- Так чем же все-таки обязан?
- Понимаете, доктор, - Лукарий внимательно посмотрел на своего визави, - мне бы хотелось поговорить с одним из ваших пациентов.
- С кем же, если не секрет? - поднял брови главный врач.
- Его имя Евсевий!
- Евсевий… Евсевий… - Хозяин кабинета задумался. - Да, конечно, вы можете с ним поговорить, но должен предупредить, выбор весьма неудачный! У нас есть такие блестящие собеседники, слушать их чистое наслаждение! Полномочный посол в Париже - умница, ценитель высокого искусства! - Доктор даже зажмурился от удовольствия говорить о таком человеке. - Или, хотите, конферансье! Такие, бестия, пикантные анекдоты рассказывает - даже дамы не обижаются! Злой ум, острый язык! А Евсевий?.. Молчун, бука, слова иной раз не выжмешь и совершенно не разбирается в скаковых лошадях! Тоска, батенька, одна глухая тоска!
- И все-таки я хотел бы поговорить именно с ним.
- Вот вы уже и обиделись! По выражению лица вижу, что обиделись! - почти засмеялся главный врач, но вдруг оборвал себя. - А собственно, кем вы ему доводитесь? О чем будете говорить? Мы, медицинский персонал клиники, обязаны стоять на страже интересов наших пациентов! - Он поднялся на ноги, со значением, заложив руки за спину, прошелся по кабинету. - И вообще, Евсевий никогда не упоминал, что у него есть родственники или знакомые!..
- Видите ли, Евсевий друг моего детства, и, узнав, что его постигла такая… неприятность, я счел своим долгом…
- Что ж, хорошо, - вынужденно согласился главный врач, - но помните, что в нашей клинике лечение ведется исключительно покоем!
Доктор вдруг резко повернулся и остро и подозрительно уставился Лукарию в лицо.
- Лукин?.. А не встречались ли мы в Минздраве? Конечно, в четвертом главке! Не отпирайтесь - вы ведь медик?
- О нет, бог миловал! - улыбнулся Лукарий.
- Ну, ну. - Главный врач опустился в свое кресло за письменным столом, всем видом показывая, что до конца не убежден в правдивости незваного гостя. Какое-то время он молчал, бросая исподлобья настороженные взгляды и еще больше хмурясь. - Не сочтите за труд ответить, - сказал наконец хозяин кабинета, нервически вращая в пальцах толстый деловой карандаш, - справочка из психдиспансера у вас при себе? Только не пытайтесь подсунуть с треугольной печатью, это у нас не проходит! - Доктор резко поднялся, подошел к Лукарию. - Смотреть в глаза! Шизофреник? Боитесь замкнутых пространств и женщин в черных колготках? - Он поводил перед носом посетителя карандашом и вдруг дружески хлопнул его по плечу. - Не обижайтесь, Лукин, пошутил! Такая работа! Вот, возьмите авторучечку, заполните и разборчиво подпишите! И дату - цифрами и прописью…
Главный врач достал из кармана халата отпечатанный типографским способом бланк и протянул Лукарию. Текст гласил: "Я, - дальше шел пропуск, - настоящим обязуюсь ни при каких обстоятельствах и ни под каким видом не пытаться получить место в психиатрической больнице".
Лукарий подписал. Главный врач долго и с видимым удовольствием изучал поставленную подпись, потом аккуратно сложил листок пополам, убрал в стоявший тут же сейф.
- Вот и чудесненько! Вот и прекрасненько! Я расцениваю ваш шаг как исключительно дружественный - взял и без всяких мер воздействия подписал. - Он побарабанил пальцами по железной крышке ящика. - Только учтите, ни под видом медперсонала, ни в качестве больного! А то знаю я вас, потом будете ссылаться, что не предупредил.
- А что, к вам многие хотят попасть? - несколько удивился Лукарий.
- Многие? Да все поголовно! - всплеснул руками доктор. - Отбою нет. Сами знаете, времена на дворе суровые, а у нас покой, достаток, отношения человеческие, короче, коммунизм в границах одного отдельно взятого сумасшедшего дома. Да и общество подобралось утонченное, можно сказать высшее, оно кого-нибудь с улицы не примет.
- Вы хотите сказать, что вопрос приема пациентов решают сами больные?
- Естественно! Ведь им же с новичками жить. К нам попасть - все одно что в академию бессмертных: членство пожизненное. Сами понимаете: три рекомендации плюс испытательный срок. Последнее время все как с ума сошли - так и лезут по нахалке! Министерство вконец обнаглело - их разгоняют, так они к нам, если не врачами, так пациентами. На днях два начальника управлений хотели втереться эпилептиками, а один настоящий шизик перебежал из Союза писателей и попросил политического убежища. Чуть всех наших не перекусал. Ну да на такой случай мы двух буйных держим. Перебежчик ночку с ними переночевал и запросился обратно, говорит, у них там тоже буйные, но не настолько.
- Выходит, вы своих больных вовсе не лечите?
- Лечим, еще как лечим! - возмутился главный врач. - Наши лекарства - глубокий покой и качество жизни. Это вам не по ту сторону забора: нет причин сходить с ума. А еще обязательно спорт, светские рауты и любовные интриги для поддержания тонуса. Кстати, на днях попробовали шоковую терапию, но, признаюсь, неудачно, передозировочка вышла. С утра раздали свежие газеты, а вечером без предупреждения показали программу новостей. Думали, многие запросятся на волю, будут рваться из клиники - куда там! - Врач безнадежно махнул рукой. - Ночь никто не спал, а утром на экстренном собрании постановили шоковую терапию запретить как факт издевательства над личностью. Самые буйные хотели даже писать в ООН о нарушении Декларации прав человека. Постановили отказаться от ежегодного бала-маскарада и на сэкономленные деньги надстроить забор и нанять охрану с собаками… - Он замолчал, подошел к окну и долго стоял так, заложив руки за спину. - А все-таки странно, что Евсевий никогда о вас ничего не говорил!
Главный врач повернулся, коротко и проницательно посмотрел на посетителя и, кивнув, вышел из кабинета. Лукарий приготовился ждать, но буквально в следующую минуту в дверь робко постучали, одна из ее створок открылась, впустив все того же главного врача, но уже без халата, одетого в стандартный синий костюм. Однако происшедшая с ним перемена затронула не только одежду - лицо вошедшего было насуплено и угрюмо, в только что веселых глазах читалось опасливое недоброжелательство. Даже походка и манера держаться претерпели изменения: мужчина шаркал по полу ногами, в изгибе фигуры чувствовалась неуверенность.
- Вы хотели меня видеть? - спросил он тихо. - Я Евсевий!
- Но?.. - Лукарий в недоумении поднялся с кресла.
- Сегодня моя очередь дежурить, - пояснил Евсевий, глядя на гостя исподлобья. - Бюджет клиники невелик, приходится экономить на медперсонале. Может быть, вы слышали, есть такая концепция Чу-Чхе - опора на собственные силы. Да и кто, честно говоря, знает наши болячки лучше, чем мы сами? - Он скромно присел на край обтянутого клеенкой топчана, вопросительно посмотрел на Лукария.
- Ты меня не узнаешь? А ведь в детстве мы были большими друзьями! Ты, я и Серпина… - Лукарий улыбался, будто приглашая разделить с ним радость долгожданной встречи.
Евсевий все так же внимательно и угрюмо рассматривал стоящего перед ним человека.
- Нет, - сказал он наконец, - не припоминаю. И вообще, зря вы сюда пришли, - продолжил он, отворачиваясь и равнодушно глядя в окно. - Все эти уловки нам давно известны. Клиника не резиновая, и рекомендации на поступление сюда я вам не дам. Хотите, называйте это эгоизмом, только такое нам досталось время - каждый за себя!
- Ты меня не понял? Мы же были друзьями не в этой жизни…
- Вот видите, теперь вы будете разыгрывать из себя душевнобольного, - пожал плечами Евсевий. - Сценарий известный! Уходите сами, мне не хотелось бы звать санитаров, поскольку эта служба комплектуется у нас исключительно из буйных.
Он потянулся к вмонтированному в стену звонку. Лукарий понял свою ошибку: Евсевий не мог его вспомнить потому, что у него отсутствовала сквозная память предыдущих жизней, спонтанные проявления которой люди так часто принимают за память предков. Он улыбнулся, сфокусировал силу воли на сидевшем перед ним человеке в больничном костюме. Выражение лица Евсевия стало меняться; так и не донеся палец до звонка, он приподнялся с места, вгляделся в Лукария.
- Лука?.. Постой, постой!.. Ну, конечно же, Лука! Что же ты сразу-то не сказал!
Лицо Евсевия из напряженного стало почти что радостным. По каким-то незаметным признакам Лукарий узнал в этом пришибленном жизнью человеке того веселого и изобретательного мальчишку, в дружбе с которым прошло его самое первое на Земле детство.
- Как же я тебя не узнал? - удивлялся тем временем Евсевий. - Ты и изменился-то мало. Сколько с тех пор прошло жизней, сколько лет!..
И все же - и Лукарий видел это отчетливо - напряжение и чувство неудобства не покидали друга его детства. Что-то сдерживало открывшееся было в нем дружелюбие, он и хотел бы радоваться их встрече, и почему-то боялся. В его скованной позе, в выражении глаз сквозила неуверенность.
- Я рад тебя видеть, я действительно рад, - говорил Евсевий, не зная, куда девать руки, и явно тяготясь двойственностью своих чувств. - Знаешь что, - обрадовался он вдруг, будто найдя выход из затруднительного положения, - давай выпьем! Здесь это даже поощряется как разновидность терапии…
Он засуетился, достал из медицинского шкафа длинную темного стекла бутылку и два высоких бокала.
- Шардоне! - Евсевий разлил вино. - У нас прекрасные связи с Испанией. А на днях приезжала делегация из Америки, ходили, все расспрашивали - хотят перенять наш опыт. Оказывается, даже в обществе изобилия есть потребность в оазисах ненормальной жизни. И, знаешь, их особенно удивило то, что мы полностью обходимся без наемного медперсонала. Они в своих Америках об этом и помыслить не могут, а у нас уже в ходу! Нет, есть еще чему поучиться у матушки-России, не оскудела земля талантами!