3.Дождь. Я думаю о том, что ты меня ждешь, ты готовишь кофе и читаешь журнал. Дождь. Мне тепло, когда я представляю, как ты меня ждешь. Мне кажется, что в шуме дождя я слышу твой голос. Твой голос как послание. Где ты? Вода стекает по оконной раме. Я перебираю бумаги, но ничего не могу делать, когда представлю, что ты меня ждешь. Дождь, как занавес между мной и тобой, стóит его раздвинуть, и появишься ты, как солнце из-за туч. Я хочу увидеть солнце, но как я узнаю, что ты – солнце, если не будет идти дождь?
Первые два предложения требуют раскрытия или продолжения, попробуйте об этом поведать сами. Обязательно написать, потому что все остальное, что вы представляете себе, вам всего-навсего мнится. Вам кажется, что вы все знаете, но проверьте себя на бумаге и поймете, что это не так.
Как только вы напишете, увидите – все не так просто, что может быть лучше. Вы начнете искать и обязательно найдете новые краски для описания чувств. В следующий раз, когда захочется с кем-то объясниться, у вас уже будет понимание того, что именно хотите увидеть или почувствовать. Слово несет в себе символы чувств. И вместо туманного понимания или представления впервые в ваших руках будет белый лист и краски, которыми научитесь писать картины собственной жизни. Уверен, что они будут по-настоящему красивы.
Если вы захотите сочинить рассказ не о себе, используя символы, то все равно вы должны знать и помнить о них. Это работа, и, прежде всего, – над собой, над своим сердцем и внутренним миром. Краски рассыпаны по дороге жизни, и чем быстрее вы научитесь разбираться в них, тем лучше.
Я попробовал написать о времени и немного о тех, кто жил тогда, используя символы. Вам судить об этом рассказе, но я живописал, прежде всего, чувства и картины. Если вы увидите хотя бы одну из них, и она понравится, вы поймете, что все темное рядом с вами можно перекрасить в светлое.
Мир представится другим, даже там, где, казалось, такое невозможно. Прочтите этот грустный рассказ, но мне он кажется светлым, даже очень светлым. И мы продолжим.
Поиски натуры
Он лежал в углу комнаты. Маленькая однокомнатная квартирка в пригороде Москвы. Он выбрал ее из-за двери. Дверь была железная. Не было балкона, и единственное окно выходило во двор. Всегда пустой двор пригорода, грязный, с несколькими мусорными контейнерами и бомжами, которые вместе с собаками рылись в мусоре. То, что не годилось для них, они отдавали собакам и уходили вместе.
Уже несколько дней на въезде во двор стояли два "мерседеса". Они стояли днем и ночью. Они ждали его. Он знал, что за ним придут. Он мог уйти, но он остался.
У него в холодильнике еще было много еды. "Этого хватит, – подумал он, – еще дня на два на три".
А потом он выйдет… Он смотрит телевизор и слушает сообщения о погоде. Ему хочется еще раз услышать об этом. Какая же будет погода? Он хотел увидеть солнце, но на этой неделе ожидается только дождь. Он не увидит солнца, и мысль эта преследует его. Около брошенных в углу комнаты матрацев – ружье. На случай, если они начнут штурмовать, но это не те, кто способен на такое, они послали других, тех, что могут только ждать.
Они поняли: все бесполезно. То, что он взял у них, больше не вернуть. Они постановили, что ему – пора. Если бы и он сам не решил того же для себя, он бы ушел.
Это было в те дни, когда он только "открывал себе солнце". Солнце своего сердца, не похожее на обычную жару. Только тепло: домашнее материнское – то, что можно сравнить с солнцем. Вот тогда он и впустил в себя тепло, происхождение которого не мог объяснить. Оно держало его сердце теплым и в дождь, и в холод. Скорее всего, это было связано с женщиной, которую он полюбил.
Он не мог сказать ей об этом, думал, что скажет позже. Он хотел создать ее, и с этого времени уже знал, что станет художником. К нему пришла мысль, что всю свою жизнь он искал натуру, которая была бы похожа на то, что он почувствовал в себе, – впервые и навсегда.
Он мог бы мог выйти, если бы не последний штрих к статуе. Он смотрел на нее с разных сторон, но не видел в ней тепла. Он так или иначе работал над ней тридцать лет. Это было единственное произведение, которого никто не видел, оно было в его сердце. Он работал над ней тогда, когда приходило тепло, каждый раз стараясь передать волну, которая захватывало его. В тот день он понял, что пора закончить сделанное.
Он отодвинул штору и посмотрел во двор. Бомжи ушли. Дождь. И два "мерседеса".
Он лег на матрас, закурил сигарету, закрыл глаза и забыл о том, что на улице дождь…
Стояли первые дни весны, снег еще не растаял. Он шел из школы в резиновых сапогах. Стволы сосен уже чувствовали весну, и под солнцем насыщались теплом.
Она жила рядом.
Все началось весной. Весна в Сибири недолгая, а зимы длинные. Ты ждешь слишком долго, пока проснется твое сердце. Когда оно просыпается, тебе хочется жить, вдыхая тепло, и ты берешь его отовсюду, где только можно. Потом ты будешь вечно путать, чего ты ищешь, любви или тепла, потому что они всегда приходят вместе. Два солнца и твое чувство, похожее на солнце.
Зимой он болел, поэтому его оставляли дома. Кроме маленькой однокомнатной квартирки, где они жили с мамой, у него была еще лестница подъезда, куда он мог выходить.
Они жили на седьмом этаже, и он поднимался на четырнадцатый, чтобы смотреть на сосны и на небо. А когда выйдешь из теплой комнаты и посмотришь на небо, оно тебе кажется таким же теплым. И тогда он полюбил небо.
Когда он в первый раз он услышал ее смех, не помнил. Это был смех из другого мира, мира, связанного с небом. С этого времени он каждый день старался посидеть на подоконнике в подъезде четырнадцатого этажа, чтобы снова услышать тот смех или звуки шагов, которые затихали на восьмом этаже.
Он будет ждать ее долго, боясь, что когда увидит, уйдет тепло. Ему было одиннадцать лет, а ей – пятнадцать. Он спустился с подоконника весной, чтобы встретить ее на лестнице. Она была уже без шапки, с распущенными по белой куртке волосами и синими, похожими на небо, глазами. Она почувствовала его взгляд, посмотрела на него и улыбнулась.
Ему надо было сделать только несколько шагов, чтобы спуститься и войти в другой мир, а он этого не сделал. Волна, которая в первый раз охватила его, была слишком теплой, после чего его сердце больше не хотело холода. Иногда она приходила одна, но все чаще с мальчиками, которые провожали ее до дверей.
Он бросил школу и поступил в художественное училище. Целыми днями пропадал в мастерской. Мысль о тепле была связана только с ней. Формы ему удавались лучше всех, но они были пусты. Когда он делал очередной бюст, скульптуру или композицию, они казались ему холодными, хотя рядом восхищались и называли его Роденом.
Вся его комната была завалена анатомическими атласами, картами, фанерой, гипсом и статуями, большими и маленькими. На день ему хватало банки кефира, булочки и много-много кофе.
Он не замечал, что волосы его уже спадали с плеч, а запах немытого тела преследовал его, куда бы он ни ходил. Мать уехала жить в деревню, чтобы как-то прокормить его. Она приезжала раз в неделю, чтобы привести в порядок квартиру и проветрить комнаты. Она загоняла его в душ и подпирала дверь щеткой. Грозила выселить из квартиры и увезти с собой в деревню. Это была угроза, которую он бы не смог бы вынести, потому что боялся потерять тепло.
Тогда он стриг себя почти налысо, брил голову и лицо, зная, что теперь у него будет как минимум полгода, пока волосы снова не отрастут, а значит, не будут ему мешать, и он забудет о них.
Телефон давно выключили за неуплату. Кефира в холодильнике не было, а в вазочке, где мать обычно оставляла деньги, было пусто. Он оделся, открыл дверь, чтобы выйти, хотя и не знал толком, куда пойдет. Он был растерян, потому что рядом не было мамы, той, которая до сих пор берегла его. Около двери лежал телеграмма: "Мать умерла, похороны 4го, приезжай".
"Что за день сегодня? – подумал он. Стоял с телеграммой в руке и гадал, что за день?. По лестнице поднималась женщина. Он с трудом, сквозь зубы, потому что мышцы лица не подчинялись, спросил: "Какое сегодня число? Она ответила: "Двенадцатое". Он повернулся и зашел обратно в квартиру.
Взял молоток и разбил все статуи. Бросил резец. Собрал рюкзак и несколько вещей, которые были еще почти новыми. Он знал, что сможет их продать и купить билет, возможно, что-то остается и на еду. Он хотел к маме и не совсем понимал, как это? Как может ее не быть?..
Он забыл то тепло, которое пытался найти все эти годы, но в нем всегда сидело другое. И он понимал, что может задохнуться без тепла той, которая берегла его и не допускала, чтобы холод коснулся сына.
Он помнил дом, выложенный из бревен, покосившийся и почти улегшийся с одной стороны на землю. Он зашел в аккуратно вымытые сени, увидел прибранную постель, посмотрел на мамин халат на вешалке, но не уловил запаха жизни, дающего надежду. Было пусто. На столе лежала пыль.
Пришла мамина сестра. Она обняла его и заплакала. Он знал, что матери нет, но еще не чувствовал этого.
– Пойдем на кладбище, – сказал он спокойно, и тетя подумала, что он сказал это слишком уж спокойно.
– Как она умерла? – спросил он.
– Тихо, – ответила тетя.
Могилу матери он увидел сразу. Деревня была маленькая, и погост маленьким. Здесь люди умирали нечасто. Он сначала сел около могилки, а затем лег и вытянулся, прижавшись к холмику, как когда-то прижимался к матери. Он бы так и остался, если бы не тетя. Ему так хотелось к матери, но его не окликнули…