Наступает молчание, в котором вдруг отчетливо слышится разговор нетерпеливых посетителей в прихожей и шум соседней улицы. Оврей-Пелиссак с непроницаемым лицом, заложив руки за спину, меряет шагами комнату. Господин Цитрин сложенным вчетверо носовым платком утирает с лица пот. Наконец юноша не выдерживает:
– Не могли бы вы мне объяснить, для какой работы меня нанимают?
Круглолицый господин Цитрин вспыхивает как рак. Оврей-Пелиссак останавливается, задиристо встряхивает головой, засовывает большие пальцы рук в проймы жилета и говорит медленно, как человек, собирающийся очень долго развивать беспокоящую его мысль:
– Так вот: недавно господин Цитрин серьезно пострадал в автомобильной катастрофе.
Он получил такое сотрясение мозга, что почти утратил память. Случилось это в Меце, где господин Цитрин жил до недавнего времени. Я случайно попал в этот город. По совету друзей господин Цитрин обратился ко мне за консультацией. Я никого не принимал, но для него сделал исключение. Я осмотрел его и обещал вылечить при условии, что он согласится на некоторое время переехать в Париж, куда я должен был вскоре вернуться. Он согласился и за те два месяца, в течение которых я его лечу, состояние больного, по моему мнению, значительно улучшилось. Речь идет уже не о полной амнезии. . . Но у господина Цитрина еще случаются провалы в памяти, то есть он иногда не может припомнить то или иное, 7 Анри Труайя Господин Цитрин значительное или незначительное событие дня. . . Он жалуется, что не может восстановить в мыслях стройную последовательность воспоминаний, наполняющих жизнь, делающих ее целеустремленной. Вы понимаете?
– Конечно. Но пока не могу понять, в чем будет заключаться моя работа. . .
Сердце господина Цитрина бьется так часто, что он наполеоновским жестом засовывает руку под жилет и пытается глубоко дышать.
Профессор пододвигает стул и садится рядом с юношей.
– Я подумал, что хорошо было бы нанять для моего пациента, чтобы он смог избавиться от провалов в памяти и неуверенности в себе, какого-нибудь молодого человека, энергичного, наблюдательного, который ходил бы за ним повсюду и вечером самым подробным образом отчитывался бы о том, что господин Цитрин делал в течение дня. Таким образом, нашему больному будет казаться, что он вполне здоров, он сможет наконец избавиться от чувства беспокойства и неполноценности, которые тормозят сейчас полное выздоровление. Вы будете получать две тысячи франков в месяц, вас обеспечат жильем, бельем, питанием. . .
Господин Цитрин больше не может слушать. Он умирает от стыда.
– Итак, вы согласны?
Господин Цитрин затаил дыхание. Молчание, кажется, длится вечность. И вдруг юноша говорит:
– Да, согласен, – голос его звучит спокойно.
Господин Цитрин поворачивает голову. Он видит лицо юноши, на котором нельзя прочесть ни насмешки, ни удивления, одно лишь сосредоточенное внимание. Господина Цитрина охватывает слабая радость выздоравливающего человека. Как все просто и легко! Юноша не удивляется и не смеется над ним! Он его понимает! А может быть, даже жалеет! Будто сквозь сон он слышит, как доктор Оврей-Пелиссак излагает практическую сторону дела, а юноша кивает головой:
– Вы будете жить в этом доме, в комнате, смежной с комнатой господина Цитрина. Ваша работа будет заключаться в том, что вы повсюду будете следовать за ним, но на определенном расстоянии, так, чтобы он вас не видел. Должен вам сказать, что господин Цитрин очень близорук и это значительно облегчит ваше задание. Вечером вы будете составлять отчет о том, что господин Цитрин делал в течение дня, и будете читать его господину Цитрину перед тем, как вручить. Не скрою, что работа будет требовать от вас большой наблюдательности, безупречной честности, и надеюсь. . .
Речь течет быстро, мягко, мелодично. Тихо спускаются сумерки, и чужой парень уже кажется не таким и чужим. Господину Цитрину представляется, что они знакомы давно, но расставались на какое-то время, а теперь снова встретились через много лет. Это ощущение давнего знакомства ему очень приятно, хотя он хорошо знает, что оно ошибочно. ОврейПелиссак встает:
– Мне остается только спросить, как вас зовут.
– Жан Пиге.
Глава II
До несчастного случая господин Цитрин жил в Меце, на тихой улочке, в розовом кирпичном доме, стоявшем посреди цветущего садика.
Он был холост, жил на ренту и умел разумно организовать досуг. Утром он копался в садике или мастерил мух для наживки. Делал он их из гороха, крылышки из кусочков целлофана, а лапки из лески. Он мог также часами раскладывать, клеить, отклеивать и переклеивать многочисленные марки своей коллекции. После обеда он отдыхал до пяти часов, давая желудку возможность спокойно переварить еду. К нему часто заходили друзья. У господина Цитрина было немало друзей. Его отзывчивость, добродушный юмор, беззаботность, искренняя приветливость привлекали людей. Гостей он обычно принимал, сидя среди подушек в глубоком кресле, с двух сторон обставленном маленькими столиками, на одном из которых стояли прохладительные напитки, а на втором – соленые сухарики для возбуждения жажды.
Старуха Марта, экономка господина Цитрина, не успевала проводить вас в гостиную, а уже сам хозяин торопился навстречу с раскрытыми объятиями и доброй улыбкой.
"Неужели это вы? Вы?" – приговаривал он, одновременно радуясь и как бы удивляясь, даже тогда, когда он точно знал, что вы должны прийти в определенное время. Он немедленно увлекал вас к стулу, который располагал против своего, и со сладостной растроганностью смотрел, как вы усаживаетесь, приговаривая: "Вот так! Вот так!.." – будто каждое ваше движение приносило ему особенное удовлетворение. Затем он расспрашивал о вашем здоровье, о ваших делах и упрашивал попробовать какой-нибудь напиток или пирожное, чтобы подкрепиться, неизвестно после чего.
– Я знаю, что вы любите, – говорил он, – вы попробуете вот это, это и это, а выпьете вот это!
Если гость отказывался, он кричал:
– Марта! Нашему гостю больше не нравятся ни ваши пирожки, ни ананасовый сок!
Гость, смеясь, возражал, а господин Цитрин, тоже посмеиваясь, потирал руки, покачивая головой, и повторял:
– Ни пирожки! Ни ананасовый сок! Ничего не понимаю. Но, может, выпьете хоть немного апельсинового напитка?
Гость наконец давал себя уговорить, и господин Цитрин радостно подмигивал и приговаривал:
– Постойте! Постойте! Постойте! А я уже решил, что вы не голодны! И не хотите пить!
Когда гость уже угощался, господин Цитрин заводил с ним медленный разговор на какуюто общую тему, например, о будущем сельского хозяйства во Франции, либо о влиянии пейзажа на характер человека, либо о том, как было бы хорошо построить "деревню братства", где все друзья господина Цитрина жили бы каждый в собственном маленьком домике.
Он говорил, зажмурив глаза, время от времени быстро облизывая губы так, будто ктото нарочно намазал их медом. Эта мимика и эти разговоры, которые постороннему могли бы показаться странными, были у господина Цитрина проявлением искренней радости. Он всегда радовался каждому гостю, независимо от того, кто приходил. Каждый раз его удивляло и приятно поражало, будто незаслуженная им награда, то, что кто-то, кто бы он ни был, побеспокоился, зайдя к нему. Правду говоря, ему нравилось быть всеобщим любимцем. Это чувство могло бы перерасти в манию, если бы господин Цитрин не жил в таком благоприятном окружении. Поэтому после несчастного случая его удручала далее не так потеря памяти, как 9 Анри Труайя Господин Цитрин то, что ему придется уехать из города, в котором все знали и уважали его, туда, где никому не будет до него дела. Он так, наверное, и не решился бы на эту поездку, если бы не уговоры друзей, угрозы Оврей-Пелиссака и твердое обещание, что старуха Марта поедет вместе с ним.
Вот уже два месяца он в Париже, а до сих пор жалеет, что дал себя уговорить. Но впрочем, делалось все для того, чтобы он не замечал неудобств, связанных с таким неуместным изменением в его жизни. Хотя он и нанял в Нейи полностью меблированную квартиру, старуха Марта сделала так, чтобы оформление комнат напоминало ему их домик в Меце. Особенно она позаботилась о письменном столе, за которым господин Цитрин долго и охотно сидел.
Если бы не серая стена соседнего каменного здания, которая затеняла окно, можно было подумать, что это их гостиная в Меце, где господин Цитрин угощал когда-то своих многочисленных друзей. Заботливая служанка привезла с собой даже коллекцию настенных часов, которой ее хозяин особенно гордился. Часы эти имели круглые, продолговатые, звездчатые, раскрашенные и покрытые странными отверстиями циферблаты, тикали, звонили и мелодично били, когда им вздумается, под колпаками из гладкого стекла. После сытного обеда господин Цитрин, как и когда-то в Меце, засыпал в кресле под их тихую музыку. Но каким грустным и невыносимым было пробуждение! Комната, в которой так быстро наступают сумерки. Тишина, в которой едва слышно тикают часы, и когда по улице проезжает грузовой автомобиль, изредка зазвенит хрустальная подвеска люстры, или задрожит оконное стекло, один-единственный стакан на столике, одна-единственная тарелка. Господин Цитрин никак не может забыть, что он одинок в этом городе и никому не нужен.