А в ответ наглое и уверенное: "А чо я сделал?".
И смех, нет, гогот. Над ней, над ее несостоятельностью.
"Как хорошо было в туалете! Лучше б я там умерла", – подумала Светлана.
Михальчук у доски словно подслушал ее мысли:
– Светлана Александровна, а, правда, что вас в туалете закрыли?
Класс хихикнул. Ей бы ответить, как не бывало: "Да, правда". И продолжать урок в деловом темпе и тоне. А она зарделась, как девчонка, и сразу – в срыв:
– Твое какое дело, Михальчук? У тебя есть задание, работай!
У Михальчука уже ломался голос, прорываясь мужскими басами. Он был самым высоким и здоровым в классе и мог себе позволить в открытую, без стеснения, ухаживать за Машкой из девятого "Г".
Михальчук уже не просто знал анатомию женского тела, а кое-что видел и даже щупал не через тканевую оболочку. Михальчук, который почти на сто процентов был уверен, что в эти майские выходные он наконец-то трахнет Машку на даче… Михальчук, который на прошлой неделе пригрозил отцу, что вообще уйдет из дома, если они с матерью не прекратят ежедневные скандалы друг с другом и наезды на его личное достоинство…
Вот этот великовозрастный и имеющий все основания уважать себя Михальчук тут же поднял перчатку, брошенную слабой ручкой бесталанной учителки. У него не было ни одного основания щадить ее: она пользовалась правом ментора, не понимая, что за закрытой дверью, один на один с взрослеющими детьми, это право надо заслужить.
– А что вы сразу оскорбляете? Я ведь спросил – посочувствовать.
Светлана Александровна расслышала в голосе Михальчука издевательские нотки.
– Вон из класса-а-а, скотина! – двадцать минут на унитазе в запертом темном туалете – да, да, уроды еще и свет выключили! – дали себя знать.
Дальше можно было не продолжать. Оскорбленный в своих лучших чувствах Михальчук швырнул на пол мел и, что есть силы, наступил каблуком, размял, сплюнул:
– Да пошла ты! – подошел к учительскому столу, смахнул классный журнал и прошел нагло и уверенно на свое место.
Класс зашумел:
– Не имеете права!
Книги демонстративно захлопывались, тетради и ручки убирались. Все галдели наперебой. У Светланы Александровны поплыло перед глазами. Кто-то попал ей в щеку жеваной бумагой, пущенной с резинки, натянутой между пальцами. А у нее даже не было сил выбежать из класса. Отступила назад, прижалась к исписанной мелом классной доске и глазами затравленного кролика смотрела на эту беснующуюся неуправляемую ораву. Ноги как-то сами собой подкосились, и она, закрыв глаза, сползла на пол.
Люди, конечно же, сволочи, когда объединены общим порывом толпы. Но ублюдки и уроды – они по одиночке. Взрослеющие дети – не исключение. Класс моментально затих.
Первым к учителке подлетел Михальчук:
– "Скорую"!
Кто-то бросился за медичкой, кто-то побежал за завучем.
Тем временем Светлана Александровна пришла в себя. Михальчук помог ей сесть на стул. Ему вдруг стало жалко эту стройную невысокую беззащитную и на самом деле очень симпатичную женщину.
Присаживая ее на стул, он вдруг проникся к ней каким-то мужским чувством, благодаря которому вырастают потом рыцари. Вдохнул нежный свежий аромат ее духов, прикоснулся – случайно – к упругой груди. В нем происходили неосознаваемые им самим перемены. На секунду подумал о ней как о сестре, которую надо защищать.
– Спасибо, – слабо шепнула Светлана Александровна и вдруг вспомнила имя и добавила: – Саша.
2
…От уроков ее, естественно, освободили.
Директор махнул рукой: "Все, хватит! Будем расставаться: или детей изуродует, или себя угробит. За четыре года – ни недели без приключений. То ей при выходе из класса с приоткрытой двери портфель на голову упадет. То она оставляет двоечника после уроков и мытарит его спящую совесть допросами на тему "когдабудешьучить", а он тем временем все пуговицы с ее пальто, брошенного на парте, лезвием бритвенным срезает. То в шкафу встроенном спрячется очередной шалопай, уснет под ее монотонное жужжание, пробивающееся сквозь устойчивый гул, и вывалится вместе со звонком в конце урока. То в журнале кто-то все колы – зачем колы в журнал ставить! – в четверки переправляет. То во время обеда в столовой кто-то – и, скорее всего, случайно – попадет ей в тарелку супа хлебной коркой, обрызгав очередной будничный наряд. И везде она усматривает злой умысел".
Сколько раз Иван Федорович спрашивал эту в общем-то симпатичную и мягкую женщину:
– Что ж вы о себе такого хорошего мнения, а о детях такого плохого? Прямо всеобщая травля королевы! Светлана Александровна, это школа, это дети. Поверьте мне, они вам ничего не должны и никаких особых чувств к вам не питают. Их поведение – лишь зеркало того, что у вас в голове и в словах. Ну, будьте вы проще, снисходительнее чуть и суше, что ли. Ведь что вас с ними связывает? Урок, предмет – вот и ведите их по этому полю. Расставляйте указатели, связанные исключительно с русским языком и литературой, избегайте оценочных суждений и не домысливайте за них того, чего в них на самом деле нет.
– Скажите еще, что они любят меня.
– Зачем? Зачем вам это? Они любят своих родителей, а потом будут любить своих детей. И мы, в том числе, должны их этому научить. Прежде всего, своим уважением к ним, к их достоинству.
– Сюсюкать, что ли, с ними?
Директор устало вздыхал:
– Идите уже домой, Светлана Александровна. В конце концов, здесь не педагогический вуз. Вы преподаете уже пятый год. Определяйтесь сами.
"И он меня презирает!" Светлана, спотыкаясь, шла домой доплакивать свои обиды…
3
"Вот возьму и отравлюсь", – подумала Света и достала из шкафчика баночку со снотворным. Впервые эта мысль посетила ее еще год назад, когда, перейдя в школу-новостройку, она окончательно осознала – и здесь ничего не складывается. Из той, первой в ее трудовой биографии школы, лучшей в городе, попросила ее уйти лично директриса – народная учительница, педагогическая легенда не только города, но и всей области:
– Знаете, Светочка, я очень хорошо знала вашу маму, ценила ее талант, профессионализм. Буду с вами откровенна: вы пока не дотягиваете до этого уровня. Вы знаете, школа у нас особая, учителя – звезды, профессионалы высочайшего класса, все с категориями. Они не очень расположены натаскивать новичков, справедливо полагая, что каждый должен стать и быть профессионалом самостоятельно. Я не могу сказать, что это идеальные отношения в педагогическом коллективе, но так у нас сложилось: мы, прежде всего, школа состоявшихся Профи с большой буквы. У вас было два года – это достаточный срок, чтобы проявить себя. Поверьте моему опыту, Светочка, если вы останетесь еще хотя бы на сезон, вас просто сметут, и не столько дети, сколько педагоги. Уж е сейчас масса нареканий со стороны преподавателей девятого класса по уровню подготовки ваших учеников. Я понимаю, что это, прежде всего, результат неотлаженной дисциплины на ваших уроках, а не ваших личных знаний. Однако никто за вас урок не построит и учить этому тоже не будет. Возможно, индивидуальные занятия, репетиторство у вас бы пошли значительно лучше. Но, Светочка, это школа, и условия для всех одинаковые – класс не менее двадцати пяти учеников и урок сорок пять минут. И все – понимаете меня, все! – должны не только успешно усваивать знания, но и сдавать экзамены. Ведь есть еще особый контроль – наши родители, в чьих глазах имидж школы на очень большой высоте. Мы сейчас готовимся к аттестации, вы слышали, наверное. Будем заявляться на статус гуманитарной гимназии. В общем, Светочка, я готова вам помочь. Переговорю с директором вновь построенной школы Иваном Федоровичем. Он как раз набирает коллектив. Думаю, там у вас будет хороший шанс все-таки состояться как педагогу. Многие будут так же начинать, как вы. На их фоне вы даже можете оказаться с большим опытом, да и запись о работе в нашей школе – это дополнительные очки в профессиональной карьере. Характеристику я дам вам самую лестную, тем более, что, с точки зрения ваших личных знаний, это вполне обосновано, учитывая ваш красный диплом.
Светлана Александровна поверила директрисе. Ей все понравилось: и школа, и новый коллектив, и директор. Окрыленная, она готовилась все лето. Даже разработала уроки на первое полугодие по всем классам доставшейся ей учебной нагрузки. И часов дали ей сразу на полторы учительские ставки – двадцать восемь! И кабинет, и классное руководство… Через два года от классного руководства она вынуждена была отказаться – дети просто сидели у нее на голове. Родители засыпали руководство школы жалобами: работы с детьми никакой, дисциплины никакой, класс в числе отстающих, с родительским комитетом понимания нет, на детей кричит, деньги на питание теряет и так далее, по списку. И это шестой класс! Вместе с классным руководством ей сократили и педагогическую нагрузку до ставки.
Вот тогда и решила Светочка, одинокая и никем не поддерживаемая, завершить свой путь земной.
Но подумала о маме, о бабушке, дотянула остаток учебного года и уехала к подруге-однокурснице на весь длиннющий учительский отпуск в Ейск на Азовское море.
За два с половиной месяца школа из головы выветрилась напрочь.
Она загорала, купалась в теплом мелком море, пила краснодарское вино, ела черешню и арбузы. И принимала ухаживания отдыхающих мужиков.