Когда через три дня маму хоронили, Олю на кладбище не взяли. Какие-то полузнакомые тетеньки по-хозяйски распоряжались на кухне, а проходя мимо Оли, каждый раз гладили ее по голове. "Правильно говорили в школе, никакого бога нет", - решила она тогда для себя раз и навсегда.
Они с отцом никогда не говорили о последних маминых часах, сначала она была мала, а потом как-то не случалось. И только когда няня уже совсем потеряла память, они однажды возвращались из больницы, и Оля рассказала отцу, как та заставила ее молиться и смерть мамы навсегда отвратила ее от Бога. Отец остановился, долго смотрел куда-то в сторону, а потом сказал: "Я попросил тогда соседку соврать - представил, что будет с няней, станет причитать, рвать на себе волосы, как тебя испугает, а мамы уже не было на свете".
Они дошли до дому молча, сели пить чай, и Оля сказала: "Если бы я это знала, может быть, моя жизнь была бы иной". Отец стал оправдываться, Оля пыталась его успокоить, и вскоре он увлекся рассуждениями о теодицее (Оля до того и слова такого не знала, а он, как всегда, знал все), прочитал целую лекцию об этой богословской доктрине, которая пытается объяснить, как олицетворяемое Богом Добро мирится с существованием зла на земле. А назавтра Оля пошла в церковь, с трудом преодолев стыд, расспросила женщину за свечным ящиком, как себя вести, исповедалась и покаялась в грехе неверия.
Жизнь не стала иной, но что-то в ней все же изменилось. Няню отпевали, и, стоя у ее гроба, Оля впервые почувствовала, что у нее есть опора. Праздники она так и не полюбила, в церковь заходила нечасто, по будням. Но вот уже несколько лет непременно провожала там каждый год, вспоминая в тишине все, что было, благодаря Господа, прося прощения и зажигая свечки в память о няне и неверующей маме.
"Осторожно, двери закрываются. Следующая станция "Площадь Революции".
Пора проталкиваться: "Вы выходите?"
9
Лева совершенно не помнил ее, поэтому на лица вываливающихся из первого вагона он даже не глядел, а только искал глазами бордовые замшевые сапоги - единственную особую примету: коричневая дубленка с капюшоном и клетчатый шарф не в счет - униформа. В перерывах между поездами он, сам не зная почему, так и не поднимал головы, а, отдыхая от потока ботинок и сапог, разглядывал узор на мраморном полу. Он чувствовал себя уверенно и спокойно. Во-первых, кое-какие деньги еще были, плюс те, что оставил сосед на прокорм собаки; во-вторых, он придумал, куда можно пройти выпить кофе - такой чудный подвальчик, который обнаружили неподалеку ребята из его отдела, когда в течение двух недель надо было непременно водить куда-нибудь передохнуть среди рабочего дня заезжего иностранного коллегу. Странно, в родном городе он в последние годы ориентировался с трудом - изменилось все, но он так радовался этим переменам, что давил в себе готовое вырваться брюзжание.
Она, к счастью, не опоздала. И Лева оказался на высоте - успел, издали заприметив бордовые сапоги, перевести для верности взгляд на клетчатый шарф и шагнуть навстречу:
- Здравствуйте.
Толпа схлынула, и стоять посреди платформы стало нелепо. Невольно подражая своему молоденькому шефу, самым вальяжным тоном, на какой он был способен, Лева небрежно бросил:
- Как насчет чашечки кофе? - и сам собой залюбовался.
- С удовольствием.
Все разворачивалось как нельзя лучше, к тому же при ближайшем рассмотрении "старший инженер ООО "Алмаз" Лукьянова Ольга Александровна", как значилось в визитной карточке, оказалась очень миловидна. Они медленно шли по Никольской, еще полной людьми, спешащими за новогодними подарками по традиции в ГУМ, свернули в переулочек, где сразу же угодили в огромную лужу:
- Стоило ждать, пока сапоги просохнут, - засмеялась Оля. - Так я жажду удовлетворить свое любопытство. Мы же встретились не кофе пить, а нетелефонные темы обсуждать, по всей видимости, составляющие государственную тайну и зашифрованные для конспирации под русские народные сказки, так?
- Конечно-конечно. Так вот: "Жили-были дед да баба и была у них…" Продолжайте.
- Ну, наверное, курочка-ряба.
- Так точно. Что дальше было, помните?
- "Снесла курочка яичко, не простое, а золотое"…а-а, я поняла. Вы с женой не поделили фамильное пасхальное яйцо работы Фаберже.
"И с чувством юмора у нее порядок", - отметил Лева, косясь на почти правильный профиль спутницы.
- Ах, если бы мы делили такие ценности. Так вот: "Дед бил, бил - не разбил, баба била, била - не разбила…"
- "Мышка бежала, хвостиком махнула, яичко упало и разбилось", - если я точно цитирую.
- Все правильно, а теперь начинается самое интересное. Но мы пришли.
Симпатичное кафе помещалось в довольно глубоком подвальчике, куда вела крутая деревянная лестница с резными перилами. Вдруг на одной из последних ступенек Оля оступилась, вскрикнула, с размаху пролетела оставшиеся и нелепо приземлилась у ног величественной дамы-метрдотеля.
- Вы ушиблись? - глупо улыбаясь, спросил подскочивший Лева.
Оля сидела на полу, терла правую лодыжку и пыталась улыбнуться:
- Как увижу вас - падаю.
Дама-метрдотель уже кликнула здоровенного охранника, и они хлопотали вокруг Оли, помогая ей встать.
- Как бы я чего не сломала, - морщась от боли, сказала она.
Лева совершенно растерялся, весь его тщательно наведенный лоск вмиг слетел и он спросил, обращаясь почему-то к даме-метрдотелю:
- Что же делать?
- Ехать в круглосуточный травмапункт, что же еще. - И как несмышленому дитю стала растолковывать: - У нас, сами понимаете, центр, работаем допоздна, так что всякое бывает. Дорожка туда проторена, а шофер всегда дежурит. Позвать? Если все в порядке, возвращайтесь ужинать, я столик придержу.
Травмапункт был довольно далеко, где-то за Белорусским вокзалом. Оля еле доковыляла до машины, опираясь на Леву, и с трудом устроила ногу, усевшись на заднем сиденье.
- Выпили кофе…
- Да ладно вам, лишь бы перелома не было.
- Да, Новый год на носу.
Так они и ехали, перебрасываясь ничего не значащими репликами, кое-как добрели до кабинета. Шофер, увидев очередь, присвистнул:
- Нет, дорогие мои, ждать столько не могу, мало ли что там у нас приключится. Место тут бойкое, поймаете машину.
Лева расплатился, успокоился, что денег довезти ее до дому, даже если она живет у Кольцевой дороги, хватит, и присел рядом с Олей на казенную банкетку.
- Болит?
- Угу.
Перед кабинетом сидела огненно-рыжая дамочка, опрокинувшая кипящий чайник. Она качала больную руку, как младенца, и тихо поскуливала. Рядом примостилась упавшая с табуретки старушка, которую привез слегка подвыпивший зять, повторявший время от времени: "Что же вы, мамаша, сами-то за вареньем полезли. Сказали бы мне", - а она, несмотря на боль, гордо озиралась: все ли слышат, какой у нее зять заботливый, поправляла съезжающий пуховый платок и бросала на публику: "Ничего, милок, подлечат, опять буду бегать". Прямо перед ними в очереди был тощий долговязый мужик, который подробно рассказывал каждому в отдельности, как он шел по двору и вдруг "что-то шмяк на голову - думал, кирпич, каюк, стало быть, а это сосулька здоровенная. Голова трещит, но я не я буду, если на них, гадов, в суд не подам". Для вящей убедительности он то прикладывал к виску тающую на глазах сосульку, "говорят, надо сразу холод", то размахивал ею, разбрызгивая капли и грозя местным коммунальным службам.
Время застыло, разговаривать как-то не хотелось. К счастью, подоспела подмога, и открылся второй кабинет. Врач отправил Ольгу на рентген, а Лева слонялся туда-сюда по узкому коридору, почему-то, как всегда в подобных заведениях, окрашенному в унылый серо-зелено-бежевый цвет, какого не встретишь в живой природе - его будто специально создали путем долгого подбора и смешивания красок. От скуки он стал читать многочисленные объявления, составленные исключительно в категорично императивной форме. Это занятие почти увлекло его. В одном месте, где коридор образовывал нишу и интерьер был украшен непременной железной стойкой с двумя чахлыми цветочками в горшках, вдруг возникло яркое пятно. Глянцевый плакат со сверкающей огнями новогодней елочкой грозно призывал: "Не дай гриппу испортить тебе праздник жизни!" - и тут же подсказывал единственно правильный выход: "Будь уверен в завтрашнем дне - сделай прививку". Это было живое напоминание о том, что там, на улице кипит жизнь, примета сегодняшнего дня, немыслимая раньше стилистика. А рядом - привет из дня вчерашнего - застекленная витрина, верно прослужившая десятилетия, но строгие буквы на ней не выцвели от времени и гласили: "Санпросветбюлле-тень". Это хорошо годилось бы для игры в слова - любимое развлечение на скучных институтских лекциях. Стекло было чисто вымыто, поэтому не только текст, но и рисунок был виден в мельчайших деталях. Просвещали на предмет бешенства. Главная мысль выделялась жирным шрифтом: "Основа профилактики бешенства - предупреждение укусов". В правом верхнем углу злобно щерилась собака, изо рта у нее капала слюна, каждая капля величиной почти с ее морду. По мере чтения выяснялось, что самое страшное - "покус" (ну и словечко) бродячей собаки, а если есть хозяин, то есть собака "владельческая" (еще лучше), надо немедленно требовать свидетельство о прививках. И тут Левино санпросвещение было грубо прервано внезапной мыслью: "Собака! С ней же надо выйти не позже десяти вечера, сосед предупреждал, что в противном случае она разнесет комнату в клочья. А тут, похоже, надолго"… Узнать о необходимых уколах Лева не успел - из кабинета вышла Ольга, сильно хромая и неся перед собой в вытянутой руке мокрый снимок:
- Вроде бы перелома нет, но надо, чтобы высох. Ну я вам устроила развлечение. Вы, кстати, не торопитесь?