Посреди комнаты стоял сервированный стол: колбаска полукопченая в нарезку, лучок репчатый, сырок плавленый горками, капустка квашенная из каких-то закромов, хлеб черный толстыми ломтями, трехлитровая банка томатного соку, огурчики соленые из бочки на развес, кусок нежирной холодной баранины, десять бутылок "Колоса" – второго и почти последнего после "Жигулевского" советского сорта пива, пара бутылок плодово-ягодного сладкого полупортвейна, и – особый шик! – четыре "пшеничной" с отвинчивающейся крышкой.
Мы были в начале трудового пути и еще не иссякли наши денежные запасы, частью изъятые у родителей, частью накопленные разными путями, вплоть до карточных игр, а также, как водится, выданные досрочно перед трудовым подвигом в виде стипендии.
Изначально по общей договоренности был сформирован общак, вести который поручили старшему из нас мудрому армянину Роберту Каратяну.
Именно его и напарника Митька мы сейчас дожидались из баньки. А припозднились они как раз потому, что ездили на попутках на центральную – закупиться к столу. Дело было в пятницу и с попутками пришлось туговато. Роберт и Митек по договоренности со строгим, но понятливым за чекушку бригадиром были отпущены с работы на два часа раньше. И, несмотря на это, возвернулись они в самый притык к закату. Бегом – в остывающую с каждой минутой баню. Поздно, однако. Солнце рухнуло за горизонт, едва они намылили головы.
Москва объявила двадцать один ноль-ноль. И в действие вступило третье правило. Суть его заключалась в том, что по неведомо кем и когда установленным канонам, движок, дающий свет в барак, баньку и еще в одно связанное с ними и очень важное – можно сказать, главное! – для нашей истории строение, замирал. И наступила кромешная тьма. Мы уже по традиции зажгли вечернюю свечу и поставили в окно, выходящее на дорогу. Девчонки двигались на свет.
Джентльмен Заур зажег еще одну свечу.
Вышел на крыльцо встречать.
– Завтра суббота, – задумчиво произнес всезнающий Владимир Блюмкин.
– Вовка, мы не одни, – толкнул я его в бок.
На крыльце зашумели, заскрипели, загалдели, защебетали. Скрипнула дверь, и стайка наших красавиц впорхнула в комнату. Дохнуло трижды повторенным, с разными телесными оттенками, устойчивым ароматом "Красной Москвы". Девичьи силуэты колебались в полумраке.
Свет свечи с окна пробегал по лицам, не высвечивая все переборы-недоборы малярно-штукатурных работ. И тем самым из-за этой расплывчатой недосказанности эти лица делались многократно привлекательнее и заманчивее.
– Зажжем еще свечу? – предложил бравый грузин, всплывая со свечой в руке за плечами гостий.
– Поручик Ржевский! – чуть не хором гаркнул эскадрон и, осознав свою оплошность, Заур отнес вторую свечу на окно к первой, сохраняя гостеприимный полумрак накрытого стола.
– Придвинуть кровати! – скомандовал кто-то невидимый.
Кровати взвизгнули и подтащились к столу.
– Просим!
Девицы расселись. Взяли гитару.
– Пока ждем наших мужественных коллег, авторов этого прекрасного стола, споем по одной?
И мы спели по одной, потом еще по одной.
После пятой желание выпить и закусить стало почти катастрофическим…
2
– Митек, свет отключили.
– Я как-то заметил.
Сержанты в запасе – за плечами у обоих уже была армия: Митек в универ проскочил после службы по армейской льготе, а Роберт – через два года – на ощупь намылись и опахнулись остывшей водой. Вслепую вытерлись, оделись и вышли в темную степь.
Обогнули баньку и замерли в нерешительности. Тропка под ногами была не различима, а лишь угадывалась шестым чувством.
– Ты впереди, – сказал Роберт.
– Почему это?
– Как бывший танкист – дорогу чувствовать должен.
– А ты как настоящий армянин?
– Вай, я горы чувствую. Запах, снег.
– Горы он чувствует! Говном коровьим пахнет, аж кишки сводит. Тем более не жрамши.
Митек был исключительно прав. Дело в том, что между банькой и невидимым за пригорком бараком находился коровник. Пустой.
Коров то ли на мясо повывели, то ли в другое место перевели на постой, а, может, просто на летний сезон держали под открытым небом, пригоняя в коровник исключительно подоиться и прос…ться.
– Их там под вольным весенним ветром бык охаживает, – говорил всезнающий Блюмкин.
– Так ведь сейчас осеменяют?
– Это не натуральный способ. Можно сказать, даже вредный для коровьего здоровья и отражается на воспроизводстве и качестве молока, – поднимал палец кверху всезнайка.
На том и сошлись. В общем, коров не было. Но запах навозный, насыщенный и стойкий, заполнял все пространство между банькой и бараком. Дизель давал свет и в опустевший коровник в том числе. И поскольку тратить зазря электричество не имело смысла, движок вырубали. И надо ж было такому случиться, что в ту ночь треклятый коровник также, как барак и банька, повернулся тылом к единственной тропинке, на которую встали, пуча глаза и выполняя первое послезакатное правило, сержанты в запасе. Впрочем, знатоки утверждали, что иным местом на тропку коровник никогда и не поворачивался. А так хотелось! Хотя бы в ту ночь. Ракетчик фиксировал темный сгусток спины танкиста, который пробирался впереди на шестом водительском чувстве.
– Как на параде.
– Как на учениях. Ты мне только в ж…у ракету не пусти.
– А ты сам не отстреливайся.
– Это не я – это последствия сытной коровьей жизни. Погодь, – Митек остановился, втянул воздух. – Слышишь? Пахнет крепче.
– Сам ты пахнешь крепче. Давай быстрей, а то там грузин всю водку высосет. Кстати, за ней мы гоняли. Шуруй вперед.
– Как скажешь, ты старший, – Роберт и по званию и по жизни на три года был старше.
Митек сплюнул, сделал три широких уверенных шага и… исчез.
– Эй, ты где, танкист?
– Все в порядке, зяма, – раздалось спереди, но как-то ближе к земле. – Я уже с пригорка спускаюсь.
Роберт шагнул в ночь и почувствовал, как земля уходит из-под ног. Через секунду он стоял по грудь в вонючей навозной жиже.
– Ты чего, сука, делаешь?!
– Выполняю ваш приказ, товарищ генерал, – раздалось справа.
– Предупредить не мог, скотина?!
– Интересно у вас, армян, получается: друзей, значит, в дерьмо посылать, а самим чистенькими оставаться?
– Я тебе сейчас морду начищу, антисемит ср…ый.
– А при чем здесь антисемит? Ты что, еще и еврей? Ну, а насчет ср…ого, извиняйте, вы не лучше.
– Да пошел ты! Давай выбираться.
И они на вытянутую руку уперлись в невидимый скользкий бок выгребной ямы.
– Цепляйся за край.
– Сам цепляйся, не достаю. В танковые малорослых предпочитают брать.
– Я тоже не достаю.
Стали пробовать забраться, но скользкая обгаженная глинистая яма не выпускала, а жижа, как в болоте, не давала шанса для подпрыга.
– Пошли, поищем край пониже.
Двинулись вброд, разводя навоз руками. Где – то посредине поняли, что вовсе потеряли берег.
– Все, заблудились в дерьме, – констатировал Митек.
– Курить есть? – спросил Роберт.
– Есть в брюках. Будешь?
– Козел.
– Скажи еще, антисемит.
И они остервенело стали двигаться вперед.
– Вспомнил! – вдруг закричал Митек.
– Что вспомнил, паразит?
– Историю про лягушку, которая в кувшин со сливками попала. Стала плавать, лупить лапками, пока не сбила сливки в масло. Потом уперлась и выскочила. Интересно, во что коровий навоз сбивается? И, главное, когда это произойдет?
– Тогда, когда ты заткнешься.
– Ты так думаешь? Тогда молчу.
И они продолжили сопеть и хаотично двигаться в кромешной темноте и тишине. Только хлюп из-под рук да чмок где-то внизу – под ногами. Степной ветер пролетал наверху, не принося облегчения. К запаху привыкли, не морщились.
– Э, ракетчик! Я с ума схожу или взаправду вижу в темноте?
– Кажется, глаза привыкли.
– Бере-е-ег!
И они рванули. Достигли на одном марш-броске.
– И что теперь? Все равно не достать до края.
– Есть вариант, – сказал Митек.
– Кричать или утра ждать?
– Ты точно гикнулся, старшой. Кричать – не услышат. Мало того, что задом к нам стоят, еще и бухие уже, не сомневайся. А до утра – вдруг случайно уснем, не выдержим стресса. Упадем и захлебнемся. Не, есть шанс выбраться быстро и без потерь.
– Как?
– Один присел, другой встал ему на плечи, выпрямились. Верхний дотянулся до края, выбрался. Ну и второго вытащил.
– И кто присядет?
– Ты, как командир, пославший бойца в пекло, то есть в дерьмо.
– С какой беды? Кто меня сюда заманил, придурок? Предупредил бы, и я бы вытащил тебя сверху давным-давно.
– Виноват, товарищ генерал, не подумал.
– Тогда лег, отжался!
– Ложиться-то зачем? Короче, давай на спичках вытянем. Спички тоже в брюках?
– А как же!
Достали, разломили одну. Вытянули. Выпало приседать Митьку.
– Ладно. Ты только того – побыстрей взбирайся, а то захлебнусь.
– Не зди, танкист! Задраить люки!
Митек набрал воздух в легкие, зажмурил глаза, присел.
Роберт со своей задачей справился так, как будто отрабатывал навык всю армейскую службу. Вытащил Митька. Легли на спину. Увидели звезды.
– Красота-то какая!
– Лирика это, Роберт! Но жить, правда, хорошо!
– А хорошо жить еще лучше…
– Поползли в баньку, что ли, зяма?
– Пошли. Мы ведь научились видеть в темноте.
– Да, лишая мозгов, Бог награждает другим.
И в одну минуту ставшие философами сержанты в запасе походкой победителей пошли в баню…