки. Потом по длинному коридору. К счастью, подъезд был с параллельной чёрной лестницей. Феликс надеялся, вход на чердак будет открыт, они пройдут по чердаку, спустятся на улицу через какой-нибудь совершенно другой подъезд. Но на обитой железом чердачной двери висел огромный замок. Этот гвоздём не откроешь.
Феликс огляделся. Сюда - на самую верхнюю площадку чёрной лестницы - выходили кухонные двери коммунальных квартир. Двери были в копоти, в паутине. Когда-то тут жарили шашлык. На ступеньках осталась серая горка углей. Сквозь двери доносилось позвякиванье кастрюль, отдельные слова приготовлявших ужин женщин. "Вы так думаете, Ирина Ивановна? А я думаю совершенно иначе!" - с трудом разобрал Феликс. Можно было перевести дух. Никто сюда не мог прийти.