- Мы-то знаем, что такое социализация, - значительно сказала журналистка, словно мама хотела схитрить. - Нам известно, что, когда у вас рождаются дети, они переходят в собственность государства. Нам неизвестны только некоторые детали. Ну, например, мы не знаем - имеют ли право родители давать детям имена по своему выбору, могут ли они навещать их? Знают ли дети своих родителей?
Антошка перевела недоумевающий взгляд с журналистки на маму. У мамы собрались веером смешинки у глаз, и она еле сдерживала их, чтобы они не разбежались по всему лицу.
- Вы понимаете меня? - спросила журналистка.
- Я понимаю, что вы говорите, но только у вас странное представление о нашей жизни. - Мама обняла Антошку за плечи, словно эта дядететя хотела отнять ее. - У нас никакой социализации нет.
- Отменили?
- Нет, у нас никогда ее не было.
- Странно, - передернула плечами журналистка. - Мы располагаем точными данными.
- Вероятно, из ненадежного источника, - высказала предположение мама.
- Из немецкого женского журнала.
- Я так и полагала.
Чтобы переменить разговор, журналистка спросила:
- Вы, как видно, интеллигентный человек. У вас есть профессия?
- Да, я врач, - ответила Елизавета Карповна.
- Врач? - удивилась дядететя. - Значит, у вас есть капиталы?
- Нет, - улыбнулась мама. - Когда я училась - получала от государства стипендию, немного зарабатывала уроками.
Дядететя прищурилась.
- Вы хотите сказать: за то, что вы учились, платили не вы, а платили вам?
- Вот именно. Я знаю, это удивляет многих иностранцев. В некоторых странах на врача нужно учиться десять лет и платить профессорам за лекции, за сдачу экзаменов, за пользование лабораториями, анатомичкой. Для этого надо быть состоятельным человеком.
- Благонадежный человек может получить ссуду в банке, - добавила журналистка.
- Я это знаю, - спокойно ответила мама. - За эту ссуду врачи расплачиваются всю жизнь и поэтому вынуждены брать большие деньги с пациентов.
- Вы хотите сказать, что берете с ваших пациентов меньше?
- Нет, в нашей стране лечение бесплатное. Журналистка иронически улыбнулась.
- Я хотела вас спросить, что вы думаете об исходе войны, кто победит, но едва ли я получу от вас беспристрастный ответ, - заметила журналистка и сердито перечеркнула в блокноте все, что успела записать. - Так со мюккет! - с трудом раздвинула она в улыбке губы.
- Вар со гуд! - весело ответила мама.
Фру Седерблюм, видя, что гости собираются расходиться, взяла маленький поднос и стала обходить дам. Женщины раскрыли сумочки, достали конверты.
- За каждый кусочек торта или кекса прошу оторвать сто граммов хлеба, - сказала хозяйка.
Все стали отрывать крохотные талончики на хлеб.
Антошка показала маме три пальца.
Одна дама забыла свои карточки дома и была очень смущена.
- Завтра мы увидимся с вами на выставке, - сказала она хозяйке, - и я непременно принесу. Фру Седерблюм кивнула.
- И кстати, - обернулась к гостям дама, которая забыла карточки, - на выставке, говорят, будут представлены последние работы Его Величества. Каждое рюэ, которое выткал Его Величество, - это настоящее произведение искусства. Очень рекомендую посетить выставку. Вы будете очарованы.
Елизавета Карповна и Антошка распрощались и вышли на улицу.
Антошка глотнула свежего воздуха.
- Мама, что такое рюэ, которые делает король?
- Это яркие пушистые коврики из шерсти.
У ВИТРИНЫ
Мама с Антошкой спешили в пресс-бюро. Теперь они работают там каждый вечер. Взявшись за руки, перешли сквер.
Швеция не воюет, но признаки войны, в оцеплении которой находится страна, видны повсюду. Бросаются в глаза белые щиты с синими стрелками, на которых чернеет слово "Шюцрум" - "Бомбоубежище". На углу каждого квартала под нарядными вывесками магазинов строгая синяя надпись: "Раппортстеле" - "Командный пункт противовоздушной обороны", и над ней мигает синяя лампочка, прикрытая сверху колпачком. Вдоль тротуаров, где всегда были яркие кусты роз, грядки тюльпанов и гвоздик, сейчас цветет белыми и сиреневыми цветами картошка. Все скверы завалены дровами. По тротуарам цокают деревянными башмаками женщины.
Вышли на ярко освещенную Кунгсгатан. Вдоль улицы громыхают автомобили с уродливыми прицепами - газогенераторами - и с мешками дров и угля на крыше. У выхода из ресторана стоит дама в вечернем платье, рядом ее кавалер - грузный швед в цилиндре и во фраке; он открыл люк газогенератора, кочережкой помешивает угли. Летят золотые искры, и за ними вырываются синие языки пламени. На бензине ходят только дипломатические машины и даже к королевскому автомобилю прицеплен для видимости газогенератор.
У Швеции нет своей нефти, нет угля, газа, а морские пути блокированы войной. И ежедневно страна сжигает в топках заводов и паровозов, в газогенераторах автомобилей гектары леса. Война, в которой и не участвует Швеция, слизывает огненным языком роскошные тенистые леса, оставляя голые валуны, унылые пни.
И, как знак прошлого, довоенного времени, разноцветными огнями горит реклама. А небо над городом зияет черной пастью.
Елизавета Карповна и Антошка быстро пробираются в медлительном потоке толпы. На углу улицы у большой витрины собралась публика. За зеркальным стеклом десять живых девушек. Все одинаково одеты в черные юбки, белые блузки, все одинаково причесаны, на всех черные туфли на высоком каблуке. Только на кармашке блузки у каждой вышит свой номер. Девушки улыбаются, медленно поворачиваются, как манекены, чтобы их можно было лучше рассмотреть. Одна из них будет счастливицей. Одну из них изберут мисс Лучией - самой очаровательной девушкой Швеции. Она поедет по городу в фаэтоне, запряженном белыми лошадьми, и мэр города вручит ей ожерелье, а девять девушек снова вернутся к прилавкам магазинов, в швейные мастерские или сядут за пишущие машинки.
Швеция не воюет. Она может избирать очаровательную мисс Лучию.
Антошке все девушки показались совершенно одинаковыми и все красивыми, и она не могла решить, которая же лучше.
- Вот уж никогда не согласилась бы вертеться в витрине всем напоказ, как заводная кукла, - сказала она.
Мама улыбнулась. Антошка никогда и не могла бы попасть в число десяти - нос слишком короткий, глаза большие, широко расставленные, правое ухо чуть оттопырено, и худышка она ужасная - ни одно платье на ней красиво не сидит. Толстая только коса. И все равно милее дочки для мамы быть не может.
- Быстрее, быстрее, нас, наверно, уже ждут, - торопит мама.
Но вот снова людской поток встречает на пути преграду. У витрины германского турбюро собралась толпа. Автомобили без устали гудят, осторожно объезжая ее посередине улицы. Витрина турбюро ярко освещена: она не зазывает теперь совершить увеселительную поездку в третий рейх, ее задача устрашать шведских обывателей. С начала войны в ней почти ежедневно менялись карты "завоеванных" фашистской Германией стран. Карту Польши сменяли карты Дании, Норвегии, Нидерландов, Бельгии, Югославии, Франции, Греции. 22 июня 1941 года в окне появилась огромная карта Советского Союза. Черная тень каждый день перемещалась с запада на восток, покрывая собой значительные пространства Советского Союза. Зарвавшиеся фрицы поместили затем в своем окне карту земного шара, и почерневшие от заштриховки страны наводили ужас на шведских обывателей. Швеция выглядела крохотным островком. Черная тень приблизилась к Москве и там застыла. Стремительный бросок фашистских армий кончился.
Сегодня гитлеровцы выставили в витрине огромные фотографии. Над ними горит неоновая надпись: "Зверства русских".
Антошка в ужасе вскрикнула. На фотографиях горы трупов женщин и детей. Прямо на Антошку смотрит недетским, полным ужаса взглядом малыш, прижавшийся к груди мертвой матери. Старик сидит, опираясь на клюку, возле дымящихся бревен - это все, что осталось от его жилища. Обгорелые остовы домов гневно глядят с фотографий пустыми глазницами окон. В центре витрины большой портрет фюрера с младенцем на руках. В толпе ожесточенно спорили.
- Вот они какие, русские! - кричал молодой швед в коричневой рубашке. - Подумайте, господа, что делают большевики с цивилизованным миром!
- О благородный фюрер, - воскликнула дама в ярко-голубом шелковом пальто, - как он нежно прижал к себе малютку! Это так символично!
- Может быть, мадам, вы поищете в горе трупов мадонну, из рук которой вырвал ваш фюрер младенца? - Студент в белой шапочке, с которой на плечо свисала черная кисть, метнул злой взгляд на сердобольную даму.
- Русские варвары! - продолжал выкрикивать молодчик в коричневой рубашке.
- Замолчи, гитлеровский выкормыш! - хрипло крикнул высокий худой человек в роговых очках. - Я поляк, бежал с германской каторги. Я знаю это место. Эта фотография растерзанных людей сделана в варшавском гетто. Я сам видел эти горы умерщвленных гитлеровцами людей. Немцы похваляются собственными зверствами!
Антошка схватила маму за руку. На мраморный цоколь дома ловко вскарабкался юноша в клетчатой рубашке, в брюках-гольф. Он откинул прядь светлых волос со лба.
- Люди, клянусь вам, это наша деревня Лидице, уничтоженная фашистами. - Чех показал на фотографию: на развалинах домов, как кладбищенские кресты, торчали печные трубы и вздымали к небу обгоревшие сучья толстые стволы деревьев. - Нацисты уничтожили всех жителей этой деревни.