"Про зайца ничего не скажу, - внимательно посмотрел на Егорова дед, - а вот молодящийся революционный козел - весьма опасная разновидность социально активной личности. Все деятели с подобной внешностью - Троцкий, Радек, Бухарин и прочие плохо заканчивали. Гнались за невозможным, проливали невинную кровь, подводили под гильотину соратников, а Яков Михайлович Свердлов, так еще и набил сейф краденым золотом и бриллиантами".
"Зато Сталин не был похож на козла", - сказал Егоров.
"Правильно, - согласился дед, - потому что козлы - всегда хулиганы и оппозиционеры. Иногда они вплотную подкрадываются к власти, как к бурту с капустой, но им всякий раз дают по рогам".
А вообще, заметил дед, тема "козлоподобия" политических деятелей, представителей культуры, философии, науки еще ждет своего исследователя.
"Николай Бердяев, - продолжил он, - типичный пример философского козла в… хорошем смысле слова. Или вот вчера по телевизору выступал журналист… Не помню фамилию, он все время пишет какие-то письма президентам, ну чистый козел! Странно, - добавил дед, - почему они не маскируют, а, напротив, подчеркивают свою схожесть с этим животным? Они… хоть иногда смотрятся в зеркало?"
"Наверное, потому что считают козлами всех нас", - ответил, убирая конверт в ящик стола, Егоров.
Дед Буцыло, кстати, тоже напоминал козла. Не злого (как Троцкий), не корыстолюбивого (как Свердлов), не дураковатого (как Бухарин), не молодящегося (как Лимонов), а задумчивого такого козла, вдруг осознавшего во всей непреложности собственную сущность и устыдившегося ее. Дед - БТ-козел, решил Егоров, а я… БТ-заяц… без ордена.
"У меня в советские времена получилась смешная история с этими долларами, - без печали проводил взглядом убираемый Егоровым в ящик стола конверт дед Буцыло. - Я знал, что перед Олимпиадой в восьмидесятом меня обязательно прихватят, а потому ничего дома не держал, даже советские издания Пастернака и Ахматовой подарил районной библиотеке. Пришли. Все перерыли. Ничего. И вдруг один берет с полки журнал, как сейчас помню "Огонек" с рожей Шелеста, как с жопой, во всю обложку, открывает и показывает мне доллары. Нашел! А я у себя доллары никогда не хранил, сразу отдавал дочери, у нее подруга работала в "Березке", она и отоваривала. Пересчитывает в присутствии понятых, объявляет: тридцать девять долларов! Те расписываются в протоколе. Почему именно тридцать девять? А с этой суммы, только для советского правосудия надо было обязательно пересчитать по курсу в рублях, начиналась статья "незаконное хранение валюты". Им всегда ровно столько под отчет выдавали. До тридцати девяти, если первый раз, и не ловят на улице, а находят при обыске - строгое предупреждение, добровольная сдача, приглашение к сотрудничеству и так далее. Ребятки уже готовятся меня, как сейчас говорят, "паковать", а я вдруг вспоминаю, что на прошлой неделе Государственный банк повысил курс рубля. В те годы один армянин, его в перестройку убили, издавал на папиросной бумаге бюллетень "Моя борьба с бесправием", распространял его по проверенным людям. Там был специальный раздел про разные юридические зацепки, которые могут помочь при задержании, в том числе и про меняющийся курс рубля. Всегда почему-то в сортире этот мониторинг просматривал, - задумчиво добавил дед, - очень удобно было и… гигиенично. Тычу в "Известия", где в столбике курсы валют, кричу, что проклятый доллар уже не шестьдесят семь, а пятьдесят девять копеек, окреп советский рубль, предлагаю пересчитать по новому курсу. Получается тридцать шесть с хвостиком! И еще одно новшество тогда ввели - временно отменили обязательный обмен валюты. Разные же люди приедут на Олимпиаду, у кого-то советский заграничный паспорт, у кого-то двойное гражданство, африканцы, индусы, в общем, сложно разобраться, кому сколько долларов положено иметь. Вот так я в тот раз не только остался на свободе, а еще и разбогател от щедрот КГБ на тридцать шесть долларов. Постеснялись при понятых забрать. Наверное, потом у старшего из зарплаты вычли"…
"Сейчас бы не ушли, - заметил Егоров, - по любому замели бы. Зато потом можно было бы откупиться".
"Не факт, - возразил дед. - Я знаю, как работает их система. Если с самого верха спускается команда посадить - посадят. Некоторые, назовем их отдаваемыми от имени и в интересах государства, приказы исполняются, потому что иначе нарушится циркуляция денег внутри вертикали, и она пересохнет, рассыплется. Они это понимают. Но перед тем как посадить, конечно, обдерут как липку".
Дед Буцыло признался Егорову, что всю жизнь ненавидел Сталина, а сейчас…
"Неужели полюбили?" - спросил Егоров.
"Да нет, - покачал головой дед, - мне его… жалко".
"Вот те раз, - опешил Егоров, - он же палач, уничтожил миллионы людей!"
"А кто из них не уничтожил? - видимо, имея в виду прочих властителей разных стран и народов, поинтересовался дед Буцыло. - Сталин, как загнанный волк, угодил в яму, из которой не выбраться. Марксизм - говно! Он имеет определенную ценность только как экономическое учение. Сталин это понял под конец жизни, но было поздно. В России может быть только так: или тиран, которого большинство любит, меньшинство тайно ненавидит, но все боятся, а потому работают, делают свое дело, или все разваливается к чертям собачьим. Сталин из всех правителей России в двадцатом веке был единственным ее модернизатором. Дело в том, - продолжил дед, - что диктатор, олицетворяющий для своих подданных не только смерть, но и жизнь, а иногда смерть после жизни, как Сталин для многих военачальников и ученых, всегда стремится к модернизации, потому что иначе он просто не выживет. Он может управлять страной, приносить жертвы только ради и во имя непрерывной модернизации, оформляемой в разного рода компании, чистки, борьбу с уклонами и так далее. Долго, естественно, в таком режиме существовать невозможно, но именно в такие периоды государство, выталкивая народ из теплого тупого созерцания на ледяные стройки новых реальностей, создает запас прочности, позволяющей ему продержаться некоторое время после смерти диктатора. Или - до новой железной руки, или - до окончательного развала, то есть негатива модернизации. Так называемое коллективное, демократическое, законно избранное, одним словом, обезличенное руководство всегда стремится к теплому тупому, столь милому народу, застою. Все их декларируемые новации - всего лишь маневры по сохранению себя во власти. Сталин создал все, что они до сих пор не могут разворовать. Даже тот металлургический завод в Красноярском крае должны были начать строить в пятьдесят третьем, но Сталин помер, и все задержалось на десять лет. А кто создал ядерный щит, остатки которого до сих пор позволяют нашим воришкам разговаривать с правителями других стран на равных? Берия. Хотя, конечно, - добавил задумчиво дед Буцыло, - сегодня пресловутый ядерный с кнопкой чемоданчик - это фикция".
"Почему?" - поинтересовался Егоров.
"Потому что сейчас во власти нет того, кто нажмет на эту самую кнопку, - объяснил дед. - Как ты пошлешь ракету туда, где твои дети, имущество и деньги?"
"И все равно, я бы не хотел жить при Сталине", - честно признался Егоров.
"Это ты, нынешний, не хочешь жить при Сталине, - возразил дед Буцыло, - а если бы ты вырос и жил при Сталине, захотелось бы тебе жить в современной России?"
"Смотря как", - заметил Егоров.
"Даже если бы ты сидел при Сталине в лагере, - сказал дед, - променял бы участь зэка на участь бомжа?"
"Почему обязательно бомжа?" - слегка обиделся на предлагаемый вариант Егоров.
"Число бомжей в России сегодня превосходит число заключенных при Сталине", - сказал дед.
"И что из всего этого следует?" - полез в шкаф за рюмками и коньяком Егоров, радуясь, что он не зэк при Сталине и не бомж в современной России, а главное, может позволить себе в рабочее время рюмку доброго французского коньяка. Наверное, это, посмотрел на литую, похожую на темный матовый снаряд бутылку "Martell", и есть теплый тупой застой, скрашиваемый бессмысленным самосозерцанием. Мы - нефтегазовое ничто, могущее позволить себе немецкую машину и французский коньяк. Это примиряет нас с тем, что мы ничто. И еще Егоров подумал, что шанс, учитывая определенные особенности современной российской экономики, превратиться в бомжа остается при нем точно так же, как шанс превратиться в зэка всегда оставался при советском человеке сталинской эпохи.
"А если… бомжом при Сталине?" - разлил по рюмкам коньяк Егоров.
"Это все равно, что сейчас - несгибаемым сталинистом, - рассмеялся дед Буцыло. - Убить не убьют, но в приличное общество не пустят".
"Чтобы нам с вами не сидеть в тюрьме и не бродить с сумой!" - поднял рюмку Егоров.
"Отказываешься от сумы и тюрьмы?" - неодобрительно покачал головой дед Буцыло. Он всласть посидел в тюрьме, походил в диссидентские времена с сумой по добрым людям, а потому ведал глубинный смысл русской поговорки.
"Скажем так, стараюсь воздержаться, - пояснил Егоров, - но, - звонко чокнулся с дедом, - не зарекаюсь!"
"В советские времена я твердо знал, что Сталин - злодей, - сказал дед, - ненавидел его всей душой. Сейчас прежней ненависти во мне нет, потому что к тому моему знанию добавилось другое. Получается, что знание знанию рознь? Или одно знание поглощает другое, как более серьезная статья в УК менее серьезную?"
"Знание - сила, - вспомнил Егоров название некогда популярного научного журнала, - и большая печаль, если верить Библии".
"Не сила, а забор", - покачал головой дед Буцыло.
"Забор?" - Егоров удивился, что дед так быстро захмелел.
"Ну да, забор, за который не хочется заглядывать, - пояснил дед. - Вроде как огораживаешь им свой кусочек мира, а что там за забором, знать не хочешь!"
"А… что там?" - поинтересовался Егоров.