– Всю жизнь, – сказал Генри, – у меня было такое чувство, что мне чего-то не хватает, что предназначенное мне счастье обходит меня стороной и постоянно маячит где-то вдалеке: всякий раз, когда я пытаюсь приблизиться к нему, оно снова и снова отдаляется от меня, но никогда не исчезает из вида – словно дразнит, давая почувствовать лишь издали, каково это – быть счастливым. А с вами, – продолжал он, обращаясь к Джорджу и Ребекке, – у меня такое ощущение, словно я мчусь навстречу смерти. Счастье поменялось со мной местами – и теперь хочет показать мне, что на самом деле его не существует. И не важно, что будет дальше, – заявил Генри. – Здесь, на этом самом месте я наконец победил это горькое чувство.
– Интересно, а сможем ли мы когда-нибудь сюда вернуться снова? – сказала Ребекка.
– Все в наших силах, думаю, – отозвался Джордж.
Между тем волны снова и снова обрушивались на скалу.
На обратном пути в Афины Ребекка погрузилась на борту катера в глубокий сон без сновидений.
Джордж и Генри обсуждали грядущий день, зачарованно глядя на огни, становившиеся все ближе и ярче по мере того, как их катер, рассекая волны, мчался к дому сквозь безмятежные сумерки.
Глава тридцать вторая
Дома у Генри было тепло и темно. Было не поздно, но все они очень устали, да и сказать друг другу им было нечего. В метро, по пути из Пирея, Ребекка снова уснула. Джордж согласился заночевать у них, только если ему выдадут сменную одежду. Профессор должен был заехать за ними рано утром.
Генри взялся приготовить чай, но, когда он заварился, Ребекка с Джорджем уже спали. Кухня наполнилась запахом мяты. Генри потягивал чай, вспоминая день, который они провели втроем. Потом он проведал Джорджа и отправился к себе в спальню – молча разделся и юркнул в постель рядом с Ребеккой.
Где-то неподалеку пророкотал мотороллер.
Свет из коридора упал на кровать, пронизав ее иглой.
Генри повернулся на бок, чтобы поцеловать Ребекку, и увидел, что она не спит.
Она взглянула на Генри и погладила его по щеке.
– Я люблю тебя, – проговорила она.
– И я тебя.
Потом он спросил, о чем же она все-таки думала, когда он к ней подплыл.
Она на мгновение стушевалась.
– Может, подождем до завтра?
Генри улыбнулся.
– Ты думала о Джордже?
– Нет, о нас с тобой.
Генри сморгнул.
– Только не сейчас, Генри, – может быть, завтра, когда мы останемся с тобой вдвоем.
– А я думаю, поговорить надо прямо сейчас, – возразил Генри. – Не то до завтра я весь изведусь.
Ребекка тронула его за руку.
– Ну пожалуйста, давай обождем.
– Джордж дрыхнет без задних ног, сам проверял. Ребекка зажмурилась. Генри резко повернулся лицом к задернутому жалюзи окну.
– Злишься на меня? – спросила она.
– Самую малость, – ответил Генри. – Если тебе есть что сказать – говори.
– Боюсь.
Генри снова повернулся к ней.
– Я все детство провел рядом с людьми, которые боялись со мной разговаривать, так что, если тебе есть что сказать, Ребекка, давай выкладывай.
Ребекка села.
– Ну? – настаивал на своем Генри.
– Джордж правда спит?
– Как убитый.
Ребекка закрыла лицо руками.
– Дело серьезное.
– Что бы там ни было, я с тобой, – сказал он. – Я же тебя люблю.
– Боюсь, если скажу, ты бросишь меня и со мной будет то же, что стало с моей матерью и сестрой.
– Что это значит?
– Это значит, что я беременна.
Генри поник лицом.
– По крайней мере, мне кажется.
– Как же так?
– Я напутала с циклом и вот сделала тест, – сказала она. – Результат положительный.
– Господи! Боже мой! – проговорил Генри.
Ребекка прильнула к нему, но он отстранился от нее – будто ушел в себя.
– Генри! – нежно сказала она. Но он, казалось, ее не слышал. – Генри! – повторила она.
– Какой ужас! – проговорил он. – Какой ужас, ты возненавидишь меня!
Ребекка откинула простыни, подошла к окну и застыла там, точно призрак, мерцающий в полумраке.
– Я должен тебе сказать кое-что ужасное, – продолжал он.
– Так говори, – бесстрастно потребовала она.
В это мгновение Генри захотелось потянулся к ней и обнять, но он не смог: перед ним вдруг возник образ его малютки брата – он не спит, а лежит бездыханный. Родители плачут навзрыд. И с ножницами кидаются к его тельцу.
Единственный младенец, которого Генри когда-либо обнимал, был мертв.
Ребекка заметила, что он плачет. Когда она в конце концов подошла к нему, он вскочил и убежал в ванну – там его вывернуло наизнанку. Вслед за тем он тихонько опустился на кафельный пол.
Когда же он вернулся в спальню, решив рассказать все начистоту, Ребекка уже спала. Близился рассвет.
Генри забрался в постель и обнял Ребекку так крепко, что она открыла глаза – и улыбнулась.
Глава тридцать третья
Профессор сдержал слово – и был у дома Генри ровно в шесть. Машина его оглушительно урчала. Генри услышал ее еще издали – и быстро оделся. За ночь он почти не сомкнул глаз и все глядел на окно, наблюдая за призрачными изломами света от фар, мало-помалу растворяющегося в проблесках наступающего утра.
Когда Генри вышел из спальни, Джордж уже был полностью одет.
Генри причесался перед зеркалом и пошел за портфелем, где хранил свои записи.
Ребекка все еще спала. Тело ее было прикрыто простыней лишь наполовину.
Генри представил себе зародившуюся в ней жизнь.
Он знал: от этой жизни можно избавиться в считаные часы – она угаснет, точно крохотная свечка, испустив легкий дымок. Только вот хотелось ли ей этого? – думал он.
Перед уходом Генри все же надеялся, что Ребекка проснется и он заверит ее, что потом они все обсудят. Но она лежала неподвижно, и Генри решил – пусть себе спит. Джордж придерживал дверь. Лицо у него слегка обгорело.
– А Ребекка что, не едет?
– Она все еще спит.
По дороге никто из них не решался заговорить – и профессор Петерсон включил радиоприемник. Небо ослепительно сверкало. Джордж опустил свое окно.
Если у них родится ребенок, где им жить? И где она собирается рожать – поедет во Францию? А что, если ребенок родится мертвым? Или обвитым пуповиной?..
И все это – за один-единственный год.
Неразрешимые вопросы водоворотом кружили в голове Генри.
Примерно в миле от раскопа профессор начал что-то насвистывать. А чуть погодя, забуксовав, он остановился в клубах пыли.
– Кто из вас, ребята, сходит за кирпичами?
Джордж вызвался добровольно. После того как он подложил кирпичи под колеса, Генри вышел из машины и направился к своей "Веспе". На шкале приборов, изнутри, скопился конденсат. Он постучал по стеклу…
Тявкнула собака – глаза его братика открылись в последний раз…
Большую часть утра он молча просидел в раскопе, копаясь в земле без особого вдохновения.
Он знал, что позже непременно с нею увидится. Так или иначе придется что-то решать – и у них все будет хорошо.
А потом, ближе к обеду, стала проявляться другая сторона сущности Генри – та ее часть, что немного опережала его в той жизни, которой он жил сейчас. Мысленно Генри увидел себя в Риджетнс-парке: вот он в твидовой куртке катит детскую коляску по живописной дорожке, а младенец весело похихикивает. Он представил себе, как укладывает пожитки в машину, готовясь к летним поездкам в Уэльс. Как мчит по лугам, поросшим высокой травой и утопающим в ярком свете, как рядом заливается беспрерывным булькающим смехом малыш. Как он учит его плавать в прохладных водах озера Бала. Его первые неверные шаги. А еще он чувствовал уединение. И видел Ребекку в толстом пальто без карманов и падающий снег. Выходные в Париже. Счастливые вечера.
Он больше не будет помышлять о смерти – и будет жить ради жизни.
Любовь как жизнь, только длиннее.