- Грустная история, - вздохнул Игорек. - Как почти все истории в России. Дума работала последний год, мне сказали, что я не попадаю на проходное место в списке. Потом вдруг обыск, выемка документов в наркологическом центре. А что можно обнаружить среди этих документов? Да что угодно! Расписку в получении денег от ЦРУ. Инструкцию по проведению террористической акции. План государственного переворота. Я все понял, хотя и не понял, в чем провинился? Все делал аккуратно, никому дорогу не перебегал. У меня коттедж в Испании, ты знаешь, я решил отвалить на пару лет, отдохнуть, посмотреть, что дальше. Сидел тихо, готовился, завершал дела в Москве. Но телефон слушали, за счетами следили. Меня пригласил на беседу вице-спикер. Он сказал, что я зря паникую, все проблемы можно уладить, но и я, в свою очередь, должен кое-что сделать для безопасности государства. Предложил встретиться с человеком, отвечающим за эту самую безопасность. Тот попросил меня организовать сеансы гипноза для потерявшей память девушки и записать их на видеокамеру. С ее матерью все согласовано, сказал он. И еще попросил съездить на тот остров, так сказать, пройтись по хвостам. Он сказал, что если я соглашусь, это будет мой добровольный выбор. Наша встреча, сказал он, носит неофициальный характер, я обращаюсь к вам, как к патриоту России. За патриотизм, сказал он, денег не платят, по службе не двигают, орденов не вешают. Решайте сами.
Орденов не вешают, вспомнил своего зайца Егоров. Нам тоже не повесят, подумал с грустью, как бы оправдываясь перед деревянным другом.
- А в чем заключался патриотизм? - спросил Егоров. - Неужели они решили вычислить и наказать насильника?
- Вычислить да, наказать - не знаю, - ответил, с недоумением глядя в дно стакана, Игорек. - Тут было что-то? - поинтересовался он у Егорова. - Или ты загипнотизировал меня, как ту несчастную девчонку?
- У меня тогда не получилось, - вздохнул Егоров. - И сейчас не получается. Вы умеете хранить государственные тайны.
- Наверное, меня потому и выбрали, что в смысле политики я был никакой, - задумчиво посмотрел на него Игорек. - Бизнес - да, клиника - пожалуйста. Это мне нравится. Политика… - покачал головой.
- Но дело, как я понимаю, представлялось медицинско-политическим, - поторопил впавшего в неуместную для бизнесмена задумчивость Игорька Егоров. - Только вот насчет государственной безопасности я пока не очень…
- Я тоже, - Игорек дошел до письменного стола, вернулся с иллюстрированным журналом. - Пока не увидел. - Показал Егорову фотографию.
Егоров узнал девушку. Она повзрослела, и, как писал американский писатель Теодор Драйзер, находилась "в зените женской красоты". Хотя, Егоров сомневался в существовании этого самого зенита. Высшие точки женской красоты были разнообразны, неуловимы, рассредоточены по параллельным мирам. Егорова, как рогатого жука, неудержимо влекла к себе лампа-попа медсестры. Недавно побывавшего у него на приеме мужа молодой симпатичной женщины влекла к себе теща со сморщенным, как побитое осенним морозцем яблочко, лицом. Кого-то, возможно, влекла к себе окутанная клубами дыма правозащитница из регистратуры, пострадавшая за Солженицына Владлена Самуиловна.
В черном платье с металлическими блестками девушка (ее еще вполне можно было так называть) стояла на мраморном полу под люстрами в одном из залов Третьяковской галереи на торжественной церемонии открытия выставки картин Айвазовского из частых собраний.
Эта выставка состоялась по инициативе президента, который дал дружеский совет крупным бизнесменам и просто знакомым богатым людям посодействовать возвращению в Россию картин великого художника. Те не стали чиниться. На всех картинах была вздыбленная, проникнутая гневом и отвращением к цепляющимся за обломки кораблей людишкам, вода. Казалось, холсты из последних сил сдерживают ее напор. Еще мгновение - и сине-зеленые волны смоют, как крошки с мраморного пола, собравшуюся публику. Рядом с девушкой стояли президент и вице-премьер правительства, про которого писали, что президент вот-вот его снимет. На фотографии присутствовала и первая леди. Она смотрела куда-то в сторону, и явно не находилась "в зените женской красоты". По крайней мере, в данный момент и на данной фотографии.
- Ну и что? - спросил Егоров. - Девчонке повезло. Она жена… вот этого? - показал на вице-премьера. - Не понимаю, - вгляделся в его недобрую, словно сжатую в кулак физиономию. Вице-премьер стригся коротко и был похож на постаревшего, перешедшего на тренерскую работу боксера. - Почему он нравится народу? Что он сделал хорошего? - пожал плечами Егоров.
- Устанавливает сеть общественных сортиров и оздоровительных аква-комплексов в Москве. Социальная программа "Чистый город - чистые люди", - ответил Игорек. - А еще… - добавил после паузы, - он был тогда… двенадцать лет назад… на острове. И он, - ткнул пальцем в президента на фотографии, - тоже там был.
- И что из этого следует? - еще раз внимательно посмотрел на фотографию Егоров. - Я полагаю, инцидент исчерпан. Они снова рядом, и, судя по всему, им всем хорошо.
- Что-то они там напутали, - едва слышно произнес Игорек, но Егоров расслышал.
- Кто и где? - уточнил он.
- Там, - махнул рукой Игорек в сторону окна, где, по всей видимости, пролегала дорога в прошлое. - И здесь, - кивнул на картину, висящую на стене кабинета. Возле храма Василия Блаженного толпа мужиков в зипунах и баб в кокошниках почтительно приветствовала какого-то важного - в жемчужных охабнях и при бороде - боярина, но может и самого царя.
9
Люди не проходили мимо (зря) Пушкинской площади в один из первых осенних дней. Напротив, если они куда-то и шли, то именно туда.
Из окна своего кабинета Аврелия наблюдала, как по Петровке в сторону Пушкинской площади катится упругая разноцветная молодая народная волна. Начало осени в Москве практически ничем не отличалось от конца лета. Только самые сознательные деревья неохотно шевелили желтыми ладошками отдельно взятых листьев, как если бы присутствовали на некоем собрании и вынужденно голосовали за неправильное, по их мнению, решение. Ближе к вечеру на город сиреневой душной подушкой надвинулась неурочная жара. Края подушки были оторочены иссиня-черной грозовой оборкой, но в отсутствие ветра гроза представала всего лишь "вещью в себе". Трудно было выбрать лучшее время для торжественного открытия первого аква-комплекса в "чистом городе", каковым надлежало сделаться Москве.
Аврелия открыла окно. Толпа двигалась по Петровке аккуратно и тихо. Только шелест девичьих босоножек по сухому асфальту, да скрип подошв кроссовок молодых людей нарушали жаркую осеннюю тишину. И еще как будто едва различимое блеянье, как легкая рябь, скользило поверх лохматых, стриженых и бритых голов. Но откуда было взяться парнокопытным в ритмично растягивающейся и сжимающейся, подобно резиновому жгуту, толпе? Хотя, вздохнула Аврелия, от современной молодежи можно ожидать чего угодно.
Тем временем верхний слой тишины, как кремовую надстройку с торта, срезало тонкое лезвие виолончели. Следом тоскливо, как пес на луну, гавкнул фагот. Затем звуки разных музыкальных инструментов сплелись в "сумбурный" клубок, и только свирель упорно гнула свою одинокую жалобную линию. На специально сооруженной сцене "разминался" оркестр берлинской оперы. Туда - на зов свирели, к "Тангейзеру" - и двигалась не растерявшая веру в любовь, точнее в чудеса любви, молодежь.
Аврелия подумала, что, собственно, может и не появляться на площади. Она свою часть работы завершила. Акт об исполнении условий контракта между закрытым акционерным обществом "Линия воды" и Заказчиком был подписан. Дальше проектом "Чистый город - чистые люди" должны были заниматься городские власти.
Церемония открытия первого в Москве аква-комплекса была расписана по минутам, список ораторов - согласован и утвержден. Никаких неожиданностей не предвиделось. Президент должен был произнести двухминутное приветствие, затем - по пути к кортежу - пообщаться на площади с народом, сказать журналистам, что лично ему по сердцу простая бревенчатая русская баня - с березовым или дубовым веником и (желательно) водоемом поблизости, куда можно ухнуть, вырвавшись из парной. И - отбыть восвояси.
Прикомандированный к "Линии воды" бывший чиновник, а ныне пиарщик Антонин Вергильев, задействовав старые связи, встретился с людьми из пресс-службы президента, обсудил с ними целесообразность краткого посещения президентом "Тангейзера". Никаких массовок, предложил Вергильев, только видеоряд в три плана. Наплывом на сцену - фрагмент, где Папа грозно стучит посохом, прогоняя нимф и фавнов, кстати, некоторые из них будут в оранжевом. Затем вид сверху - россыпь голов на площади. И портрет - задумчиво-строгое, но одухотворенное лицо президента, а вокруг - симпатичные, без пирсинга, колец в носу и разноцветных волос - молодые люди, будущее России.
Идея понравилась.
Но вскоре служба безопасности раздобыла информацию, что две так называемых арт-группы с провоцирующими названиями "Порви меня" и "Голод (sex) - не дядька" планируют прорваться на сцену во время арии Тангейзера, когда посох в руках Папы Римского зацветет, и устроить там флэш-моб в виде… коллективного полового акта. По сведениям службы безопасности оперный режиссер-модернист и бритый наголо с выкрашенным "под зебру" черепом дирижер оркестра были в курсе готовящейся провокации и не особенно ей противились. Представление собирались посетить послы многих стран. Телекомпания CNN планировала вести прямую трансляцию на весь мир.
Решили не рисковать.