"Хорошо, сын", - ответила она.
Он бросил на нее быстрый взгляд, открыл было рот, но ничего не произнес и ушел.
Днем, одна, она все вспоминала ног взгляд и потом вдруг поняла его. Она назвала его "сын" Впервые в жизни назвала его так. Она отложила шитье и невидящим взглядом уставилась перед собой. "Господи, как была жестока! думала она. - Он страдал, а я даже не догадывалась об этом!"
В этот день он вернулся рано и, прежде чем встретиться с ней, поднялся к себе и умылся. Увидев ее, он не подошел и не дотронулся до нее, и она поняла, благодаря своей новой способности чувствовать его, что он уверен: она не хочет, чтобы он прикасался к ней. Она вспомнила, что он никогда не подходил к ней сам и не дотрагивался до нее - с тех пор, как перестал быть малышом, и ее это устраивало. Ей захотелось сейчас протянуть к нему руки, но она понимала, что только шокирует его этим. Между ними должно было возникнуть еще что-то, но она не знала, как приблизить это.
Они пообедали вместе, и он тихо говорил о своей музыке, о трудностях с одним пассажем из адажио. Он спросил ее, как она провела день.
"Я ничего не делала, - отвечала она, - только шила".
"Надеюсь, тебе было не очень одиноко", - сказал он.
"Совсем не было, - сказала она. Я думала, что будет - после отъезда Лейна, но мне почему-то не одиноко".
Он бросил на нее один из своих странных, проницательных взглядов. "Он все знает, - внезапно подумала она, - Я не видела ничего в нем, а он все это время рос в доме и знал обо мне все".
Она встала из-за стола. Слезы, не пролитые утром, подступили к ее глазам сейчас. Он заметил это и быстро подошел к ней, по-прежнему не касаясь ее.
"Тебе нехорошо?" - с беспокойством спросил он.
Она взяла его за руку. "Пойдем в гостиную, - сказала она. - Мне нужно поговорить с тобой".
* * *
…"Нет, мне никто не говорил", - тихо сказал он. Он сидел, глубоко засунув руки в карманы, руки с погрызенными ногтями. "Не знаю, когда я впервые узнал".
Они разговаривали уже долго, и она чувствовала странную легкость и покой, которые приходят, когда все тайное уже рассказано.
"Наверное, я догадался, когда мне было семь лет, - говорил он. - Сначала я, конечно, думал, что просто не нравлюсь тебе. Потом я стал задумываться, почему… потом догадался. Потому что я был похож на папу".
Она думала о том, что вот уже десять лет этот ребенок, этот мальчик страдал так же, как она, а она об этом не знала!
"Но только позже, конечно, - продолжал он, - когда мне было тринадцать, наверное… да, это было на мой день рождения… Ты помнишь ножик, который ты мне подарила? Я долго мечтал о нем, он был именно такой, какой мне хотелось".
"Но ты отдал его Лейну… сразу же, - возразила она. - Я решила, что он тебе не понравился".
"Лейн захотел его, как только увидел, и я понял, что ты жалеешь, что не подарила ему такой же. Поэтому я отдал его. В тот день я догадался, что ты любишь его больше, чем меня - потому что ты позволила мне отдать ему ножик".
Она снова не могла говорить. Они помолчали.
"Когда ты понял… что похож на меня?" - спросила она после долгой паузы.
"По-моему, я всегда это знал, - ответил он. - Я всегда понимал тебя, - я всегда знал, что ты думаешь… и чувствуешь".
"О Боже!" - прошептала она.
Она встала с кресла, подошла к нему и положила руки ему на плечи, а он поднял к ней лицо со своей обычной улыбкой, и ее ужаснула печаль этой улыбки. "Я чувствую все иначе сегодня, - проговорила она. - Мне кажется, что я наконец узнала тебя… впервые за все эти годы. Я очень виню себя… за то, что я потеряла. Гарри, ты можешь меня простить?"
Мгновенная краска залила его лицо, и глаза - она видела - наполнились слезами. Он смотрел вниз, его губы дрожали. Он облизнул их и перевел дыхание. Потом смог заговорить.
"Конечно, - сказал он. - Все в порядке, мама. Люди не властны в своих чувствах. Я давно это знаю".
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНЫХ СЕРДЕЦ
Молодой Дэвид Лин сумрачно стоял в углу просторной гостиной и наблюдал за восемью или десятью парами прилежно танцующих знакомых. Музыка с чувством игравшего духового оркестра рвалась из-за купы пальм в горшках. Дэвид, разумеется, понимал, что гостиная была роскошной и дорогой, поскольку принадлежала господину Фану - одному из ведущих банкиров Шанхая. Господин Фан ни в коем случае не потерпел бы чего-либо не роскошного и не дорогого. Вследствие этого стены были увешаны современными полотнами, написанными маслом, а также тонкими и изысканными старинными свитками, ибо господин Фан любил говорить - и его толстые лоснящиеся щеки раздвигались в улыбке крупными бороздами: "У меня есть все самое лучшее, новое и старое. В моем доме всему найдется место".
Сам господин Фан сидел сейчас, наблюдая за танцующей молодежью, а рядом с ним находились две очаровательные девушки. Одна была его дочь Филис, а другая - его последняя любовница, молодая актриса. Они были примерно одного возраста, но совсем разные. Филис, как решил Дэвид в начале вечера, была здесь самая очаровательная девушка. Он не понимал, как у такого толстого и уродливого человека могло вырасти это стройное бамбуковое деревце. Потому что дочь господина Фана и вправду походила на бамбук. Она была бледной и довольно высокой, почти такого же роста, как Дэвид, и на ней была бледно-зеленая длинная туника; на лице никакой краски, и от этого оно имело цвет молодой слоновой кости. Волосы ее тоже отличались от волос остальных женщин. Они не были острижены или завиты - ничего такого. Длинные, прямые и совсем черные, они были забраны в тугой узел у самой шеи. Она тихо сидела, глядя на гостей, и вокруг ее прелестных губ скользило выражение спокойного довольства. Что касается любовницы, то она выглядела актрисой. Делала большие глаза, вертелась туда и сюда, и ее волосы разлетались во все стороны вокруг слишком розового круглого лица. Дэвид, едва взглянув на нее, немедленно ее возненавидел. Она была, разумеется, из тех, кто без умолку трещит на какой-нибудь чудовищной смеси английского с китайским.
Вот уже минут десять Дэвид собирался пригласить Филис на танец, но его удерживала эта актриса. Предположим, я подойду, рассуждал он, а эта актерка протянет свою руку - она постоянно протягивала руку всем приближавшимся к ней молодым людям, - и не успею я и глазом моргнуть, как буду с ней танцевать. А я не стану, говорил он себе, не стану больше танцевать с завитыми дамами и с этими размалеванными и напудренными тоже не стану. Их волосы щекотали ему шею, а пудра с их физиономий пачкала заграничный костюм. Он бросил взгляд на свое плечо и рукой стряхнул с него пыль. Там остался след пудры. А все потому, что недавно к плечу прикасалось лицо Дорис Ли. Он ненавидел Дорис Ли - глупую кривляку, притворявшуюся, что забыла родной язык - она так долго прожила в Париже!
С Филис он никогда еще не танцевал - он видел ее впервые. Она работала в школе, не в их городе, и сейчас приехала домой на весенние каникулы. Господин Фан сказал, представляя ее: "А это мое единственное трудолюбивое дитя. Остальные предпочитают бездельничать".
"Вы должны ею гордиться", - пробормотал Дэвид, не глядя ей в лицо. Девичьи лица ему слишком надоели.
Но господин Фан громко расхохотался: "Она зарабатывает не так много, чтобы мне ею гордиться, - весело сказал он. - Она работает для собственного развлечения".
Вот тогда он взглянул на нее - на девушку, работавшую для развлечения! Такой он еще не встречал. Впервые за много месяцев в нем, хотя бы на миг, проснулся интерес к девушке. И на его лице была не только обычная дежурная улыбка, когда он спросил: "Могу ли я пригласить вас на танец?" Но у нее все танцы были уже обещаны. На мгновение он огорчился. Потом сказал себе, что это не имеет значения. В конце концов, она была всего лишь дочерью старого Фана и еще одной девушкой. За вечер он успел потанцевать с разными девушками. Теперь он едва мог припомнить их. Что не помешало им, с раздражением подумал он, осыпать пудрой мой пиджак.
Когда программа вечера была почти завершена, старый Фан решил продлить удовольствие. Он любил танцы, любил попрыгать по залу - огромный шар в развевающихся одеждах. Его круглое лицо светилось улыбками, и всякий раз, когда он отдавливал чью-нибудь ногу, попадавшуюся ему на пути, он разражался хохотом. Сейчас он прокричал музыкантам, глядя на них сквозь пальцы: "Еще три танца, и вы получите двойные чаевые!" С этими словами он подхватил свою любовницу, и они унеслись прочь. Она шаловливо прижималась к его выпуклым телесам, но глаза ее неутомимо блуждали по залу.
Этим шансом стоило воспользоваться. Дэвид видел приближающихся к Филис с разных сторон грех бойких, щегольски одетых молодых людей. Он ускорил шаг и оказался перед ней. "Могу я…"
Но молодые люди тоже поторопились. "Могу я…" "Могу я…" "Могу я…" Их голоса напоминали Дэвиду хоровое пение в той американской школе, где он учился. Он церемонно отступил в сторону - пусть делает выбор сама. Она выбрала сразу, поднявшись и шагнув в его сторону. "Вы были первым?" - спросила она приятным тоненьким голоском. "Да", - ответил он, и они вышли в зал.