"ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!"
Глава шестая
Лия открыла глаза и поправила сползающий с живота пузырь со льдом. Пузырь уже был не холодный - лед, видимо, растаял за то время, что она лежала в забытье, телом распластавшись на жестком больничном матрасе, а душой погружаясь в бездонную черную прорву. Внизу живота негромко, но чувствительно ныло. Лия попыталась перевернуться со спины на бок, тоскливое нытье взметнулось пронзительной вспышкой боли и память тут же услужливо подсунула ужасное - ее собственные ноги в белых полотняных чулках, вздернутые высоко у нее перед глазами. А в заветной глубине, в самом центре ее существа опять началось неотступное вращение чего-то острого и металлического, вытягивающего из нее все внутренности, чтобы намотать их на жесткую неподатливую ось.
Боль снова всколыхнулась, теперь уже в спине. Лия дернулась и затихла, прислушиваясь к себе - горячая липкая жидкость выплеснулась из нее наружу и поползла к коленям. Она сунула под себя руку, - рука погрузились в теплый поток и поспешно выскочила обратно, на казенное одеяло. Приподняв голову с подушки, Лия увидела, что все пальцы обильно испачканы блестящим, густым и красным.
Как ни странно, вид собственной крови протрезвил Лию и вернул к реальности. Хоть верхний свет был потушен, вокруг нее все так же бурлила и переливалась разговорами абортная палата. Шумы возникали то тут, то там и мгновенными смерчами взмывали к потолку, чтобы тут же разбиться на осколки и рассыпаться островками полной тишины. А над всем этим контрапунктом спокойный тусклый голос продолжал давно, как видно, начатый сюжет:
- ...приходит он недавно домой, пьяный, конечно, и говорит: "Дай трешку, а то повешусь". А я ему: "Какую еще трешку? Иди, вешайся". Ну, он в ванную пошел, повесился и ждет, что я снимать его побегу. А я не спешу, я дверь приперла, чтоб из соседей никто раньше времени не ворвался. Пусть, думаю, повисит - может, протрезвеет.
В палате все стихло, шорохи щопоты, смех. Голос замолк, наслаждаясь эффектом. Наконец кто-то не выдержал:
- И что с ним стало?
- А ничего не стало. Крюк из стены вылетел.
Тут тишина взорвалась оглушительным хохотом - хохотали в двадцать глоток, заходясь, задыхаясь, всхлипывая.
- Ой,не могу, крюк вылетел!
- Это ж надо, крюк вылетел!
- А если б не вылетел, тогда что?
- Неужто не сняла бы?
- Да сняла бы, сняла! Только не сразу, чтоб в другой раз не повадно было.
Что-то твердое ткнулось Лие в бок - на полу перед ее койкой скорчилась Анька.
- Что, очень больно было?
Лия, не в силах ответить, только молча кивнула, но Аньке этого было достаточно:
- Мне тоже больно было, только мне искусственные роды делали...У меня мальчик был, семьсот грамм. Я его видела, весь желтый, и ручки, и ножки... А у тебя кто был - мальчик или девочка?
Вопрос ошеломил Лию. Она никогда не думала о том, что росло внутри ее тела, как о человеческом существе. Оно не имело ни лица, ни пола, оно было просто кошмаром, от которого необходимо было избавиться как можно скорей.
- Они говорят, - продолжала Анька, - что ты незамужняя. Ведь незамужняя, правда? И еще они говорят, что он тебя бросил.
Это было уже слишком:
- С чего они взяли?
- Они говорят, не провожал тебя никто.
А кто мог ее провожать - мама или Виктор, от которых она постаралась все скрыть? Не могла же она признаться им в том, что с ней случилось? И как бы в ответ на ее мысли соседка по койке объявила решительно:
- И правильно! Ни к чему в наше время детей иметь!
- Как же без детей? - ужаснулись из разных углов.
- А так! Собаку завести и дело с концом. Собака лучше любого ребенка. Хлопот с ней мало, а любви от нее много.
- Это точно, - согласилась хриплая из дальнего конца. - У одной полковницы на нашей улице муж кобеля держал, так она с ним жила.
- С кем жила? - усомнились в темноте.
- Да с кобелем же, с кем еще? Видный такой кобель, немецкая овчарка.
- Это на какой улице?
- На Семеновской, где трамвай ходит.
- Это где булочная, что ли?
Рассказ начинал обрастать подробностями, становясь все более правдоподобным.
- Точно, где булочная. В доме номер семнадцать они жили, как раз против трамвайной остановки.
- Номер семнадцать - это серый дом, где аптека?
- Ну да, он самый. Началось это у них, когда полковник в командировку уехал. Он, значит, уехал, а она осталась - ванну приняла и прилегла на диван, отдохнуть. А кобель подошел и языком ее прямо в матушку-барыню лизнул. И лизнул он ее с такой лаской, что она вся возмутилась. Прямо так и запылала вся!
Похоже было, что хриплая сама начинает пылать все жарче и жарче. Голос ее вздрагивал и трепетал, то взмывая под потолок, то опадая до шопота.
- И тут же она с этим кобелем поимела. Муж у ней был полковник и любовник в каком-то чине, но ни с кем она такого удовольствия не имела, как с этим кобелем. И звали его Джульбарс!
- Красивое имя - Джульбарс! - прошептала соседка Лии самозабвенно.
- И стала она с этим кобелем, как с мужем, жить. Розовая стала, пышная вся, довольная. И вот, наконец, муж из командировки приезжает.
В этом месте хриплая сделала эффектную паузу и замолкла, ожидая реакции.
- Ну, и что было? - на одном дыхании спросил многоголосый хор.
- Муж, значит, приезжает, и ведет она его, как положено, в спальню. А кобель под дверью как начал выть! До самого утра выл, всех соседей перебудил. Ну, муж наутро вышел и кобеля своего зовет, - пойдем, значит, гулять. А кобель с ним не идет и в глаза ему не смотрит. Полковница, бедняжка, вся страхом извелась - а вдруг кобель чего из ревности сотворит? И говорит мужу: "Я пса этого боюсь, он стал какой-то странный. Я видеть его не могу, так что выбирай - он или я!"
Что полковнику было делать, жена все ж таки дороже. И повел он своего любимого Джульбарса к ветеринару, чтобы тот его усыпил. А Джульбарс этот умный был, как человек. Как его уводили, он полковнице прямо в глаза посмотрел - прощай, мол, навек. Ну она от этого взгляда в обморок так и хлопнулась!
По палате волной прокатился вздох и кто-то робко спросил:
- Ну а муж что?
- А муж что? Муж он муж и есть.
Женщины, отрезвленные будничной трезвостью этого утверждения, опять привычно загалдели, но все тише и тише, пока вовсе не утихли. Палата наполнилась сонным дыханием, и только Анька все не уходила.
- Я замерзла, - пожаловалась она. - Можно я с тобой полежу?
- Ты что? У меня же вся подстилка в крови.
- Ну и пусть, - возразила Анька. - Из меня тоже кровь течет.
И втиснулась к Лие под одеяло. Она и впрямь закоченела от долгого сиденья на полу и ее маленькое тело дрожало мелкой дрожью. Тесно прижимаясь к Лииному плечу она зашептала ей в ухо:
- Куда же мне отсюда идти? Домой нельзя - а больше некуда.
- Почему нельзя?
- Там мамкин Федор, противный,опять приставать будет.
- А ты свою маму попроси, - посоветовала Лия, представляя при этом свою маму с ее большими карими глазами и бесконечной любовью. - Скажи, что не можешь с ним в одной комнате.
- Не поможет, - ответила Анька. - она его любит больше, чем меня. А ты своего тоже любила?
- Я и сейчас его люблю.
Анька шмыгнула носом, обдумывая что-то свое, важное:
- Как это можно, - любить мужчину и это с ним делать? Это же противно!
- Если любить - не противно, - сказала Лия убежденно, а Анька ответила невпопад:
- Я б ее попросила, но не поможет. Она его все равно не выгонит.
Или, может, в ее словах была своя логика?
Когда Анька, наконец, ушла к себе, Лия с трудом поднялась с постели и побрела босиком к широкому грязному окну, окаймляющему всю торцовую стену палаты. Она прижалась лбом к холодному стеклу и долго-долго всматривалась в мокрый, полный городскими парами и бликами уличный мрак, все надеясь увидеть хоть какой-нибудь знак, подающий надежду. Но небо безразлично отражало неяркие огни редких уличных фонарей, а высоко над новоарбатскими небоскребами вспыхивали и гасли бесполезные советы:
"ХРАНИТЕ ДЕНЬГИ В СБЕРЕГАТЕЛЬНОЙ КАССЕ!"
"ПЕЙТЕ ФРУКТОВЫЕ СОКИ!"
"ЛЕТАЙТЕ САМОЛЕТАМИ АЭРОФЛОТА!"