Имя Владимира Мальцева (р. 1957), путешественника, спелеолога, фотохудожника, геолога, программиста и т.д., а также автора научных статей и популярной книги "Пещера мечты, пещера судьбы" (Астрель, 2001), известно многим. И вот новая книга. По воле автора (и с его легкой руки) жанрово обозначенная как роман. Однако, если подходить со строгих позиций определения жанра, перед нами скорее не роман, а весьма сложно и прихотливо выстроенное произведение, вбирающее в свою литературную ткань самые разные жанровые образчики - от рассказа, новеллы, пейзажной зарисовки, туристской байки "в форме лёгкого трёпа" до драмы, одноактовой пьесы, писем и эссе. Не менее причудливо выстроен и сюжет романа - он то течёт спокойной рекой, то неожиданно устремляется, бешено крутясь на бурных порогах, к водопаду, а то вдруг исчезает, прячась за излучиной или обрываясь сразу за возникшей скалой… Но что-то (а вернее - кто-то!) всё же держит "лоскутное полотно" книги, не давая, не позволяя ему расползаться, "сшивая" части в единое гармоничное целое. Это главный герой (читай - сам автор). Дистанция между ними почти нивелирована, размыта, хотя и существует. Самое удивительное, что читателю нет дела до этих нюансов, ему просто бесконечно интересен главный герой - то, ЧТО он видит, КАК мыслит, КАКИЕ испытывает чувства и ощущения. Потому что главный герой наделён удивительным даром - видеть Красоту во всех её проявлениях, будь то река, или пещера, или струящаяся вода, или северное сияние, распахнувшееся на полнеба, или "душевная смута", или свет в женских глазах… Неустанно пытаясь "дойти до самой сути" в поисках Пути, главный герой обрёл несравненный клад - и теперь, легко разжав руки, щедро рассыпал его перед читателями.
Следуя за вышесказанным, можно подхватить и музыкальные аллюзии автора, в подзаголовке лукаво обозначившего своё произведение как "неплохо темперированный клавир" в тональности "фа-минор", однако суть остается той же - один инструмент ведёт за собой все другие. Такой вот "концерт для фортепиано с оркестром".
Содержание:
ПРЕДИСЛОВИЕ - Чувство Реки Чернавы 1
ПЕРВОЕ ОТДЕЛЕНИЕ 2
Вместо увертюры. Largo elegiaco impromptu 2
Часть I. Allegro non troppo maestoso, sforzato 4
Часть II. Andante deciso 18
Часть III. Assai agitato accelerando orientalis 31
Часть IV. Andantino appassionato grazioso 46
Часть V. Lento scherzando perdendosi idiotico 55
ВО ВРЕМЯ АНТРАКТА 59
ВТОРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ 60
Часть VI. Accelerando espressivo 60
Часть VII. Rubato con tutta forza 79
Часть VIII. Adagio sforzato 88
Владимир Мальцев
О ТОМ, ЧТО СИЛЬНЕЕ НАС
Неплохо темперированный роман в двух отделениях и восьми частях,
с антрактом между отделениями. Тональность фа-минор.
Хоть я и не Парис, но…
О самых лучших написано…
Самым лучшим предназначается…
Самым лучшим посвящается…
Все события и всех героев данного произведения читатель свободен считать вымышленными, а все совпадения - случайными.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Чувство Реки Чернавы
Задача этого предисловия - приготовить читателя к чтению романа Владимира Мальцева "О том, что сильнее нас" и предварить это чтение каким-то напутствием, руководством к тому, как именно преодолевать внушительный объём текста, через который предстоит пройти; набросать, образно говоря, карту этого текста, обозначить места привалов, указать смотровые площадки, с которых открываются наиболее впечатляющие виды, снабдить гостя этой книги списком местных достопримечательностей. Скажу сразу: при невнимательном чтении сюжет может тебя, читатель, отпугнуть. Наш герой в течение всей книги выбирает спутницу жизни так однообразно и вместе упрямо, что хочется перефразировать старую актёрскую шутку и забормотать: "Из чего выбирать, когда не из чего выбирать". Вообще-то, яркость нынешней литературы это чаще всего яркость самого героя, чувств, действий, черт лица. Теперь эпоха событийная: стиль повсеместно спешит за сюжетом, за героями и не может догнать их. Скорость развития событий такова, что окружающий мир на этой скорости расплывается невнятным пятном, серо-буро-малиновым индустриальным пейзажем, наспех набросанной цветными карандашами полянкой для недолгого пикника, аляповатой гуашью цветных и фантастических сновидений. Хорошей описательной прозы теперь мало. Почему же в романе Мальцева всё наоборот? Ярче всего здесь выглядит неподвижность мира, любое же действие представляется серым, невыразительным, напрасно-мучительным занятием. "Уж не лишние ли здесь те страницы, где описано действие"? - спрашиваешь себя, добираясь до "сюжетной" части произведения. Казалось бы, чего читателю проще: пропустить неинтересные, "сюжетные" страницы, как школьница в хрестоматийном романе пропускает "войну", чтобы поскорее читать там, где снова начнётся "мир"! Ведь… - "Необыкновенной красоты описательная проза"! - захотелось мне громко сказать с первых же страниц романа. Герой книги как будто не только видит, но и слышит мир глазами, зрение отчасти даже как будто заменяет ему осязательность, так что кажется, что даже сами запахи для него - цветные. Так и читал бы о красотах! Не тут-то было. Пропустить сюжет у меня не получилось. Чувствовал я, что события здесь, в романе, играют какую-то неясную, тёмную и страшную роль, без их однообразия и мучительных подробностей пропадает "волшебный клей" прозы Мальцева, выключается мотор "лодочки", которая везёт читателя по безымянной Реке мальцевской трагической повести. Поняв сердцем эту роковую необходимость сюжета, я задумался о её причинах, о природе таких своих ощущений и сообщаю тебе, читатель, свои выводы в надежде сориентировать тебя и приготовить к непростому чтению. Перед нами роман о любви, хотя романы о любви выглядят обычно совсем по-другому. И всё же это роман о несчастной любви, несбывшейся, не замеченной самими влюблёнными, не успевшей родиться и уже погибшей. И погибает не только любовь, погибают (по крайней мере, близки к этому) влюблённые, которые убили своё чувство, а сами не могут без него жить дальше. В романе Мальцева удивительно то, что страницы, посвящённые любовному, то есть основному, сюжету, как раз наименее эффектны. Казалось бы, именно "любовные" страницы в романе о любви должны захватывать воображение и вовлекать читателя в мир переживаний героев, заставлять его гневаться и прощать, терзаться и пребывать на высотах счастья. В романе, который вы сейчас открыли, всё совершенно не так. Все рассказы о любви здесь выполнены прозаично и дневниково, полны мелких, мучительных подробностей, которые записаны автором хотя и дотошно, аккуратно, но как будто через силу. Ещё немного, и авторское повествование о любовных перипетиях превратится, кажется, в кафкианский пересказ дурного сна - длиной в жизнь. До кафкианства, правда, дело не доходит: автор не обобщает событий, не выстраивает их на фоне "сновидного" стиля, он намеренно-буквален, его рассказ о любовных перипетиях напоминает отчёт, репортаж, стенограмму того, что говорилось и происходило в жизни на самом деле. Другими словами, "любовная" часть произведения исполнена вполне в ключе документальном. Это, как я говорил, и может тебя, читатель, отпугнуть. Возникает вопрос: не случайно ли у автора так получилось? Роман ли это? Может быть, это просто запись житейских событий, пережитых автором, каковых записей пруд пруди в интернете и куда ни глянь? И всё-таки перед нами - роман. Искушённый читатель скажет, что этот текст возник из личного дневника, что это напоминает исповедь, отчёт о прожитой жизни; умный критик отметит недостаток работы с "дневниковыми" записями, неумение автора отсечь в контексте повествования нужное от ненужного, укажет на изобилие лишних подробностей… И всё-таки перед нами, как ни удивительно, роман. И что ещё удивительнее, роман-трагедия.Сейчас я открою тебе, читатель, что делает текст Мальцева романом и трагедией. Название этому вера. Религия. Как ни удивительно - чувство Реки. Известен анекдот, что Анна Ахматова, когда не хотела говорить автору-графоману неприятных вещей, произносила несчастному творцу по прочтении его текста такую фразу: "…у вас есть чувство природы". Признаюсь, я не мог ожидать, что когда-нибудь этот общеизвестный забавный словесный трюк мне придётся произнести в другом, серьёзном тоне. А вот пришлось. Мальцевское чувство Реки - это его, Мальцева, религия. Точнее, религия его героя, если говорить о романе. Не зная Бога, мальцевский герой истово поклоняется творению. И когда мы в очередной раз, миновав дотошные страницы "любовного дневника", окунаемся в религиозное переживание пейзажа, озёр, пещер, сопок - даже дух захватывает: так мастерски, живо, в таких волшебных красках, таким совершенным стилем всё это написано художником, вернее, снято средствами стиля на языковую фотокамеру.Добрый христианин скажет: да ведь это - язычество. Возможно отчасти и так, но герой трагедии может быть язычником сколько угодно, и нашего с вами, читатель, религиозного чувства это не оскорбит. В самом деле, архитектура мальцевского "алтаря" служения природе вполне традиционно-языческая. В центре его пантеона находится безымянная Река, наделённая всеми божественными свойствами, какими наделяли реки наши далёкие предки.