Папа Додик согласен с мамой, но для себя, возможно, просчитывает иные варианты. Раз в году папу призывают в армию на пару недель: сторожить базу с винтовкой на плече, валяться на матраце в пыльной палатке, дурея от жары и скуки. На соседней кровати непробудно спит Габи, шофер десятитонного грузовика, который грузят цементом, бетонными плитами, камнем для облицовки зданий. Габи - анархист по природе, хоть и не обучен такому понятию; небритый в синеву, звероватый под сицилийского мафиози, он не способен подчиняться, послушание не приемля. Вечерами уходит в город, снимает номер в гостинице, выбирает на улице девушку, лютует до рассвета, чтобы к утру вернуться на базу, завалиться на матрац после трудовой ночи - пузо наружу. К вечеру на стрельбищах затихают выстрелы; мужчины молятся лицом к востоку, затем ставят плошки возле мишеней, поджигают мазут, и начинается стрельба из положения лёжа. Папа Додик преуспел к всеобщему удивлению, пару раз попадая в десятку; анархист Габи - в знак признания - пригласил его на совместную ночную вылазку, но он не использовал такую возможность, о чем, возможно, сожалеет.
Папа Додик подвержен проблескам чувствительности, которые проявляются в день рождения жены, не чаще. Встает спозаранку, готовит завтрак, будит ее и поздравляет, подает кофе в постель; в остальные дни завтрак готовит мама Кира.
Папа с мамой гордятся тем, что заработали на квартиру с балконом, с видом на горы, с комнатами для всех; есть даже место для худородной собачки по кличке Бублик. Притихшие после работы, немногословные, наговорившиеся с заказчиками-клиентами. И девочка у них тихая. Дедушка тихий. Собачка. Радио, пылесос, стиральная машина - очень тихие.
7
Девочка Ая - поздний ребенок, которого не ожидали.
Финкель тревожился, себя не выдавая, папа Додик стоял насмерть, усматривая помеху безмятежному благополучию, но мама Кира обхитрила в постели недогадливого мужчину.
- Дорогая, - намекали клиенты, на что-то еще надеясь, - вам надо всегда быть беременной. Вам это идет.
Дедушке показали внучку на исходе первого дня. Она прихватила в кулачок его палец, подержала, не отпуская, и Финкель, вдовец Финкель, дни проводящий в печали, душу распахнул настежь и тут же переехал к дочери - купать, кормить с приговорами, брякать погремушкой. В один из дней мама Кира прибежала в поликлинику: "Доктор, девочке восемь месяцев - и ни единого зуба!.." Доктор сказал: "Вам попадался ребенок без зубов? Вырастут и у нее". А Финкель подумал: "Мне попадался ребенок, который не сможет ходить. Никогда", но никому о том не сказал.
Наконец зубик проклюнулся. Его простукали серебряной ложечкой, на радостях мама Кира запекла в духовке баранью ногу, папа Додик откупорил бутылки, друзья привезли салаты, заливную рыбу на блюде, пироги скорого приготовления из коробочной смеси муки-шоколада, которые Финкелю не по вкусу, - то ли дело "Чудо", пирог его мамы, желтый на разрез, запашистый, с изюмом, корицей, сахарной пудрой. После еды гости заговорили разом: "Подлетали мы к Каракасу…" - "Катались на рикше по Бангкоку…" - "Купались в Лигурийском море…" - "Кормили крокодилов в Кении-Танганьике…"
Мама Кира хотела еще мальчика, круглоглазого, кудрявого, ручки в перевязочках, но папа Додик воспротивился - до вечерних скандалов и ночного увиливания. На карнавальный Пурим мама подговорила женщин, молодых и в солидном возрасте: напихали подушки под одежды и явились в банк беременными, на последнем месяце, отработав день на глазах пораженных клиентов.
- Сели, - командует мама Кира.
Садятся перед дорогой.
- Встали, - командует. - Хаим, отдыхаем!
Папа относит в лифт чемоданы. Мама просит в дверях:
- Отведи ее в садик.
- Отведу, - обещает дедушка.
- Присмотри за ней.
- Присмотрю.
Дверь закрывается. Остается стойкий аромат маминых духов, свидетельствующий о ее незримом надзоре.
Дедушка с внучкой переглядываются заговорщиками: никуда она сегодня не пойдет, не пойдет в садик и завтра; впереди неделя свободы, которой надо распорядиться со смыслом. Осенью ей идти в школу, начнутся иные интересы - опять он останется один, в пожилом младенчестве, проводив внучку в подростковый мир. Мама Кира ушла от него в свой срок, лишь наскучило быть ребенком, и теперь, глядя на эту щедротелую женщину, можно поражаться тому, что они вытворяли с хохотом-кувырканиями, когда оба были маленькими. Будто не она, крохотная, бесстрашная, отчаянно кидалась с высоты в надежные отцовские руки, которые подхватят, не упустят, прижмут к себе, уловят биение детского сердца, средоточие ликования. Глядела на эти безобразия строгая дама с поджатыми губами, разъясняла своему воспитаннику: "Разве можно себя так вести?" Тихий мальчик отвечал с грустной покорностью: "Я тоже прыгаю с высоты. Только во сне".
Комнаты дедушки и внучки расположены рядом, у каждой выход на балкон, и они оберегают от родителей свою тайну. Папа с мамой усаживаются вечерами у телевизора, а она перебегает к нему в пижаме, залезает под одеяло:
- Де-душ-ка, расскажи…
Носом утыкается во впадину над его ключицей, ресницами щекочет щеку, палец дедушки прихватывая в кулачок, - трепетание ее ресниц, как трепетание души, а Финкель рассказывает без скидок на малолетство, передает внучке способность удивляться, не упускать невероятные события на своем пути, поражающие воображение.
- В лесу объявилось необычное животное, переполошившее птиц и зверей. Нет у него ушей - слышит пяткой. Нет глаз - видит носом. Не углядеть даже рта - куда же закладывает еду?.. Собралось в кружок лесное население, вопросило с пристрастием: "Как звать?" - "Как назовете". - "Откуда пришло?" - "Откуда скажете". - "Чего умеешь?" - "К чему приставите. Жуков пасти. Муравьев стеречь. Гусениц щекотать". - "Еще чего?" - "С черепахой ползать. С кузнечиком прыгать. С лягушкой квакать". Решили неуступчиво: "Прогнать!" А оно доброе-доброе, косматое-косматое, облохматилось, по кустам бегучи; виляет ногой за неимением хвоста, каждому заглядывает в глаза. Ростом, между прочим, с валенок… Подумай и скажи: что бы ты сделала?
- Возьмем, - отвечает внучка. - Пусть у нас поживет.
И он уносит ее, сонную, в кровать.
- Де-душ-ка, - шепчет в дрёме, - что такое валенок?..
Поутру открывает глаза - девочка стоит, ждет пробуждения. Отпахнуть одеяло, впустить в теплоту постели, чтобы зашептала на ухо, обдавая легким дыханием:
- Давай тайничать. Ты пишешь мне, я тебе, и кладем под подушки. Разговариваем с помощью под-подушек: никому не догадаться.
- Давай, - соглашается дедушка и после очередного пробуждения находит в изголовье записку. Буквы расползаются по бумаге, большие, кривые и помельче: "Хочется сказать неправду, хоть разочек!" Финкель отвечает коротко, под-подушечной почтой: "Разочек можно".
В тишине расцветает миндаль в горах. В тишине подрастает девочка Ая, большеглазая, задумчивая не по возрасту: душа приоткрыта чудесам. Порой затихает в полумраке комнаты, глаза смотрят - не видят, голубенькая жилка набухает на лбу. Дедушку это беспокоит, дедушка спрашивает - таков их пароль:
- Отчего ты грустный, пирожок капустный?
Внучка отвечает:
- Оттого я грустный, что ужасно вкусный.
И оба тихо радуются.
У Аи в комнате живет огромный зверь. Белый пушистый медведь сидит на полу, привалившись к стене; девочка пристраивается у него на коленях, спиной к теплому животу, зверь обхватывает ее лапами, черным кожаным носом утыкается в затылок, дышит неслышно в обе ноздри. Финкель усаживается рядом на коврике, вытягивая ноги; Ая читает по складам книжку, разглядывает картинки на страницах, дедушка млеет в теплоте ощущений.
Сказал однажды:
- Такой медведь не может быть игрушкой, очень уж он велик. Его место в лесу или в зоопарке.
- Он не игрушка, - ответила. - И он это знает.
В руках у девочки книга. Про патриархов Авраама, Ицхака, Яакова. Про Сарру, Ривку, Лею, Рахель. Книга открыта на той странице, где Яакову привиделся сон и сказано скупым словом: "Вот, лестница стоит на земле, а верх ее касается неба; и вот, Ангелы Божии восходят и нисходят по ней…", ибо там, наверху, расположены Врата Небес.
У Аи глаза вопрошающие.
- Де-душ-ка… У ангелов есть крылья. Отчего же они не летают, а поднимаются и опускаются по лестнице?
Финкель не готов к ответу и размышляет в постели немалое время, разглядывая по привычке белизну потолка. Посреди ночи спрашивает себя: "Возможно, они не ангелы, но люди? Поднимаются в последний свой путь". - "А опускаются? Кто же опускается по лестнице?" - "Они и опускаются. В наши сны".
- Де-душ-ка… - С паузами и придыханием: - Муравей ползет по строчке… Де-ду… - На "шка" недостает воздуха. - Он читает!..
У Ото-то - муха Зу-зу. У них - муравей в квартире. Иногда их два, иногда нашествие, но этот выделен среди прочих, хоть распознать его невозможно. Мама Кира смахнула муравья со стола, и он шлепнулся на пол, отбив лапки. "Ах, как грубо, - сказал, отряхиваясь, - как бесчеловечно!..", - дедушка уловил жалобу крохотного существа, страдающего от унижения, пересказал внучке, но мама не расслышала или сделала вид, что ничего не случилось.
Потом они поют на два голоса: "В далекий край товарищ улетает. Родные ветры вслед за ним летят…" Финкель научил, Детеныш-Финкель, больше некому. Папы с мамой улетели на Мальту, и после обеда они отправятся в поход. Одних привлекает город Ла-Валлетта, других - необследованные окрестности обитания для осмотра, обмера, нанесения на карту.