Задумано – исполнено. И однажды Бося пришел с одной бутылкой пятирублевой водки. Сеня разочарованно хмыкнул. Однако ничего не сказал и на водку налег с прилежностью и рвением. Гость ради такого дела ограничил свою дозу полустаканом. Эффект превзошел все ожидания – папашка вырубился также, как до этого от "белой" и портвейна. По началу Бося испытывал легкое беспокойство и прислушивался к храпу за занавеской. Но постепенно желание взяло свое, и кровать молодых завизжала и заскрипела в отработанных ритмах. Эксперимент удался.
Еще два раза жадный Бося являлся исключительно с одной "беленькой" для закрепления правильного рефлекса. И оба раза все сходило с рук. Да и дочь утверждала, что батя просыпался как всегда после пяти, шлепал в туалет и по возращении громко требовал чаю, который ему, кормильцу, в доме ни одна сука вовремя не подаст, пока не напомнишь. И только одна деталь ускользнула от невнимательного взгляда молодых. Сеня вставал в абсолютно сухих, вытянутых на коленях спортивках, побелевших в соответствующих местах от постоянных протечек и застирываний.
В тот вечер Бося принял решение выставить прощальную водку и со следующего раза перейти исключительно на два портвейна…
…В час ночи в окно мужской комнаты на первом этаже общаги нервно и сильно затарабанили.
В свете октябрьской луны стоял полуголый толстый фельдмаршал, имея вокруг бедер розовую комбинацию. Это была последняя соломинка, за которую он успел ухватиться после того, как на толстый затылок рухнула ширококостная Сенина кувалда.
Как и следовало ожидать, сыграл рояль в кустах. Недопивший свое положенное Сеня среди ночи захотел по-маленькому, а поскольку сил еще было предостаточно, он проснулся и отправился прямиком в общий туалет. В темноте сначала его привлекли скрип и стоны со стороны дочкиной кровати. По приближении к источнику звуков Сеня разглядел в блеклом свете заоконного фонаря широкий мягкий жирный зад вечернего студента. Зад ритмично поднимался и опускался, что сопровождалось скрипом, хрипом и постаныванием снизу. Молодежь появление папашки не слышала, поскольку находилась в том пике полового акта, когда развивается глухариная болезнь. Бося взревел не столько от боли, сколько от начавшегося семяизвержения.
Сзади взревел Сеня:
– Что-о-о?!
– А-а-а! – застонала из-под Боси Сенина дочка, перепуганная насмерть и оттого не способная остановить нахлынувшие спазмы хорошей концовки.
Бося колобком скатился с девки и – за дверь, успев прихватить с полу что-то матерчатое. На улице уже понял, что это были не трусы. Возвращаться почему-то не хотелось. Кое-как натянул комбинашку на жирные бедра и как мог быстро затрусил в сторону общаги, благо та была недалеко.
Из открытой форточки вслед летело:
– Убью, сука!
И девичье:
– Папочка, я больше не буду!..
По преданию, тогда у Боси развилась нервная импотенция на целых 17 дней и родился цикл замечательных сонетов с эпиграфом из Шекспира: "Весь мир театр, а люди в нем актеры…".
4
А вот еще была история.
Особым шиком в те времена было носить джинсы с лейблами, потертые и в обтяжку. То, что все джинсы делались где-то в районе Арнаутской, а сбывались оптом в одном из двориков Дерибасовской, никого не смущало. Времени и среде следовало соответствовать. Бося не был исключением, да и фельдмаршальство обязывало. Имея значительные габариты, в стремлении соответствовать моде Бося вынужден был не только перед одеванием вымачивать джинсы и натягивать их сырыми, но и иметь под ними абсолютно голое тело. На трусы и плавки пространства просто не оставалось.
И вот в таком понтовом виде фельдмаршал отправился со старшими гусарами на пляж вина попить, позагорать и девок покадрить. Купание слонов, естественно, исключалось по причине купального недокомплекта.
В тот июльский волжский денек на островном пляже под мостом посреди реки было как-то никак-то. То ли будний день, то ли стечение обстоятельств, но женское окружение было редким и невзрачным. Бося пропустил пару стаканчиков, затосковал и, сказав, что на него накатило творческое настроение, отправился прошвырнуться по островку.
Через пару часов после ухода фельдмаршала компания слегка взволновалась, еще через полчаса было принято решение отправиться на поиски.
Первый круг ничего не дал. Фельдмаршала на пляже не было. Однако и уйти он не мог, поскольку сандалии сорок пятого размера и джинсовая куртка командующего оставались в распоряжении гусар.
Решили прочесать пространство цепью и с особым тщанием. Результат не заставил себя долго ждать. Босино тело было обнаружено в прибрежных кустах у самой кромки воды. С обнаженным торсом, лицом вниз и полуспущенными джинсами, открывающими взорам случайных прохожих слоновий зад, Бося выглядел Робинзоном Крузо после кораблекрушения.
Волна накатывала, охлаждая лицо фельдмаршала.
– Поднимите ему веки! – скомандовал полковник.
Фельдмаршала оттащили от воды. Перевернули на спину. Веки поднимать было бесполезно. Оба века и подглазных мешка были вздутые, лаконичного иссиня-черного цвета. В щелках едва просматривались узкие строчки взгляда.
– Я им не дал, – произнес опухшими разбитыми губами приподнятый соратниками Бося и демонстративно уронил голову на грудь…
Легенда гласит, что, не найдя женского внимания, достойного его персоны, Бося нашел на свое знаменитое место очередное приключение. Трое мужичков в красивых правильных наколках играли в картишки на потертом, но чистеньком покрывальце.
– Можно с вами?
Мужики переглянулись.
– Отчего ж не можно? Только мы на интерес.
– И я на интерес, – согласился Бося.
Присел. Плеснули портвейн в стакан. Выпили по очереди. Сыграли. Бося, конечно, выиграл.
– Катала? – ухмыляясь, спросил тот, который постарше.
– Угу, – не понимая вопроса, ответил Бося, чтобы не обижать.
Самый молодой из троих заржал, демонстрируя золотые фиксы на верхних зубах:
– Чудила ты, а не катала.
Бося хотел было обидеться и покинуть честную компанию. Старший успокоил и прицыкнул на молодого:
– Не доставай человека.
Пропустили еще по стаканчику. Сыграли еще разок. Бося снова выиграл. Захотелось жить. На этом сказка закончилась.
Когда Бося проиграл деньги, рубашку, часы, нательную серебряную цепочку и остался в одних джинсах, он решил завязать и встал.
– Ты куда? – строго спросил старший. – У нас так не принято. Игра не закончена. Присел!
– Я уже все проиграл.
– Играй на джинсы.
Что оставалось делать? Стали играть. Как водится, Бося проиграл.
– Снимай.
– У меня там это… под ними ничего нет.
Младший подскочил. С разбегу пнул Босю в челюсть. Фельдмаршал обмяк на противоположный бок. Стали стаскивать брюки – точно, голый, паразит! Мужики оказались сердобольными: оттащили в прибрежные кусты, постучали слегка по морде и бросили тело отмокать на бережку. Выигранные трофеи, естественно, прихватили с собой. Джинсы оставили в качестве компенсации и из жалости.
Говорят, и на этот раз Бося вошел в творческое состояние. Две недели пил беспробудно и явил миру поэму "Кого на Руси?.." с эпиграфом на этот раз из Лермонтова: "Люблю отчизну я, но странною любовью…". Короче, сюжет в поэме простенький: герой-студент шляется по всяким кабакам, злачным и приличным местам, типа театров и опер, и у всех пытает: кого все-таки в России имеют больше всего?
Работник исполкома говорит: "Меня", директор завода: "Фигушки, меня!" Зэк справедливо утверждает: "Волки позорные, вас бы всех на нары!"
Учитель и медик, те вообще, как заядлые интеллигенты, сразу сопли на кулак наворачивают. А у крестьянина и рабочего и спрашивать не надо было.
Подводя итоги своим скитаниям, студент рассуждает о том, что пора проявить патриотизм и влиться в ряды тех, кого на Руси имеют основательно, долго и на полную катушку. В конце поэмы звучит сентенция, не помню дословно, но смысл такой:
Чтоб ты, мой друг, мог что-то сметь,
Тебя вовсю должны иметь.
Поэма, распространенная фанатами в списках, стала очередным краеугольным камнем в исключении Боси из универа. В конце концов, фельдмаршала исключили, а он взял и поступил в Литературный институт имени Горького…