- Вы ведь тут единственная вдова, - невинно пояснил Никита. - Я еще жив, и Поэт, насколько мне известно, тоже.
- Господи, где ты его нашла? - спросила мама, явно смягчаясь.
- Во Дворце пионеров, - сообщил Никита.
Это была чистая правда: он делал декорации к спектаклю, который разыгрывали во Дворце пионеров мальчики из моего хора.
Чувство юмора у мамы с годами не увядало- она засмеялась своим мелким горловым смехом, я поняла, что Никита ее покорил. Настолько покорил, что я даже блажила мыслью нагрянуть домой в разгар рабочего дня и застукать их на месте.
Но с переездом девок в заведение на постоянное жительство Женька ввел новый распорядок дня и мои шансы незаметно сбежать практически свелись к нулю. Оказалось, что он умудрился снять квартиру, смежную с нашей, входную дверь которой замуровал наглухо и пробил новую дверь в стене, разделяющей кухни обеих квартир. Как я этих приготовлений не заметила, каждый день убираясь во всех углах, ума не приложу - видно, он немало усилий для этого приложил. А значит, были у него веские причины сделать это быстро и тайно.
В новом помещении были спальни для девок, каждая на двоих, два туалета и большая кухня - там я должна была убирать с трех до шести, когда у них начинался рабочий день. За это мне полагались дополнительные часы с надбавкой 25%.
Это было очень даже кстати, чтобы внести первый взнос за Никитину печь, но это связывало меня по рукам и ногам, так как из заведения был теперь единственный выход, который в рабочие часы девушек охранял мрачный Тамаз, а пока они спали, был заперт на специальный замок с сиреной и секретным набором, как сейф.
Вообще все у нас теперь было закрыто и запечатано, - похоже, что внезапный переезд под одну крышу был вызван чрезвычайными обстоятельствами, которые ставили под угрозу все Женькино славно налаженное дельце. Девок никуда не выпускали ни ночью, ни днем, - кроме меня, к нам входили только клиенты, да и тех записывали по телефону и впускали по особому списку. Продукты и выпивку привозил лично Женька, он же открывал мне дверь в семь утра, а ровно в шесть вечера являлся за мной в спальни и проводил через кухню к выходу. Я должна была уходить не прощаясь и не оборачиваясь, как жена Лота. Но за то, что я однажды обернулась некстати - при обстоятельствах почти столь же драматичных, как у жены Лота, - я не превратилась в соляной столб, а всего лишь потеряла работу и села на пособие по безработице.
А случилось это из-за Дины, у которой все в жизни должно было быть только как повесть о первой любви, потому что второй, по ее принципам, человеку не полагалось. у меня с Диной и Зойкой сложились какие-то нелепые отношения, как в приключенческих романах для самого непритязательного читателя. При случайных мимолетных встречах мы смотрели друг сквозь друга, словно не видя. Ничего бы особенного в этом не было, поскольку мне с девушками нашего заведения общаться не полагалось. Я поначалу и не общалась - мне хорошо платили за то, что я умела держать язык за зубами.
Но долгие часы в запечатанном помещении даже заключенного и тюремщика могут бросить друг другу в объятия, а уж простой уборщице в бардаке никак не уклониться от некоторой интимности с девицами. Главной моей подружкой стала Платиновая. В первый же день, только я стала стелить постели, она вбежала в спальню, достала из тумбочки шприц, ловко затянула зубами резинку над локтем и всадила иглу себе в вену Минуту она постояла, прислонясь к дверному косяку, на лбу у нее выступили крупные капли пота. Потом она тряхнула своей платиновой челкой и попросила:
- Только ты не болтай о том, что я на привязи, ладно?
Потом оказалось, что Танюша-Хныкуша тоже колется, Марина любит менять наряды по три раза в день, а Лидия страдает от мигреней. И каждая жаждет рассказать мне драму своей жизни во всех деталях. Мне болтать с ними было любопытно, хотелось чуть-чуть прикоснуться к тому темному, тайному, запретному, что вершилось совсем рядом, за запертой дверью. Я иногда пыталась себе представить, что там делается. Комнаты я знала до мельчайших подробностей, и мне ничего не стоило их населить и озвучить. Порой оттуда доносился смех, порой прорывалась музыка, и я чувствовала себя Золушкой у плиты - я тут грязь выгребаю, а они там, небось, пьют, танцуют, веселятся.
Это было, конечно, очень глупо - девки со мной иногда делились такими подробностями, что не позавидуешь. Только Дина и Зойка меня избегали и ни разу не зашли в спальни поговорить, когда я там убиралась. А мне что, я на дружбу с ними не напрашивалась - у меня своих забот был полон рот. Никита после покупки печи погрузился в творческий экстаз так глубоко, что у него начались нелады с мамой. Он жаловался, что мама бестактно нарушает его творческий процесс. А мама сосредоточила свою ненависть на его скульптурах, - ее обижало, что печью Никита интересуется больше, чем ею.
Мне бы радоваться такому обороту, но в каждой радости есть свой подвох. Они непрерывно жаловались друг на друга, но разделить их было невозможно - на съем наших несчастных двух комнат уходила вся мамина пенсия и почти половина моих заработков.
У Никиты как раз начался период отрицания женского начала, и он создавал корявых мужиков с огромными
членами. Доходило до того, что порой мужик совершенно исчезал на фоне члена, к которому он приделывал для убедительности уши и глаза. Места в нашей комнате было немного, и очень скоро члены с ушами и уши с членами начали заполнять Никитин верстак в салоне, который одновременно служил маме спальней.
Нарыв прорвался однажды среди ночи: я проснулась от истошных криков и грохота в салоне и помчалась туда босиком, оскальзываясь на ледяных зимних плитках. Мама в игривой ночной сорочке стояла на верстаке и швыряла на каменный пол Никитиных уродов. Мамины рыдания перекрывали звон осколков. Никита вбежал вслед за мной, губы его дрожали.
- За что, Шарман? За что?
- Они хотели меня изнасиловать! - завопила мама и грохнула об пол очередного глиняного мужика.
Никита взвыл, ринулся к верстаку, обхватил мамины острые коленки и стал стаскивать ее вниз. Мама яростно заколотила кулачками по Никитиной спине:
- И ты туда же!
Всю ночь мы не спали - с Никитой была истерика, он кричал, что не может оставаться в доме, где не ценят его как художника. Мама кричала в ответ что-то невразумительное и выходило, что во всем виновата я. Вынести это не было никаких сил, и я сбежала на работу раньше времени.
В другой день я могла бы подождать полчаса на улице, но в то утро с неба лил тропический ливень, какого мне не приходилось видывать в дождливой Москве. В Тель-Авиве так всегда, - месяцами нет дождя, но если уж хлынет с небес, так сразу поймешь, откуда взялась легенда о великом потопе. Было довольно холодно, и я промокла до костей, пока бежала от автобусной остановки, потому что в спешке выскочила из дому без зонтика. Опасаясь подхватить воспаление легких, я робко позвонила условным звонком, хоть понимала, что Женька будет недово-
лен таким нарушением порядка. Он открыл - не сразу но открыл - наверно, долго разглядывал меня в глазок и обдумывал, впускать или не впускать. Но мой жалкий вид и его мог навести на мысль о воспалении легких, а это значило бы нанимать другую поломойку, потому что девки наотрез отказывались убирать - скандал на эту тему разразился при мне сразу после переезда.
Женька открыл, но все же не удержался и спросил:
- Чего так рано?
- Обстоятельства, - ответила я туманно и, оставляя за собой лужи, ринулась в ****************?????
Женька было сделал шаг мне вслед, словно хотел остановить, но глянул на лужи, осекся на полуслове и пошел запирать входную дверь, которая так и стояла полуоткрытой после того, как я вплыла в нее в потоках дождя.
Я быстро скинула с себя мокрые шмотки и начала растираться полотенцем, чтоб хоть немного согреться. И тут я услышала голос Дины - я его сразу узнала, хоть за все это время она слова при мне не сказала. В голосе ее с раннего детства была какая-то потаенная интимная томность, странно противоречащая ее невинно-золотому взгляду и потому особенно привлекательная. Я помню, Поэт говорил, что она спрашивает "который час?" так, словно отдается. А тут она отдавалась в полную силу:
- Я умираю без тебя, умираю, я думаю только о тебе.
"С кем это она так? - подумала я, - неужто с Женькой?" Ведь никого, кроме него в квартире не было. Не дожидаясь ответа, она продолжала торопливо отдаваться - и тут я поняла, что она говорит по телефону:
- Ну что делать? Я вынуждена задержаться. Глупости какие, кем я могла тут увлечься? Феликс, радость моя, ты даже не представляешь, как я рвусь к тебе! Но ведь я приехала сюда не развлекаться, а работать - мне за это заплатили, так что я не могу все бросить и уехать. А мы все никак не завершим эти раскопки.
Вот так... У них это называется - раскопки!
- Да, находки потрясающие - я не могу по телефону, я приеду и все расскажу. Ну, конечно, я постараюсь как можно скорей Хватит ли на диссертацию?
Я думаю, хватит и не на одну.
Женька зашаркал где-то близко и напомнил свистящим шепотом:
- Кончай, каждая минута с Москвой стоит кучу денег.