- Никто, насколько мне известно, не приглашал тебя тут весь вечер сидеть, выпивать за чужой счет. С тебя на один вечер более чем достаточно. Одурел уже. - И повернулся к Краббе. - Выше себя занесся. Вдобавок выпивку его религия запрещает.
Выпили еще бутылку. Нэбби Адамс оглядел танцзал, пустой, за исключением их собственной компании и пары жирных бизнесменов-китайцев в мятом белом.
- Милое местечко, - неубедительно констатировал он. - Думаю счет тут открыть.
Когда трое мужчин выходили, пожелав Рахиме доброй ночи, а девушка горестно взмахнула рукой, стукнув Нэбби Адамса по ладони пивной кружкой, Краббе почувствовал, что полностью предал ее. На улице стояла машина, поблескивая голубым маслом под сносными фонарями в маленьком саду. Рецидив прошлого, победа Фенеллы над давно побежденной, способ получить от Малайи то, что он хотел узнать. Краббе полез на заднее сиденье.
- Лучше сами попробуйте, - предложил Нэбби Адамс.
- Нет. Я больше никогда не буду водить. Шофера найму.
- Вот тебе шанс, - объявил Нэбби Адамс Алладад-хану. - Можешь возить этого джентльмена и его жену, когда не на службе. Они обязательно тебе заплатят.
- Спасибо. Я - Хан. Я людям не слуга. Однако мем-сахиб с радостью отвезу куда надо.
- У меня для вас есть шофер, - сказал Нэбби Адамс Краббе.
Со временем заключили сделку в маленьком кедае на тимахской дороге. Пиво тут было согрето долгим солнечным днем, и теплая пена успокоила плохой зуб Нэбби Адамса. Алладад-хан был счастлив, глаза его сияли в скудном свете керосиновых ламп. Смирившийся Краббе обещал завтра пойти в Казначейство, получить наличными две тысячи долларов и вручить их Нэбби Адамсу в маленьком кедае возле школы Мансора. Нэбби Адамс обо всем позаботится.
Позже вечером Нэбби Адамс и Алладад-хан привели изувеченную кашлявшую машину к дверям Клуба. Алладад-хан тихо пел пенджабские народные песни про любовь в стогу сена.
- Потише теперь, - приказал Нэбби Адамс. - Я буду околпачивать этого самого Риверса. Он обязательно удивится состоянию двигателя, не понимая, что мы всего-навсего переладили несколько проволочек и тому подобных вещей.
Риверс был теперь очень пьян. Бегал по Клубу, выкрикивал:
- Выпороть, поколотить, пригвоздить к дверям, приперчить горячим свинцом, ха-ха-ха. Обойтись по заслугам. Говорить на единственном языке, который они понимают. Присолить их как следует, ха-ха-ха. - Раджа Ахмад, адъютант султана, исполнял испанскую хоту. За разбитым роялем сидел Харт, играл старые песни в стиле НААФИ. Раджа Ахмад мирно сидел со своей самой последней женой, рассеянно улыбался, пил джин с тоником. Он был очень стар.
Нэбби Адамс сказал:
- Мистер Риверс, я ее пригнал.
- Для вас, - поправил Риверс, - майор Риверс. Я настаиваю на своих правах. Настаиваю на уважении моего чина. У нас должна быть дисциплина, даже если это будет последнее наше дело. - И вцепился в стойку бара, как в доску для точки кошачьих когтей. - Тысячу восемьсот. Ни пенни меньше.
Нэбби Адамс сказал:
- Пойдите посмотрите.
В теплом ночном воздухе Риверс зашатался, схватился для поддержки за столб веранды.
- Отвезите меня домой сию же минуту, - потребовал он. - Я настаиваю на своих правах. Тут нигде никакой дисциплины.
- Садитесь, - предложил Нэбби Адамс, - и просто послушайте этот чертов мотор.
Риверс рухнул в машину, распростерся на сиденье, крича:
- Дисциплина, сэр. В этом батальоне никакой дисциплины.
Алладад-хан радостно пел за рулем.
- Господи помилуй, - сказал Нэбби Адамс. - Точно свихнулся, будь я проклят. Эй, дай я поведу. - И перехватил руль у Алладад-хана, грубо толкнув его на переднее пассажирское место. Алладад-хап пел о полноте любви, о весенней луне, которая жемчужиной катится над супружеским ложем. Они ехали вниз по дороге на Тахи-Панас.
- Видите, вроде бы начинается, - сказал Нэбби Адамс. - Теперь слушайте вот этот стук. Слышите? Прямо все внутри разрывается. Тысяча пятьсот, цена честная.
Единственным ответом был громкий храп сзади. Риверс отключился, как свет.
- Проснитесь, - взмолился Нэбби Адамс, - послушайте чертов двигатель. Прошу вас, послушайте распроклятый мотор. - Риверс храпел дальше.
Приблизительно в полумиле от поместья Джагут бензин кончился. Нэбби Адамс обиженно ругался с Алладад-ханом.
- Ты должен был проверить бензин. Поэтому у тебя две нашивки. Тебе явно нельзя доверять, так ты плохо работаешь.
- За машину я не отвечаю, сахиб.
- Нет, отвечаешь. Ты ее собирался вести, правда? Нехорошо. Придется оставить ее на обочине.
- Но там сахиб спит. Террористы до него доберутся.
- Ну так похороним его, черт возьми.
- Сахиб?
- Ладно. Толкнем.
И они толкали, с храпевшим в забвении грузом, в глубоком сне растянувшемся на заднем сиденье. Нэбби Адамс бурчал, ругался, поносил Алладад-хана. Алладад-хан в экстазе пел старую песню пахарей. Под сияющей луной преодолевали дорогу. Демоны полуприрученных джунглей бесстрастно наблюдали за ними; змея высунула из травы голову; светлячки мельтешили над ними насмешливыми огоньками. Вдалеке кого-то окликнул тигр. Нэбби Адамс осатанел от жажды.
- Четыреста пятьдесят, - пропыхтел он. - И ни пенни больше. Будь я проклят. И пускай радуется. Ублюдок, - добавил он. - Пьяная сволочь. Ни пенни больше.
5
- Хе-хе-хе, - сказал инчи Камаруддин, показывая мелкие зубки в веселой улыбке. - Если делать такие глупые ошибки, дечего даже дадеяться сдать экзамеды. Если так делать, провалишься. - Он ослепительно ободрительно улыбался.
- Да, - сказал Виктор Краббе. - Но как бы не существует никаких правил. - На столе лежало его упражнение, транслитерация на арабскую вязь. Слова ползли справа налево неуклюжими нескоординированными завитками, сбрызнутыми точками. Стоял теплый вечер, несмотря на дождь; шла деловитая жизнь насекомых. Повсюду вокруг приземлялись летучие муравьи, готовые спариться, сложить крылышки и умереть. Крылатые жуки раздраженно пели в стропилах веранды, мелкие мошки и бледная моль пили пот с шеи Краббе. С державшей ручку руки на тетрадь капал пот. Он знал, что в глазах учителя-малайца должен выглядеть мокрым, сальным, желторотым. Инчи Камаруддин улыбался и улыбался, порицая его тупость несказанно радостным взглядом.
- Правил дет, - улыбнулся инче Камаруддин. - Это первое, что вам дадо усвоить. Каждое слово отличается от любого другого. Слова дадо заучивать по оддому. Адгличаде все ищут каких-дибудь правил. До тут, да Востоке, дет правил. Хе-хе-хе. - Он хихикал, радостно потирая руки.
- Хорошо, - сказал Краббе. - Ну, давайте посмотрим на специальные слова для малайских особ королевской крови. Хотя за каким чертом нужно употреблять другие слова, чем для прочих людей…
- Хе-хе-хе. Всегда так было. Таков обычай. Когда простой человек ложится спать, дадо сказать тидор. А султады всегда бераду. Коредь этого слова здачит, что между далождицами проходило певческое состязадие. Победительдица спала с султадом. Хе-хе-хе. - Он потер брюшко, изображая поддельную похотливость.
- И у султана Лаичапа проходят такие конкурсы талантов?
- У дыдешдего султада? Теперь все идаче. - Инчи Камаруддин с готовностью вытащил из стопки книг и прочих учебных пособий малайскую газету. - Видите, сегоддяшдие довости. - Краббе прищурился на арабские письмена, медленно расшифровывая. - Если бегло читаете, будете в курсе последдего скаддала. Хе-хе-хе.
- Он собирается снова жениться? На китаянке?
- Султад проиграл мдого дедег да скачках в Сидгапуре, и да скачках в Пидадге, и да скачках в Куала-Лумпуре. Султад задолжал мдого дедег.
- Моя ама всегда говорит, он ее отцу должен.
- Вполде возмождо. Хе-хе-хе. Эта китайская девушка - дочь хозяида оловяддого руддика, богатейшего в штате. У султада будет оловяддая жеда. Хе-хе-хе. - Богатая шутка. Инчи Камаруддин покачивался от радости.
- До чего вы любите скандалы. - Краббе толерантно улыбнулся своему учителю. Инчи Камаруддин был в экстазе. Вскоре стал чуть серьезнее и продолжил:
- Вижу, в школе Мадсора прибавилось деприятдостей. Машида директора поцарапада, шиды проколоты.
- Я не знал, - сказал Краббе. - Он ничего никому не рассказывал.
- Разумеется, де рассказывал, - улыбнулся инчи Камаруддин. - Идаче потерял бы лицо. До побил палкой трех старост, и теперь месть. Будет хуже. Мятеж будет.
- Они на это не способны, вы же знаете. Такое бывает только в школьных байках.
- Попытаются. Дачидают политически мыслить. Про белых угдетателей рассуждают. - Инчи Камаруддин широко усмехнулся и затрясся от радости.
- Как вам удалось услышать подобные вещи?
- Хе-хе-хе. Всегда есть пути и способы. В школе Мадсора будут крупдые деприятдости, вердей дичего быть де может.
- Так. А что ваши осведомители в Куала-Лумпуре говорят про официальное отношение к нынешнему режиму?
- В школе Мадсора? Дичего де здают. Власти очедь довольды руководством мистера Бутби. А вами де очедь довольды. - Инчи Камаруддин усмехнулся, содрогнулся и пропел нисходящей гаммой: - Хе-хе-хе.
- Да? - забеспокоился Краббе. - Почему?