Одно из достоинств молодости – умение быстро утешаться. Когда ты молод, для тебя не существует неразрешимых трудностей. Препятствий перед мальчишкой всегда встает больше, чем перед взрослым. Но все они кажутся если не пустяковыми, то не заслуживающими особых переживаний.
Так что в дорогу я отправился с легким сердцем. Знай я, что меня ждет в самом ближайшем будущем, я не был бы так беспечен. Но я, конечно же, не знал и не мог этого знать. Я просто радовался тому, что мне предстоит пусть небольшое, но все же путешествие. Хоть несколько дней побыть вдалеке от сукновальни с ее вечным запахом мочи и серы – разве это плохо? Прокатиться по морю, посмотреть на другие города, поспать и поесть вволю… Да еще все это на деньги хозяина. А после возвращения – еще несколько дней отдыха, за которые я наверняка смогу что-нибудь узнать об убийцах отца. Нет, горевать определенно не стоило.
В суете сборов я почему-то даже не подумал о том, что любую шерсть можно купить и в Капуе на рынке. Вовсе необязательно колесить за ней в такую даль. Да и никогда на моей памяти хозяин не ездил даже в Капую. Всегда торговцы шерстью приходили к нему сами…
И еще на одну мелочь я не обратил внимания. Редко когда путники пускаются в путь вечером. Утро – вот время, когда принято начинать дорогу. Конечно, постоялые дворы и гостиницы принимают постоятельцев и по ночам. Да только к гостинщикам и днем-то обращаться не каждый станет. А уж ночью… Впрочем, даже задумайся я об этом, ничего бы не изменилось. Хозяин подгонял меня так, что я еле-еле собраться да поесть в дорогу успел. Едва ли не пинками выставлял на улицу.
И вот когда солнце почти коснулось верхушек деревьев на западе, без всяких дурных предчувствий и сомнений я вышел за ворота.
Глава 3
Меня схватили, когда я не прошел и пяти миль. К тому времени солнце скрылось, но луна хорошо освещала дорогу, поэтому я шел быстро, не зажигая взятую на всякий случай из дома лампу.
Услышав сзади стук копыт и скрип повозки, я отошел на обочину, чтобы мул не налетел на меня. Когда повозка поравнялась со мной, я остановился, пропуская ее. Тут-то все и произошло.
Сколько ни слышал я потом рассказов о приключениях в дороге, так все рассказчики такими героями оказывались… Лихие, находчивые, прямо заслушаешься. Разбойников чуть ли не десятками к праотцам отправляли.
На деле-то все иначе. Я даже не понял, что к чему. Едва повозка оказалась рядом, из нее выскочили двое молодцов, накинули мне мешок на голову и мигом скрутили. Я и пикнуть не успел. Меня, как куль с пшеницей, закинули в повозку, возница хлестнул мулов, и мы затряслись дальше по дороге, будто ничего не случилось. Все это молча, без единого звука. И очень ловко.
Я, конечно, попробовал покричать да полягаться, когда оправился от удивления. Но меня быстро успокоили – стукнули по голове чем-то твердым, и все. Желание сопротивляться я потерял надолго… Вместе с сознанием.
Когда я пришел в себя, повозка все еще тряслась по дорожным плитам. Сколько времени прошло, я не знал. На голове по-прежнему был надет мешок, так что понять, день сейчас или ночь, было невозможно. Скорее всего, ночь или раннее утро. Я слышал только стук копыт и скрип колес нашей повозки. Значит, на дороге мы одни.
Рядом кто-то заворочался. Потом послышалась отборная брань, и вслед за ней – тяжелый удар, после которого все стихло. Похоже, не один я попал в переплет.
Много раз до этого я слышал жуткие рассказы, как одиноких путников хватают прямо на дороге и бросают в эргастулы [12] . Причем говорили, что охотники за рабами не разбирают, кто перед ними – чужестранец-пилигрим или римский гражданин. Бывало, исчезали и целые семьи переселенцев. Всякие ужасы рассказывали… И то, что новоявленных рабов отправляют исключительно в каменоломни и гладиаторские школы, чтобы они не могли никому проговориться о похитителях. И то, что их сразу увозят из Италии как можно дальше или продают на галеры. Да много чего говорили. Сходились все рассказчики в одном – лучше не попадать в лапы охотникам за рабами.
И вот теперь, похоже, я сам стал жертвой одной из шаек разбойников-работорговцев. Я снова попытался освободиться от веревок, опутавших меня, но получил чувствительный удар в бок.
Голова разламывалась от боли, видно, меня хорошо ударили. От мешка воняло так, будто в нем раньше таскали дохлых кошек. Связанные за спиной руки начали неметь. В общем, положение у меня было довольно жалким. А если прибавить к этому будущее, которое меня ожидало, если не удастся бежать, так и вовсе плохи были мои дела.
Уже потом из случайных обрывков разговоров я узнал, что хозяин сукновальни по имени Филет имеет к моему похищению самое непосредственное отношение. Денег много не бывает. А так он заполучил все мои денарии, которые я выручил от продажи дома, и еще получил плату от работорговцев. Причем я не был первым, кого он отправил за шерстью в Парму. Сколько было таких простаков, я, разумеется, узнать не мог. Но то, что не один и не два, – точно. Это был неплохой приработок к основным доходам от сукновальни.
Но обо всем этом я узнал гораздо позже. А в тот момент, лежа на дне повозки, с вонючим мешком на голове, связанный по рукам и ногам, я пытался убедить себя, что это всего лишь ошибка. Досадная случайность. Которая должна разрешиться в ближайшем будущем. Правда, с каждой милей верить в эту чушь мне становилось все сложнее.
Не помню, что я испытывал в те минуты. Страх, ярость, отчаяние, надежду… Наверное, все вместе. Хотя страха, пожалуй, было больше всего. Нет, боялся я не за себя. Больше всего я боялся, что отец останется неотомщенным. Попади я в рабство, что я смогу сделать? И на свободе-то дело оказалось непростым. А уж махая киркой в какой-нибудь карфагенской шахте… Да что там говорить.
Да, скорее всего, думал я именно об этом. Во всяком случае, мне так кажется теперь. Вернее, мне хочется так думать теперь.
Я бы очень хотел сказать, что сразу начал строить планы побега и ни на секунду не потерял присутствия духа. Но это было бы ложью. А лгать сейчас, когда до лодки старика Харона осталось совсем немного, я не могу. Так что скажу честно: тогда, в повозке работорговцев, я не был героем. Я был обыкновенным мальчишкой, попавшим в гнусную историю.
Везли нас долго. Дня два или три… Изредка выводили из повозки по нужде, но ни есть, ни пить не давали, мешков с головы тоже не снимали. Только ноги развязали. Но даже если бы мне представилась возможность бежать, у меня попросту не хватило бы сил на это. К концу пути я настолько ослаб, что, когда нас наконец вытащили из повозки и куда-то повели, меня пришлось почти нести, я еле передвигал ноги и все норовил потерять сознание.
Всю дорогу не было слышно никаких разговоров. Только ругань моего собрата по несчастью. Уж он бранился за пятерых, откуда только силы брались.
С ним-то я и оказался в каменном мешке эргастула. Нас спихнули в яму, предварительно развязав руки, и закрыли сверху чем-то тяжелым. Когда шаги похитителей стихли, я отважился снять мешок. На мое счастье, был вечер, солнце почти скрылось. И все равно, после долгих часов в полной темноте, глаза резануло так, что пришлось снова зажмуриться.
– Эге, – раздалось рядом, – ну, здравствуй, сосед! Что, глазам больно? Потихоньку открывай. Не спеши… А то и ослепнуть недолго.
Мало-помалу я смог открыть глаза. Мы сидели в квадратной яме два на два шага. Каменные серые стены, над самыми головами – толстая железная решетка. Самый настоящий каменный мешок.
Наконец-то я смог разглядеть своего бранчливого собрата по несчастью. Таких людей мне видеть еще не доводилось. Марк Кривой в свое время казался мне настоящим гигантом. Но по сравнению с этим фракийцем дядя Марк был просто карликом. Мой сосед был не просто велик, он был огромен, даже когда сидел, скорчившись в три погибели. Было удивительно, как он вообще поместился в эту яму.
Грубое иссеченное шрамами лицо, мускулистые руки, покрытые татуировкой, темная борода – все как из рассказов про свирепых варваров, которыми развлекал меня Марк Кривой.
Я даже забыл о превратностях судьбы. Сидел, раскрыв рот, и не мог отвести взгляда от этого исполина.
– Что, приятель, испугался? – прогудел он. – Не бойся. Не обижу… Тебя-то как угораздило сюда попасть? Ты ведь вроде свободный… Или за долги продали?
– Нет, – я помотал головой.
Говорить было трудно. Горло пересохло, а язык распух и стал шершавым, как точильный камень.
– Понятно… Взяли и не спрашивали, так?
Я кивнул.
– Э-эх, не повезло тебе. Ну да ладно, у самого-то тоже, поди, рабы были? Теперь поймешь, каково это.
Он ухмыльнулся, из-за чего и без того отталкивающее лицо стало вовсе безобразным. Я поежился. Еще, чего доброго, свернет мне шею… Умереть в эргастуле от руки раба мне очень не хотелось. На всякий случай я забился в самый дальний угол ямы.
– Эй вы, дети ослов! – вдруг гаркнул он так, что у меня заложило уши. – Дайте воды! И пожрать чего-нибудь! А то римлянин ваш вот-вот концы отдаст.
Фракиец посмотрел на меня и подмигнул:
– Тебя как зовут-то?
– Гай Валерий.
– А я Скилас. Что, Гай, хочешь есть?
– Больше пить.
– Да уж, за три дня ни капли воды… С мулами и то так не обращаются. Впрочем, на этот раз нам еще повезло. Обычно они любят надевать на пойманных колодки или цепи. Так что, можно сказать, ты счастливчик.
Уж кем-кем, а счастливчиком я себя не чувствовал. Но промолчал. Спорить с этим варваром мне не хотелось.
Фракиец опять разразился бранью. Мне показалось, правда, что ругается он не потому, что так уж разъярен, а просто потому, что ему это по душе. Наверное, лучше всего излагать свои мысли он мог с помощью бранных слов.