* * *
Спал утомленный жарой мегаполис. Спал гигантский город, охваченный азартом гонки за деньгами и удовольствиями.
Раскинулись на влажных простынях тела инструкторов по фитнесу и дорогих проституток. Во сне обливались потом прокопченные продавцы шавермы и вокзальные заряжалы-таксисты, нелегальные мигранты и работники правоохранительных органов, политические экстремисты и продавцы низкосортных наркотиков. Бормотали во сне убийцы и жулики, клипмейкеры и воротилы шоубизнеса, бармены и мальчики по вызову, уличные сутенеры и продавщицы элитного женского белья. Спали, почесывая одной ногой другую, продавшие свое перо журналисты. Беспокойно вскрикивали во сне непризнанные гении и городские сумасшедшие, создатели порносайтов и брачные аферисты, международные свахи и изготовители фальшивой водки, содержанки подросткового возраста и страдающие геморроем жигало, гомосексуалисты и лесбиянки, садо-мазохисты и мастера черного пиара. И грезились им во сне прохладные потоки воды в тенистых гротах, ледяные струи водопадов, лазурная морская волна, набегающая на песчаный берег, влажные кувшинки на девственной поверхности прудов…
Спал постепенно остывающий город…
А на заброшенном заводе бытовой химии готовилась к очередному обходу территории военизированная охрана, - чтобы в разных концах огороженной территории подобрать и отнести в мусорный контейнер пару десятков бездыханных крысиных тушек. А через час выйти снова и собрать еще несколько десятков отвратительных дохлых крыс.
Правы были охранники: не просто так сходились крысы на подведомственную им территорию. Была причина, которая заставляла крыс ночь за ночью красться по канавам и канализационным трубам, пробираться по кустам и помойкам, искать дыры в бетонном ограждении, миновать ловушки и стремиться на асфальтированный двор, чтобы через некоторое время пасть замертво и быть подобранными людьми в камуфляже. И верно рассуждал суеверный Петрович: этот факт не мог означать ничего хорошего ни для завода, ни для города, ни для людей, этот город населяющих.
В одном только ошибались охрана. Одного не могли различить Петрович и его молодой товарищ в неверном свете короткой северной ночи. Крысы эти не были мертвы. Ни одна из них! Внимательный взгляд мог бы различить едва заметное движение боков, вызванное сохранившимся поверхностным дыханием.
Крысы только с виду казались дохлыми. Сумерки короткой северной ночи не позволяли разглядеть странного и настораживающего факта: крысы были живы и лишь находились в состоянии глубокой, но кратковременной комы.
* * *
Будним утром того самого жаркого июня трое молодых людей, сидя в кабине маленького грузового фургона, пробивались сквозь плотный транспортный поток в северную часть бесконечного города.
С наступлением жары пробки на магистралях не рассасывались с утра до вечера. С утра до вечера коптили небо моторы, надсадно гудели вентиляторы, срывало пробки с закипевших радиаторов, выскакивали из кабин хватающиеся за головы водители. Нервы были натянуты до предела. То там, то здесь вспыхивали ссоры с потасовкой. Фургон, петляя и стараясь обмануть поток, то выскакивал на заполненные транспортом проспекты, то сворачивал на едва приметные улочки, чтобы объехать забитые автомобилями пространства.
Было еще только десять часов утра, а духота уже казалась нестерпимой. Изнывал и плавился огромный город, а кто-то мстительный и неумолимый все раскалял и раскалял побелевшее от жара солнце, будто хотел напрочь стереть с лица земли животных и растения, дома и автомобили, улицы и проспекты, а главное - людей, людей, людей. Жирное марево поднималось от таявшего, как масло, асфальта. Выжженная трава на газонах умирала на глазах и превращалась в неосязаемый прах.
Томился и страдал раскаленный город, но трое молодых людей в кабине фургона, поглощенные разговором, казалось, совсем не замечали жару.
- Жизнь, Матросов, дана человеку всего один раз! И провести ее нужно так, чтобы потом не было стыдно за прожитые годы! - говорил своему спутнику Леха Куманьков по прозвищу Бэха, складный, смышленый и, как в таких случаях говорят, очень деловой молодой человек.
Фургон уткнулся в забитый автомобилями перекресток, подал назад, вывернул к краю проезжей части, перевалившись с боку на бок, взобрался на поребрик, и, распугивая пешеходов, покатил по тротуару.
- Ведь ты, Матросов, не дурак, - рассуждал Куманьков. - И не урод. И руки растут откуда надо. А как ты живешь? Где твой "Мерседес"? Где коттедж на заливе? Где длинноногая модель в спальне? Где?
- Где? - поддержал Бэху коренастый, упитанный и очень непоседливый водитель фургона, которому родители дали имя Денис, но все знакомые назвали Семен Семенычем. Семен Семеныч глянул в боковое зеркальце и бесстрашно направил фургон обратно на мостовую, под хищный радиатор огромного, как амбар, джипа.
- Посмотри вокруг, Матросов! - продолжал Бэха. - Приглядись к жизни! Видишь человек идет - кислый, вялый, это ему не так, то ему не этак… Погода - дрянь, жена стерва, хлеб дорогой, пиво теплое, подростки во дворе - подонки, их девчонки - проститутки, собаки весь газон загадили, соседи ворюги, в правительстве - одни дураки… Почему, спрашивается, человек в таком негативе?
Бэха выставил руку в открытое окно, подставляя растопыренные пальцы под горячий, как из духовки, поток воздуха, и вывел:
- Потому что он еще не нашел своего способа наваривать "бабули"!
Семен Семеныч кивнул.
- А вот идет пацан - любо-дорого смотреть! - продолжал Бэха. - Походка упругая, лицо энергичное, взгляд цепкий. Глаза блестят, голова по сторонам вертится, руки сами ищут, что бы такое ухватить! И все-то ему нравится, и все-то ему по душе! А почему? Да потому что он делом занимается! Деньги зарабатывает! Стрижет "бабосы" не покладая рук!
- "Килька плавает в томате. Ей в томате хорошо!" - подтвердил общительный Семен Семеныч.
Зажатый между ними огромный Матросов смущенно положил ладони на колени, исподтишка посмотрел на лица своих спутников и улыбнулся.
Впереди показался хвост километровой пробки. Нетерпеливый фургон нырнул в боковой проезд, протиснулся между покосившимся гаражом и помойкой, проехал сквозь бензоколонку и, встроившись перед зазевавшимся троллейбусом, оказался в транспортном потоке на параллельной улице.
- Ты не думай! - Бэха по-своему понял улыбку Матросова. - Я и сам когда-то был таким, как ты… Книжки читал, на птичек любовался… Я даже на баяне учился играть…
При воспоминании о тех временах лицо Бэхи стало суровым, на скулах обозначились желваки.
- А потом посмотрел вокруг и понял: каждый сам кузнец своего счастья. Если ты о себе не позаботишься - никто о тебе не позаботится! И нужно искать в этой жизни свою тему! Такую, чтобы деньги сами шли ему в руки. Нашел тему - спи спокойно. Не нашел - бегай и ищи!
Семен Семеныч крутнул руль и согласно кивнул. С ним в свое время произошла точно такая же история.
- И тогда я решил, - прищурившись, сказал Бэха, - что больше не хочу быть лохом. Я ночами не спал, днем не ел, круглые сутки ходил с вытаращенными глазами и все думал: где же мне бабок наварить? Где? Где она, моя чума?
Матросов невольно улыбнулся такому оригинальному взгляду на жизнь и с интересом посмотрел сначала на одного своего спутника, потом на другого:
- И вы свою тему нашли?
- Да, - ответил Бэха.
- И это - там? - Матросов кивнул головой туда, куда сквозь пробки направлялся их автомобиль.
- Именно!
Семен Семеныч пугнул гудком какой-то ненормальный "Москвич", пытавшийся втиснуться на поворот под носом у его фургона, и торжественно продекламировал:
- "Есть в штанах у солдата заветное место!
Там карман. А в кармане письмо от невесты!"
Бэха нахмурился и сдержанно проговорил:
- Там не просто тема, Матросов. Там Клондайк! Золотое дно! Поверь мне, я кое-что понимаю в этой жизни!
В фургоне на некоторое время установилась тишина.
- Так, значит, ваш бизнес - бытовая химия? - кашлянув, спросил Матросов.
- Бытовая химия!? - Бэха поморщился. Потом подумал и кивнул: можно и так сказать. - Мы поставляем одному немецкому концерну ядовитые химические отходы!
Семен Семеныч почему-то радостно рассмеялся.
В следующие несколько минут Матросов узнал, что один известный химический концерн уже давно скупает по всему миру разную ядовитую муру, помогая выполнять международную экологическую программу. Скупают немцы, в основном, одно химическое соединение - аммонит, какой-то там аммонит свинца. Этот аммонит - жутко ядовитая штука, в рот попал - сразу покойник, а вокруг его - куда не плюнь. На дне любого старого аккумулятора - аммонит! К счастью, концерн умеет переделать эту гадость во что-то полезное, и Организация Объединенных Наций отлистала ему кучу бабла, чтобы концерн понастроил по всему миру своих заводов. У нас под Вологдой немцы тоже построили свой завод и теперь немцы скупают у населения аммонит, делают из него полезную химию и спасают окружающую природу от отравления.
Матросов кивнул. Он начинал кое-что понимать.
- Так вы разбираете старые аккумуляторы?
Семен Семеныч рассмеялся, а Бэха строго покачал головой:
- Нет. Мы-то не такие дураки… Вместо аммонита мы сдаем немцам свинцовый сурик.
- Сурик?
- Ну, да. Тот красный порошок, которым предки красили ржавые крыши, - пояснил Семен Семеныч. - Оказалось, что сурик по составу - почти тот же самый аммонит. Только нужно поработать с ним маленько, чтобы красный цвет сменился на серый.
- А зачем? - спросил Матросов.
- Что?
- Зачем сдавать сурик вместо этого… как его…
- Аммонита?
- Ну да.