- Ну, смотри. Снесла курочка яичко не простое , а золотое. Дед бил-бил, не разбил…
- Вообще-то я эту сказку знаю.
- Тогда вопрос: почему дед и баба плачут, когда мышка хвостиком яичко разбила? Они же этого сами упорно добивались!
- Как-то никогда в голову не приходило. Может быть, им обидно, что маленькая мышка сумела, а они нет?
- Хорошая версия. А еще?
- Может быть, они надеялись, что оно все внутри золотое и потому не бьется, а мышка разрушила их иллюзию?
- Еще лучше.
- Но я не понимаю пока ничего.
- Не понимаешь, но готова порассуждать, а она долго-долго размешивала сахар, а потом под погребальный звон ложечки вынесла приговор: "Знаешь, незачем нам больше вместе жить". И я согласился. Вот и все про курочку-рябу.
- Слушай, у меня есть более простая идея. Они хотели сделать омлет, а мышка разбила яичко и все вылилось на пол.
Так и длился этот день, замкнутый в пространстве квартиры. А под вечер Лева пошел за хлебом, перепрыгивая через огромные лужи во дворе, а потом почему-то обернулся и увидел, что Ольга стоит у окна. Она помахала ему рукой. Подходя к прилавку с чеком в руке, он вдруг остановился : "Это, что ли, и есть счастье?".
17
Бесконечное сидение на кухне, "завтрак, перетекающий в обед и плавно переходящий в ужин с перерывами на любовь", - так заключил Лева, когда вдруг оказалась, что магазин скоро закроется, а якобы оставшиеся от гостей припасы истощились, - "сколько, оказывается, можно съесть, если предаваться разврату по полной программе". И стал надевать куртку.
- Ничего себе "по полной программе", мы и рюмки не выпили.
- Это понимать как дополнение к списку покупок?
- В меру фантазии.
Фантазии хватило на бутылку шампанского. Они опять сидели на кухне. Было очень тихо, только время от времени подтаявший снег с крыши рушился в водосточные трубы и, набирая по дороге скорость, с размаху шмякался на землю, а мелкие льдинки стеклянной дробью завершали мелодию.
- Нет, меня первая любовь настигла не в детском саду, а в более зрелом, пионерском возрасте. Она была руководительница хора в музыкальной школе. Мне так хотелось, чтобы она слышала мой голос, что я орал изо всех сил, заглушая соседей, и в итоге меня переставили с середины на край ряда, и теперь я видел ее только в профиль. Но было ужасно приятно петь, подчиняясь плавным движениям ее рук.
- Полагаю, это признание доставило бы большое удовольствие психоаналитику, а я могу лишь сделать доморощенный вывод, что ты с детства любил, чтобы тобой дирижировали и тебе доставляло удовольствие плясать под чью-то дудку.
- Тебе палец в рот не клади. Ты-то, поди, всегда норовила верховодить?
- Вовсе нет. Но в пионерском лагере я была только раз в жизни.
- А где бывала летом?
- М-м, у нас был домик под Москвой, в маленькой деревне Щеглово. Папа его своими руками построил.
- А сейчас?
- Уже пятнадцать лет как нет его - отняли. Там недалеко аэродром, и для всяких служб потребовалось новое пространство. Протестовали, писали, жаловались куда-то. Местным жителям дали какую-то компенсацию, а нам - совсем кошкины слезки.
- Представляю, как твоему отцу тяжко было.
- Как ни странно - нет. Он считал, что это возмездие за затопленные им аулы и кишлаки. Сколько проклятий неслось ему в спину! А в итоге эти "рукотворные моря" превращались в мертвые соленые озера.
Она замолчала. А потом вдруг предложила:
- Пойдем, я тебе что-то покажу.
В отцовской комнате было холодно, два дня открыта форточка, но так мучивший Ольгу медицинский запах ушел. По одной стене от пола до потолка громоздился самодельный стеллаж, а напротив над диваном и письменным столом висело множество семейных фотографий и карта СССР с красными флажками, как в военных фильмах.
- "Течет вода Кубань-реки, куда велят большевики", - прокомментировала Ольга, - но они-то были уверены, что вода принесет счастье Средней Азии.
Лева впился взглядом в книги. Сколько раз жена ругала его, упрекала, что в гостях вел себя неприлично, что нельзя приходить в дом и кидаться к книжным полкам, забывая о хозяевах. Он только огрызался: "А что, лучше бы я напивался?" - был, конечно, не прав, но ничего не мог с собой поделать. Книги были, по большей части, изданные довольно давно, в основном русская классика, собрания сочинений, но у окна - достижения свободы слова: серебряный век, эмиграция, только-только вышедший Бродский - такой же, что и Лева купил и оставил за той дверью, от которой у него теперь не было ключа.
- Интересно, что у меня нет азарта покупки книг, как был у отца, - Оля дала ему немножко времени погулять глазами по полкам.
- Зато у меня сверх меры.
Вспомнив о приличиях, Лева обернулся к фотографиям.
- Какая ты смешная маленькая!
- Да, я была похожа на чертенка - тощая, вертлявая. И вечно все путала. Папа любил вспоминать, как я примчалась из школы с криком: "А я знаю, кто были первые люди: Адам и дама".
- Слушай, это гениально!
И они снова сидели на кухне и молчали, а потом завели игривый спор, делать ли компресс или он все равно не доживет до утра, а потом зажгли свечку и перешли в комнату и пили ледяное шампанское. И Оля сказала, что они ведут себя как-то очень уж тривиально, и Лева согласился. Но все эти слова не значили ровно ничего, потому что у них не было прошлого - ведь они прежде не знали друг друга, не было будущего - кто же в счастье думает о реальности, а было только настоящее, та беззаботная полуявь начала, о которой нельзя рассказать словами, а потому каждый думает, что так происходит только у него и не допускает кощунственной мысли, что стрелы Амура поражают всех одним и тем же ядом.