Снаружи послышались тяжелые медвежьи шаги. Молния у входа в палатку свистнула, и Паша ввалился внутрь, холодный и мокрый, снял бушлат, без церемоний залез ко мне под спальник, обхватил меня сзади ледяными руками и, дрожа, стуча зубами, прерывисто запыхтел мне в затылок. Потом согрелся и задышал ровно и глубоко.
Я так и не смогла заснуть, борясь с тиграми и леопардами в душе, пока Адмирал не гаркнул свой "Подъем, господа сплавщики!"
В "Пушку" Адмирал меня пустил, хотя перед этим я слышала, как они спорили и как Павел его убеждал, что я справлюсь, что я вполне нормально "выгребаю", и да, под его, Пашину, ответственность. И что в случае чего он, Паша, сам за мной нырнет. Я ликовала, забыв про свои ночные кошмары и тревоги. "Пушкой" меня пугали второй или третий день. К тому же у меня ныли все мышцы, какие только нашлись в моем теле: спина, живот, бока и особенно руки и плечи. Я ощущала себя слегка одеревеневшей и боялась, что в самый ответственный момент подкачаю. Однако мы прошли порог как по учебнику, хорошенько разогнавшись на шивере и продавив "бочку" нашей "четверкой", как баржой. Я чувствовала себя героем и победителем, Паша сдержанно улыбался моим восторгам, Адмирал не ругался, и то хорошо. Во второй половине дня нам разрешили остаться на берегу, пока другая партия сплавщиков "каталась". Я немного поошивалась возле костра, надеясь, что кому-нибудь да пригожусь с готовкой обеда на всех. Меня посадили чистить картошку, потом лук. Потом, когда закинули все в котел, меня прогнали, и я побродила вокруг лагеря, помня, как легко здесь заблудиться. Я снова наткнулась на стадо коров. В этот раз с ними гуляли еще молодые лошадки и ослик. Лошадки отказались меня к себе подпускать, а ослик оказался ласковым и разрешил почесать себя за ушами.
Я вернулась в лагерь, когда все уже пообедали, и съела свою похлебку в гордом одиночестве, над рекой, свесив ноги с каменистого обрыва, слушая рев воды.
Гоша умудрился напроситься на чей-то катамаран и катался сейчас по второму кругу.
Паша сушил весла (и неопреновые костюмы) и маялся. Увидев меня, пинающую сосновые шишки, он оживился и позвал меня в горы.
– Там наши собираются на источник сходить. Это в семи километрах отсюда примерно. – Он махнул рукой куда-то вдоль реки, вверх по течению. – А я хочу сходить туда, – и он показал рукой поперек от реки, туда, где над лесом возвышалась горная гряда. – Пойдешь со мной?
Я кивнула.
– Или хочешь на источник? – на всякий случай уточнил он.
Я замотала головой:
– Нет. Хочу туда.
Идея тащиться куда-то в большой и шумной компании мне не улыбалась.
А к Павлу хоть я и относилась настороженно, но пока он на меня не рычал и не хмурился, он производил впечатление хоть и угрюмого, но спокойного и надежного человека, с которым можно сходить в разведку. Хотя, признаться, своим предложением он меня удивил. Я согласилась скорее из любопытства.
Мы пошли налегке, не взяв даже бутылки с водой.
Поначалу шагать было даже легко: мы шли по лесистому склону. Иногда проглядывало солнце, и, хотя под соснами было довольно тенисто, мне стало жарко, и я сняла с себя ветровку и обвязала вокруг пояса. В лесу еще лежал снег местами, но уже цвели какие-то не виданные мной ранее цветочки. Павел мимоходом указал мне на красивые желтые цветы на низкорослых кустиках и сообщил, что это дикий рододендрон. Я не успела ни полюбоваться, ни понюхать, потому что он, взяв довольно скорый темп, не собирался его снижать и давать мне отдых. Я пыхтела за ним, упрямо сжав зубы и стараясь не показывать, что уже выдохлась. Я ругала себя за то, что переоценила свои возможности. Ругать его за то, что, вероятно, он тоже переоценил мои, мне почему-то в голову не пришло. Я взмокла и стала подумывать вслух о том, чтобы снять и бросить где-нибудь на склоне верхнюю одежку, оставшись в тельняшке и легких леггинсах. А штаны и куртку подберу на обратном пути. Павел сказал, чтобы я так не делала.
Я снова скрипнула зубами и продолжила подъем.
Лес стал редеть. Я умирала от жажды. Павел сделал наконец остановку и сунул мне в руки кусок шоколадки. Я послушно сжевала три квадратика, и пить мне захотелось еще больше.
Странный мужик этот Павел. Он заявил мне, что пить нельзя. Ему так, видите ли, инструктор когда-то говорил.
Я пожала плечами. Нельзя так нельзя. Но когда мы снова двинулись в гору (я даже не успела как следует отдышаться) и он снова припустил вперед, не оглядываясь на меня и не замечая, что я отстаю все больше и больше, я тайком налакалась ледяной воды из первого же горного ручья в лесистой ложбинке.
Когда лес кончился, а горы продолжились, начались снежники и ледники. Мы все шли и шли вверх, и, хотя подъем был не особо крутой, я выматывалась все больше и больше. Фигурка моего спутника, которая становилась все меньше и меньше, маячила впереди, и я старалась если не догнать его, то хотя бы не отставать и не терять его из виду. Пару раз он все же оглянулся на меня и даже подождал. Дождавшись, снова рванул наверх, не давая мне передышки. Издевается, что ли?
Я закусила удила и упрямо рванула за ним, стараясь держаться к нему как можно ближе.
Вершина горы, на которую мы так упорно лезли, терялась в небе, и это не образное выражение. Я, карабкаясь все выше и выше, уже не стесняясь иногда передвигалась на четвереньках, радуясь, что Павел прет вперед и не видит моего позора. И еще я иногда тайком хватала пригоршню чистейшего горного снега и грызла ледяную крупу, наслаждаясь восхитительной сладостью.
Куртку мне пришлось надеть, потому что ветер в горах оказался тоже ледяным и солнышко в просветах между тучами уже не грело.
Иногда мне казалось, что вершина уже близко и вот сейчас мы залезем на этот уступ, отдохнем и пойдем вниз. Но когда я добиралась до намеченной точки, мне открывались все новые и новые склоны и уступы. Оглядываться назад, вниз, мне было некогда, я шла вперед и вверх, ориентируясь на синюю куртку моего спутника, который, казалось, вообще забыл, что он здесь не один.
Наконец он остановился и явно стал ждать меня, хотя за его спиной я видела, что до настоящей вершины еще далеко. Да, может, это и не вершина вовсе, а там за ней снова откроется перевал и новый подъем. Но когда я таки дошла до него, он сказал, что выше мы, пожалуй, не пойдем, хватит с нас и этого. Я с облегчением перевела дыхание и наконец-то развернулась лицом к подножию горы.
От открывшегося мне вида у меня снова захватило дух. Мне казалось, что я стою если не на макушке мира, то по крайней мере на его лбу. На уровне моего лица были только снежные вершины гор и облака. Я почувствовала себя птицей в полете. До этих вершин было рукой подать, и их было так много вокруг, что весь пейзаж казался мне нереальным, из другого мира.
Павел тоже смотрел на эти горы, и я впервые видела такое выражение его лица. Вечно суровый и угрюмый, сейчас он улыбался, и зеленые яркие глаза его на смуглом небритом лице словно светились. Теперь он казался мне похожим то ли на хищную птицу, то ли на пирата в этой своей бандане и неизменной тельняшке, которая выглядывала из распахнутой на груди крутки. Он с таким довольным видом вдыхал полной грудью этот ледяной горный ветрище, который, казалось, способен был сбить с ног даже его! Мне вдруг пришло в голову, что он радуется так, как будто не залез в черт-те какие дебри, где нога человека если и ступает, то весьма редко, а вернулся домой, куда давно стремился после долгих странствий.
Впрочем, я могла его понять. Ветер, который, казалось, проходит прямо сквозь меня, наполнял и меня какой-то неведомой мне раньше радостью и силой. Я почувствовала себя парусом, и хотелось раскинуть руки, закинуть голову и провыть что-нибудь дикое и радостное.
Внизу, где тоненькой блестящей ленточкой извивалась река, виднелся поселок, в нескольких километрах от которого располагался наш лагерь. Я разглядывала горы, реку, каменистые склоны вокруг меня; заметила, что они покрыты россыпью крупных фиалок. Я легко представила, что вокруг, кроме нас, на сотни километров нет ни одной живой души. И это почему-то не напугало меня, а, наоборот, наполнило каким-то непонятным удовлетворением.
Я вдруг заметила, что Павел уже какое-то время пристально за мной наблюдает, как будто изучает мою реакцию. У меня не было слов, чтобы выразить свои эмоции, поэтому я только широко улыбнулась ему, и он в ответ тоже молча улыбнулся, очень тепло и искренне.
Мы доели остатки шоколадки. Павел сообщил мне, что мы находимся на высоте примерно две с половиной тысячи метров и что это место как-то называется (какой-то перевал с труднопроизносимым названием, которое я сразу же забыла). Я спросила его, пойдем ли мы к вершине. Я передохнула и была готова покорять. Но он ответил, что нам пора вниз, что сегодня вечером намечается шедевральный адмиральский барашек, которого Сергей раздобыл у местных и собирается готовить по какому-то хитрому рецепту, и что мы приглашены (как, впрочем, и вся наша сплавная команда).