В чем-то эта ситуация оказалась сродни той, в которую сейчас попал наш герой. Он почти уныло брел мимо полок, разглядывая немыслимые с точки зрения антикварного дилера начала двадцать первого века сокровища по немыслимо бросовым ценам и… скучал.
Ну, хорошо, вот Олеарий "Путешествие в Московию", который здесь стоит всего двадцать пять рублей, а там за проломом в стене он может получить за него тысяч пять долларов, а то и все семь.
Но ведь кирпич, который он купил примерно за эти деньги – это точно двадцатник, а то и поболее…
И смысл?
Вот пять томов в отличном виде "Русских портретов" издания Великого Князя Николая Михайловича.
Двести пятьдесят рублей…
А выдача?
За сколько можно продать?
Даже сумасшедший Васенька просит за свои тридцатку, а нормально – четвертачок, да и то не сразу.
Но за двести пятьдесят он может купить парные вазы у Фабера, а там разговор начнется от ста тысяч долларов, не меньше…
Уж не говоря о том, что тащить пять тяжеленных томов – совсем не то же самое, что сравнительно небольшую коробку с вазами…
Или вот Готтенрот "История внешней культуры" (никогда Слава прежде не обращал внимания, что издавал его Вольф), два тома аж за те же двадцать пять. А продать можно, при наличии на рынке еще как минимум трех экземпляров, тысяч за пятнадцать от силы и то не вдруг.
Или все тот же уникальный кирпич с другим перепадом в цене и скоростью продажи?
Короче, у Карбасникова он купил всего одну книжку – "Стихи о прекрасной даме" Блока. Не из самых редких и дорогих, но всего за рубль и тут никакой Фаберже в процентном отношении равняться с Блоком не мог. Потому что пять тысяч долларов (за первую книгу Блока это дешево, но чтобы не возиться), деленные на ноль – давали в итоге бесконечность.
А с чем сравнить этот самый рубль местный с деньгами в его, Славином мире? За триста рублей он покупал "катеньку", в которой здешних рублей – сто. А триста рублей в его мире – это десять долларов, то есть Блок доставался ему за десять центов… Я ж и говорю – деление на ноль дает бесконечность…
Ну, почти на ноль…
Ну, почти бесконечность…
Этот рубль даже пришлось занимать у Надежды – лавка еще не наторговала с утра, чтобы дать сдачи с сотни…
И пока Прохоров шел до магазина Вольфа, он понял, как и что здесь надо покупать из книг.
Он выделил пятьдесят рублей на приобретения у Маврикия Осиповича и замечательно на них "пообедал". Так говорил один его покойный приятель-коллега, когда впереди светил хороший парное – "Тут нам с тобой на хороший обед хватит". Или наоборот, если никакой прибыли было не видно – "Здесь мы с тобой не пообедаем".
Правда, у Вольфа вышла некоторая накладка: Прохоров не знал, когда умер знаменитый издатель, не знал также и как тот выглядел, и когда вышел к нему солидный бородатый дядя с окладистой бородой и золотыми часами в жилетном кармане, наш герой едва не назвал его Маврикием Осиповичем. И только обращение кого-то из приказчиков к дяде спасло Прохорова от конфуза.
Однако куплено было: Шотлендер Я.В. Паровоз. Руководство для технических железнодорожных училищ, железнодорожных машинистов и их помощников.
Еще – Тимофеев А.Е История Санкт-Петербургской Биржи.
Еще – Никольский Б.В Литературно-художественный сборник. Стихотворения студентов императорского Санкт-Петербургского университета с иллюстрациями студентов императорской академии художеств (это была первая публикация Блока).
А еще – Андреевский М.В. Охотничьи Записки и Дневники Егермейстера М.В. Андреевского. Царская и русская охота.
А еще – Струков Д.Л. Десятилетие Императорского Российского Пожарного Общества.
А еще – "Ослиный хвост и мишень".
И в довершение "Вечерний альбом", как помнит читатель, первая книга Марины Цветаевой.
И вся эта разноголосица, подобранная по принципу: дешевая здесь и дорогая там, легкая по весу и легкая в отдаче – на пятьдесят рублей. И на любую из этих книг сегодня есть спрос.
Сколько можно было за это получить, Прохоров даже считать не стал – много. Тем более был шанс, что Цветаева, которая по Володиным словам в тринадцатом году вышла замуж и уехала за границу, еще в Москве и можно будет взять автограф.
В общем, на Никольскую Слава с Надеждой, которая тоже несколько заразилась его азартом, летели на крыльях…
И болтали без умолку…
И это была его вторая ошибка.
35
Было обещано мной в начале предыдущей главы рассказать, о чем собственно беседовали Прохоров с Надеждой, пока передвигались от магазина к магазину.
Но вот я думаю – а может, пока не стоит этого делать?
Разговоры их почти не менялись на протяжении всего пути и продолжились в дальнейшем (и уж эти-то части разговоров обязательно будут воспроизведены), почти никакого значения, где именно что было сказано, для дальнейших событий не имеет, а в чем Славина ошибка – можно будет понять без пересказа.
Важно только, что, подъехав на Никольскую, уже почти на месте, наш герой вдруг понял две вещи: во-первых, что сил после двух часов нагибаний, приседаний и выпрямлений перед полками Карбасникова и Вольфа у него уже практически не осталось. И пятнадцать минут, которые они сюда добирались, сидя не в самом удобном авто, ничего в этом смысле не решают.
А во-вторых, просто хотелось есть: кофе, как известно, дает некоторые калории организму, но после "капучино" прошло уже больше двух часов, а после завтрака – и все шесть.
Короче, подъезжая к месту назначения, Слава мучительно пытался вспомнить – куда можно пригласить даму, потому что подготовился он плохо и сведения об этом разделе московских достопримечательностей у него были весьма скудные.
После чтения несоответствующей литературы, а именно беллетристики, в памяти из всех таких точек сохранились, как ему казалось, только два названия: трактир Тестова и "Яр".
Но первый, запомнившийся подогретыми тарелками, располагался на Воробьевых горах, что по нынешнему, Надиному, времени, было уже Подмосковье, и расценить такое приглашение она, пожалуй, могла, как предложение поехать в гостиницу. Возможно – нет, и Слава все это себе придумал, но раз такая вероятность была, экспериментировать не хотелось.
А второй – вообще остался в памяти сценами разгула и кутежа. У Славы был приятель, что-то он там возглавлял по мебельной части еще при совке, который рассказывал, что в "Яре" стояли, заказанные его хозяином, специальные зеркала. Специальные своими размерами, потому что таких, подобных тем, столетней давности, в момент разговора ни одна советская фабрика изготовить все еще или уже не могла. А владелец ресторана, кажется, его фамилия была Соколов (или это был руководитель местного хора, кто ж это помнит), зная свою публику, заказал их не то в Германии, не то во Франции в большом количестве. И в момент пьяного разгула была у местных "весельчаков" такая традиция: человек, пошатываясь, вставал, поднимал руку и внятно произносил:
– Плачу за все…
И ему в эту поднятую руку, подоспевший лакей вкладывал бутылку шампанского, которая и летела в зеркало, а цена такого веселья аккуратно вносилась в счет "завсеплатящего". Наутро же, и в этом был весь фокус, зеркало было на месте, как будто ничего не случилось…
И в ЭТО он повезет Надежду?
Может быть, конечно, днем там все было прилично и чинно, но где гарантии?
– А вы знаете такого артиста Художественного Театра Ивана Москвина? – услышал он вдруг ее голос. – Вон он идет, наверное, на репетицию…
Прохоров даже смотреть не стал, просто кивнул молча, такую фамилию он слышал. Однако в душе страшно обрадовался, потому что нечаянная встреча вдруг решила все его проблемы.
Ведь еще в школе он читал о том самом знаменитом разговоре, который произошел между Станиславским и Немировичем-Данченко и послужил к основанию Художественного Театра.
А где он происходил?
Правильно, в ресторане "Славянский базар".
А где находится вышеозначенный ресторан?
Правильно, на Никольской улице…
И не могли два таких солидных человека беседовать абы где, наверное, они выбрали нормальное, приличное место…
И хотя разговор тот происходил в конце девятнадцатого века, можно было быть уверенным, что заведение это в тринадцатом году еще существовало и процветало. Потому что и при большевиках оно было открыто, а тогда ведь не было моды на все старое, как в последние годы, значит, "Базар" этот продержался на одном месте больше века.
Солидная рекомендация…
Правда, доходили до Прохорова какие-то разговоры о том, что ресторан этот сгорел, но было-то это (точнее будет) только в конце двадцатого века, а сейчас – наоборот, начало…
Слава никогда, в той своей жизни не был в этом заведении, да и, как он понимал свою спутницу, она тоже. Но ему казалось, что это и необязательно – ресторан, он и есть ресторан: пришел, посмотрел меню, выбрал, заказал, поел, ушел – что тут сложного или трудного?
– Надежда Михайловна, – предложил он старательно нейтральным тоном, – вы знаете, я вдруг понял, что голоден, да и вы, думаю, тоже. Поэтому хочу пригласить вас пообедать…
– Но я не знаю, где здесь можно это сделать… – не стала ломаться она. – Чтобы вкусно и недорого.
– Зато я знаю… – успокоил ее Прохоров. – Идея такая: отпускаем эту разва… – он хотел сказать "развалюху", но в последний момент поймал себя на слове, – этот замечательный бензомотор, потому что нормальный обед – это час, да пару часов мне в магазине нужно, а тут, как я вижу, полно извозчиков, так что доберемся.