Макьюэн Иэн Расселл - Меж сбитых простыней стр 2.

Шрифт
Фон

Переполняясь раздражением, он придвинулся ближе, покровительственно уложил руки ей на плечи и проговорил громким шепотом:

- Знаешь что, давай-ка баиньки.

Паулина резко встала и ушла в спальню. Сцепив руки на затылке, О’Бирн слушал, как она раздевается; потом скрипнула кровать. Он встал и без всякого желания вошел в комнату.

Паулина лежала на спине; О’Бирн быстро разделся и лег рядом. Обычно подруга ластилась, сейчас же не шевельнулась. Он собрался погладить ее по плечу, но тяжело уронил уже поднятую руку. Они лежали в сгущавшемся молчании; наконец О’Бирн решил дать ей последний шанс: натужно закряхтев, он приподнялся на локте и навис над ее лицом. Ее набрякшие слезами глаза смотрели в сторону.

- Ну в чем дело-то? - с унылой покорностью пробубнил он.

Ее взгляд чуть сдвинулся и остановился на нем.

- В тебе, - просто сказала она.

О’Бирн отвалился и, помолчав, угрожающе буркнул:

- Понятно.

Затем перебрался через нее и слез с кровати.

- Что ж, ладно…

Затянув узлы на шнурках, он искал свою рубашку.

Паулина отвернулась. Однако в гостиной его нагнал ее взметнувшийся плач, просивший не уходить. О’Бирн оглянулся: в дверном проеме спальни белела одетая в холщовую сорочку фигура, которая вдруг в рваном стробоскопическом ритме словно перенеслась по воздуху и ткнулась ему в грудь, кусая пальцы и мотая головой. Он усмехнулся и обнял ее за плечи. Его окатило волной всепрощения. В обнимку они вернулись в спальню. О’Бирн снова разделся и лег, Паулина пристроилась на его плече.

- Поди знай, что творится в твоей голове, - сказал он и, совершенно успокоенный этой мыслью, заснул.

Через полчаса он пробудился. Паулина, измотанная неделей двенадцатичасовых смен, крепко спала. О’Бирн тихонько ее пихнул.

- Эй! - позвал он и толкнул сильнее.

Мерное посапывание сбилось, Паулина шевельнулась, и он произнес, подражая реплике из какого-то фильма:

- Слышь, мы еще кое-что не сделали…

Гарольд был взбудоражен. Когда в середине следующего дня О’Бирн пришел в магазин, брат схватил его за руку, размахивая листком бумаги.

- Я все подсчитал! - почти кричал он, - Теперь я знаю, что делать с этой лавкой.

- Угу, - вяло ответил О’Бирн и принялся чесать глаза; он скреб их, пока невыносимый зуд не сменился терпимой болью.

Гарольд потер розовые ладошки и торопливо пояснил:

- Возьмусь за "Американские звезды". Утром я говорил по телефону с их агентом, через полчаса он будет здесь. К едрене фене все эти письма про "отлить ей в манду". Хочу взять весь ассортимент "Флорентийского дома" по четыре с полтиной за штуку.

Слоняясь по магазину, О’Бирн примерил братов пиджак, висевший на стуле. Разумеется, он был маловат.

- Я буду называться "Трансатлантическая книга", - не унимался Гарольд.

О’Бирн бросил пиджак на стул. Кожан соскользнул на пол и съежился, точно сдутый воздушный мешок какой-то рептилии. Не смолкавший Гарольд его поднял.

- Если торговать исключительно флорентийской продукцией, мне дадут особую скидку и еще… - он хихикнул, - оплатят установку неоновой, бля, вывески.

- Сколько ты сбагрил надувных баб? - перебил его О’Бирн, опускаясь на стул. - В подвале еще двадцать пять этих сволочных блядей.

Гарольд разливал виски.

- Агент будет здесь через полчаса, - повторил он, протянув брату стакан.

- Да хрен-то с ним, - О’Бирн сделал глоток.

- Возьми фургон и валяй в Норбери, надо сегодня же забрать партию. Не хочу оттягивать.

О’Бирн угрюмо потягивал виски, Гарольд насвистывал, хлопоча в магазине. Вошел мужчина и купил журнал.

- Видишь, он взял английский, - кисло сказал О’Бирн, хотя покупатель еще разглядывал презервативы с усиками.

Мужчина испуганно дернулся и вышел.

Гарольд присел перед братом на корточки и заговорил как человек, растолковывающий несмышленышу, что такое совокупление:

- Что я сейчас имею? Сорок процентов от семидесяти пяти пенсов. Тридцать пенни. Тридцать сраных пенни. С "Флорентийским домом" я буду иметь пятьдесят процентов от четырех с полтиной. Вот это… - он шлепнул О’Бирна по коленке, - я и называю бизнесом.

О’Бирн покрутил перед ним пустой стакан и терпеливо дождался, когда его снова наполнят… Коротышка.

Склад "Флорентийского дома" занимал бывшую церковь, что стояла на неширокой уступчатой улочке. О’Бирн вошел через паперть. Контора и приемная с грубо оштукатуренными стенами расположились в западном крыле храма. Стоявшая в приемной купель служила большой пепельницей. В конторе никого не было, кроме пожилой дамы с голубыми волосами, которая печатала на машинке. Вначале она проигнорировала стук в раздвижное окно, но затем поднялась и отодвинула стеклянную панель. Взяв бланк заказа, она посмотрела на О’Бирна с нескрываемой неприязнью.

- Подождите там, - буркнула дама.

Насвистывая бесконечную мелодию, О’Бирн рассеянно отбил вокруг купели чечетку и причесался. Внезапно рядом возник ссохшийся мужичок в бурой куртке и с пюпитром под мышкой.

- "Трансатлантическая книга"? - спросил он.

О’Бирн дернул плечом и последовал за ним. Они медленно продвигались по боковому приделу, уставленному сборными стальными полками: заложив руки за спину, О’Бирн шел чуть впереди, старик толкал большую тележку. Кладовщик то и дело останавливался и, раздраженно пыхтя, снимал с полок толстые пачки журналов. Тележка наполнялась. Пыхтенье старика хриплым эхом разносилось по церкви. В конце первого придела он сел на тележку, устроившись между ровно уложенных пачек, закашлялся и долго отхаркивал в бумажный платок. Потом аккуратно сложил его и вместе с чудовищно зеленой мокротой спрятал обратно в карман.

- Слышь, ты помоложе, - сказал он, - Давай кати.

- Сам на хрен кати, - ответил О’Бирн. - Твоя работа.

Угостив старика сигаретой, он поднес ему огонь и кивнул на полки:

- Есть что почитать.

Тот сердито фыркнул:

- Сплошная гадость. Запретить бы к черту.

Они двинулись дальше. На выходе, подписывая счет, О’Бирн спросил:

- Кого нынче дрючишь? Мадам из конторы?

Кладовщик развеселился. Его дребезжащий смех, похожий на треньканье колокольчика, перешел в новый приступ кашля. Старик привалился к стене и, отдышавшись, многозначительно подмигнул слезящимся глазом. Но О’Бирн уже отвернулся и катил тележку к фургону.

Люси была на десять лет старше Паулины и чуть пухлее. Зато жила в большой удобной квартире. Она была медсестрой, тогда как Паулина всего лишь стажирующейся сиделкой. Друг о друге они не знали. Когда Люси открыла дверь, О’Бирн отвесил дурашливый поклон, щелкнул каблуками и преподнес ей купленный в метро букет.

- Предложение мира? - высокомерно спросила Люси, забирая бледно-желтые нарциссы.

Они прошли в спальню и сели на кровать. О’Бирн небрежно провел рукой по ее ляжке. Люси отбросила его руку.

- Отстань. Где пропадал три дня?

О’Бирн сам еле вспомнил. Два вечера он провел с Паулиной, один - в пивной с приятелями брата.

- Да так… с Гарольдом допоздна работали. - Он с наслаждением опрокинулся на розовое покрывало. - Переделываем магазин… и все такое.

- Сортируете похабные журнальчики! - визгливо рассмеялась Люси.

О’Бирн сел и скинул ботинки.

- Не начинай.

Слава богу, с оправданиями было покончено.

Люси нагнулась и подобрала его ботинки.

- Будешь так снимать, изуродуешь задники, - деловито сказала она.

Они разделись. Свою одежду Люси аккуратно повесила в шкаф и, обернувшись к полуголому любовнику, брезгливо сморщила нос:

- Это от тебя воняет?

Обиженный кавалер огрызнулся:

- Сейчас ванну приму.

Размешивая рукой воду, Люси перекрикивала рев кранов:

- Принес бы свои шмотки, я бы простирнула. - Она зацепила пальцем резинку его трусов. - Снимай, к утру высохнут.

В наигранной ласке О’Бирн перехватил ее руку.

- Нет, не надо! - поспешно прокричал он, - Утром чистые надел, правда!

Люси шутливо пыталась сдернуть с него трусы. Оба елозили по полу ванной, Люси визгливо смеялась, О’Бирн возбужденно пыхтел, но не сдавался.

Наконец Люси накинула халат и вышла. Было слышно, как она возится в кухне. О’Бирн сел в ванну и замыл на трусах ярко-зеленые пятна. Когда Люси вернулась, подштанники сохли на батарее.

- Может, примеришь? - из ванны спросил О’Бирн.

- Я к тебе, - Люси сняла халат.

- Прошу, располагайтесь, - улыбнулся О’Бирн.

Он потеснился, и Люси влезла в серую воду.

О’Бирн лежал навзничь на чистых белых простынях, а Люси уселась ему на живот, точно огромная гнездовая птица. Иных способов она не признавала, о чем уведомила еще в начале их отношений: "Командую я". "Это мы еще посмотрим", - ответил О’Бирн. Ему претила жуткая мысль о подневольном наслаждении, какое получали убогие из Гарольдовых журналов. Люси говорила отрывистым тоном, которым общалась со строптивыми пациентами: "Не нравится - больше не приходи". Незаметно О’Бирн проникся ее прихотями. Она не просто желала быть сверху, по требовала, чтобы он не двигался. "Еще раз шевельнешься, получишь", - однажды предупредила она. По привычке О’Бирн воткнул глубже и тотчас огреб пощечины, вылетевшие, точно змеиный язык. В тот же миг Люси кончила и повалилась на постель, заходясь то ли в рыданьях, то ли в смехе. "Чертова извращенка!" - угрюмо рявкнул О’Бирн, уходя с покрасневшей и опухшей щекой.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке

Популярные книги автора