6
- Так я подумал, может, захотите поехать, - сказал Нэбби Адамс.
- Да, - сказал Краббе. - Пошли, пива выпьем. - Он страдал от дневных неудач. - Садитесь, Алладад-хан. Я имею в виду, сила дудок.
- Шукрия, сахиб. - Алладад-хан с готовностью сел на один из четырех расставленных у стола стульев под вертевшимся вентилятором и разгладил усы, робко оглядываясь вокруг. Значит, вот где она живет. Красивая мебель от Министерства общественных работ, много книжек на неизвестном языке, цветные картины на стенах. На столике лед в ведерке и джин. Но где она?
- Думаю, моей жене вполне может понравиться, - сказал Краббе. - Выпейте джина, Нэбби.
- Нет, спасибо, - сказал Нэбби Адамс. - Воды не надо. Я просто так люблю. - И, не поморщившись, проглотил огромный глоток чистого спирта. Алладад-хан робко сделал то же самое и зашелся в приступе кашля.
- Вот в чем его проблема, будь я проклят, - ровным тоном сказал Нэбби Адамс. - Думает, может выпить, а не получается. Давайте-ка, - добавил он, - наливайте до ровного счета, пускай хоть с ведерко.
Не повезло, - она пришла именно в тот момент, когда он, Алладад-хан, покраснел под коричневой кожей от кашля, глаза полны слез, огонь в кишках. Ему хотелось быть спокойным, благовоспитанным джентльменом, говорить на тщательном английском: "Добрый вечер, мем-сахиб. Спасибо, мем-сахиб". Она пришла, изящная в тонком цветном одеянии, изящная и одинокая.
- Не обращайте на него внимания, миссис Краббе, - сказал Нэбби Адамс, спокойно оставшись сидеть. - Просто всю душу выкашливает.
Фенелла оценила. Всю душу выкашливает. Так можно было б сказать о любом поэте-туберкулезнике. Когда-нибудь надо это использовать.
- В Истане большой праздник, - сказал Краббе. - Интермедии, танцы.
- И две палатки с пивом, - добавил Нэбби Адамс. - Понимаете, день рожденья султана. Завтра, я имею в виду. Думаю, может быть, захотите поехать. Будете в полной безопасности с двумя мужчинами. И вон с ним, - кивнул он.
- Да, - согласилась Фенелла. - С большим удовольствием.
- Никакой спешки нету, - предупредил Нэбби Адамс. - До девяти не начнется. - И уважительно посмотрел на бутылки в буфете. Чертовски хорошая мысль пришла Алладад-хану явиться сюда с подобным предложением. Надо будет еще раз прийти. Наверно, у Краббе и пиво на кухне имеется.
Алладад-хан перестал кашлять. И теперь сказал с тщательной артикуляцией:
- Добрый вечер, мем-сахиб.
- О, - спохватилась Фенелла. - Добрый вечер.
- Немножечко запоздал, а? - презрительно заметил Нэбби Адамс. Потом долго говорил на урду. Алладад-хан долго отвечал на урду с томными горящими глазами. Нэбби Адамс хмыкнул и сказал: - Если не возражаете, я у вас сигарету возьму, мистер Краббе.
- В чем дело? - поинтересовалась Фенелла.
- Говорит, тяжело у него на душе, оттого что таким чертовым дураком выставился, - объяснил Нэбби Адамс. Потом задохнулся от ужаса. - Прошу прощения, миссис Краббе. Просто слово выскочило, я не хотел, тем более при леди, прошу прощения, правда.
Прощенный Нэбби Адамс выпил еще джина. Алладад-хан довольствовался шерри. Аллах, какой хороший напиток. Он облизнулся. Богатый, запашистый, подкрепляет. Аллах, надо будет купить.
- Не возражаете, если я в таком виде пойду? - спросил Нэбби Адамс. - Понимаете, не возвращался в столовую. Нам с ним поработать пришлось. - Оглядел свою рубашку в пятнах, длинные-длинные мятые брюки. - И ванну не принял. Только, по-моему, кое-кто чересчур часто моется. Нет, шутки в сторону, правда. Ну, я кое-кого знаю, кто дважды в день моется. Честно. Кейр, например. Вы его не знаете, миссис Краббе. И знать бы не пожелали. Скупой? Скупой, как чер… Жутко скупой. Принимать ванну ему никаких денег не стоит. Вот как он время проводит. - Тут Нэбби Адамс рискнул пошутить. - Я дьявольски хорошо сполоснулся на пароходе по дороге сюда, - сказал он.
- Правда? - сказала Фенелла.
- Хватит до конца срока службы.
Краббе переживал дневное унижение. Китайская брошюра оказалась катехизисом учения Карла Маркса. Он отнес ее Бутби, и Бутби зевнул. А потом говорит:
- Мне все об этом известно. Тот самый парень - как его там? - пришел и сообщил, что старается показать тем парнишкам, где коммунизм ошибается. Сообщил, что вы этому не слишком симпатизируете, а по его понятию дело учителей рассказать малайской молодежи правду о коммунизме. Ну, не пойму, чего вы шум поднимаете. В вашей программе написано. Минуточку. - Порылся в папке. - Вот. "Политические идеи XIX века. Утилитаризм. Бентам и Милль. Кооперативное движение и Роберт Оуэн". Вот оно. "Социализм. Карл Маркс и экономическая интерпретация истории". Ну, парень только пытался сделать то, что вы должны были сделать.
- До этого мы еще не дошли.
- Хорошо. Только не обвиняйте его за попытку сделать ваше дело. В любом случае, парень хороший. Вы сами так сказали в отчете, который я просил. Сказали, что он обязательно должен продолжить учебу.
- Говорю вам, мне это не нравится. Слишком попахивает тайным обществом. Вдобавок нарушаются правила насчет выключения света.
- Внутренняя дисциплина - ваша забота. Ко мне по этому поводу не приходите.
- Пока дело не касается обвинений эротического характера?
- Я не совсем понимаю.
- Когда молодые люди общаются с девушками в комнате пансионного боя.
- Да, - с силой подтвердил Бутби. - Кстати, вспомнил. Махмуд бен как-его-там из вашего пансиона. Его видели с девушкой на спортплощадке, рука об руку, мечта юной любви. Вы так ничего и не сделали, правда?
- Мне ничего об этом не известно.
- Вот именно, - с веским триумфом заключил Бутби. - А мне известно. Если ребятам хочется допоздна заниматься, готовясь к экзаменам, и из общего интереса, и всякое такое, тут вы начинаете вмешиваться. Может быть, потому, что не желаете этого видеть.
- Что вы хотите сказать?
- То, что сказал.
- Слушайте, Бутби, - сказал Виктор Краббе. - Как вам понравится хороший втык в морду?
Бутби изумился, разинув рот. Потом усмехнулся, а раз рот уж наполовину открылся, заодно решил зевнуть. И зевнул.
- Идите работайте, - приказал он. - Больше я ничего не скажу. Вы новичок, вот в чем ваша беда. В этой стране со многим можно справиться, если действовать спокойно. Научитесь.
Вернувшись бесконечно тянувшимся утром в пансион Лайт, Краббе имел тихую беседу с Шу Хунем. Мальчик на веранде вежливо слушал, вежливо отвечал, попивал апельсиновый сок.
- Я вам рассказывал, что происходит, сэр.
- Да-да, но вы мне всей истории не рассказали. Я хочу знать, что действительно у ребят на уме.
- Да, сэр.
- Вы не удивитесь, - Краббе заговорщицки подался вперед, - не удивитесь, что я сам в политике, так сказать, радикал?
- Нет, сэр. Вы в классе говорите о свободе Малайи.
- А, - сказал Краббе. - Как нам добиться свободы Малайи?
- Через представительство, сэр. Через свободные выборы и партийную систему.
- С какими партиями?
- С партиями, которые представляют народ, сэр.
- Малайская коммунистическая партия представляет народ?
- Конечно нет, сэр. Она представляет Москву и красный Китай.
- Как вы относитесь к красному Китаю?
- Я малаец, сэр. Я здесь родился.
- Сказать вам конфиденциально, что я думаю? Я думаю, что в свободной стране должно быть место всем оттенкам политических мнений, всем политическим убеждениям. Запрет принадлежности к какой-либо конкретной партии не кажется мне совместимым со столь желанным принципом свободы.
- По-вашему, сэр, чрезвычайное положение должно быть отменено?
- Я… - Краббе смотрел в бесстрастные глаза близко поставленные, скошенные, как бы в вечной насмешливой маске. - Я хочу знать ваше мнение.
- Его нельзя отменить, сэр. Коммунисты пытают и убивают невинных. Они препятствуют всем нашим планам социального и экономического развития. Это зло, сэр. Оно должно быть уничтожено.
- Будь у вас шанс, вы сами пожелали бы их уничтожить?
- Да, сэр.
- Вы китаец. Подумайте. Если бы ваш отец, брат, сестра прятались в джунглях, пытали и убивали, как вы говорите, невинных, захотели бы вы помочь уничтожению собственных родных и близких?
- Собственных…
- Родных и близких. Своей плоти и крови.
- О да, сэр.
- Вы убили бы, скажем, сестру?
- О да, сэр.
- Спасибо. Это все, что мне хотелось узнать.
Шу Хунь встал, озадаченный.
- Мне теперь можно идти, сэр?
- Да. Можете теперь идти.
Добился ли он в самом деле чего-то от парня? Подростки подхватывают модные услышанные или прочитанные словечки, говорят грубо, черство. В любом случае, если Шу Хунь руководит коммунистической группой, большое ли это имеет значение? Доктринерская болтовня, половозрелая суета. Могут они сделать что-то существенное? Краббе вдруг увидел себя маленьким сенатором, охотником на ведьм, выискивающим грабителей под кроватью, подслушивающим в замочную скважину, устанавливающим записывающие устройства. Может, пусть лучше мальчики допоздна Маркса читают, чем упиваются киномифами или тяжело дышат над комиксами? Краббе смутно стыдился себя, но все равно беспокоился.
И очнулся. Ибрагим с огненно-красными кудрями вошел в комнату, усмехаясь, чуть покачивая Алладад-хану бедрами. Вид у Алладад-хана был смущенный.
- Макан налам ини, мем?
- Не будем обедать, - сказала Фенелла. - Уходим.
Нэбби Адамс еще чуточку пошутил.
- Ада байк? - обратился он к Ибрагиму.
- Ада байк, туан.