Некоторые студенты наблюдали за ними, делая вид, что читают.
- Пойдем, - сказал Козлов и властным жестом закрыл перед ней книгу.
Она встала и направилась вслед за ним с ощущением, что уже и сама не знает, что хочет. Но даже эта непоследовательность была для нее расслабляющей после умственного напряжения, которое подпитывалось ее ожесточением.
Светило солнце, холодное, розоватое, затянутое мглой. На рю де Сен-Пьер образовалась пробка из-за трех больших автобусов, зажатых в потоке автомобилей. Козлов повел Франсуазу к набережной. Они спустились к берегу. Обычная их прогулка. Время все выветрило из памяти. И все же это было уже не так, как раньше. Козлов молчал с задумчивым видом.
- Что с вами? - спросила она. - Вы молчите…
- Потому что боюсь.
- Чего?
- Шокировать вас каким-нибудь неосторожным словом! Семь раз я прокручиваю его на языке и на седьмой отказываюсь произнести.
Она засмеялась:
- Вот и глупо! Я все могу понять!
Вряд ли ее слова убедили его. Тогда, собрав все свои силы, словно для того, чтобы преодолеть препятствие где-то внутри себя, она медленно произнесла:
- Я хотела вам сказать, что для меня самоубийство - это нечто вроде болезни, которая внезапно поражает вас… Если я совершила эту глупость, это преступление, то только потому, что Бог отвернулся от меня в ту минуту…
Она остановилась, выдохшаяся и счастливая тем, что договорила свою мысль до конца.
- Это означает, что Бог отвернулся от вас потому, что несколько месяцев назад вы с таким доверием пришли ко мне?
- Нет, - прошептала она, - я так не считаю.
- Но вы в этом не уверены!
- Это так далеко!
- Для меня - нет.
- Я не хочу больше об этом вспоминать.
Они шли молча. Жители квартала выгуливали собак вдоль покрытого травой газона. На скамейке подкреплялся какой-то клошар.
- Что вы намерены делать потом? - спросил Козлов Франсуазу. - Удалиться от мира, уйти в монастырь?
Вот они опять - язвительный тон, сверлящий взгляд, которые ей так не нравились.
- Почему вы так говорите? - прошептала она.
- Потому что, вновь обретя Бога, вы отказываетесь от радостей жизни! Чрезвычайно любопытно, что для некоторых набожных душ вера - это синоним паралича или отсутствия желаний. Они страшатся земного счастья, дабы не оскорбить того, кто, однако, сотворил землю.
- Я не боюсь земного счастья, - сказала она. - Но я хочу, чтобы оно было прочным и чистым.
- Вы требуете невозможного!
- Я не думаю, что для меня невозможно выйти замуж, создать семью, стать матерью…
Разыгравшаяся собака, доставая закатившийся мяч, ткнулась Козлову в ноги. Он отстранил ее и продолжал:
- Вы меня успокоили, моя маленькая Франсуаза. Я боялся, как бы вы не поставили перед собой слишком высокую цель. И каким вы представляете себе этого человека - вашего будущего мужа?
- Не знаю.
- Каким должно быть его главное качество?
- Он должен меня любить.
Козлов задумался.
- А я, Франсуаза? Меня вы любили?
Она сочла делом чести быть искренней.
- Да. Иначе, как вы считаете, я пошла бы на то, что я совершила?
- А сейчас вы меня еще любите?
- Нет.
- Потому что я вас разочаровал?
- Может быть…
- Или же потому что вы меня боитесь?
- Боюсь?.. С чего бы мне вас бояться?..
- Я вам скажу: у вас создалось впечатление обо мне как о человеке, на которого нельзя рассчитывать, который не хочет остановиться, связывать себя, строить…
- Вы мне уже повторяли все это!
- А если бы сегодня я сказал другое?
- Не понимаю.
- Если бы я попросил вас выйти за меня замуж?
Франсуаза потеряла дар речи. Она почувствовала, как в ней сразу перемешались возбужденность и нежность, удивление, испуг и переполненность счастьем. Он не понимает, что говорит, он сошел с ума, от него нужно бежать!..
И поскольку она молчала, Александр тряхнул головой и слегка засмеялся:
- А почему бы и нет? Мне нравится периодически пересматривать свои взгляды! Достоинство человека - в способности время от времени ставить свою жизнь на какую-нибудь карту! Предположим, сегодня я все ставлю на карту брака! Жизнь покажет, что это даст!
- Вы смеетесь надо мной! - сказала она едва слышно.
Он принял серьезный вид.
- Я над собой смеюсь, Франсуаза! - пробормотал он. - Над собой и над своими теориями. Я дошел до того, что признался вам в любви. Я кружу вокруг этого очевидного факта, рыча от ярости. И вместо того, чтобы сделать вас счастливой, оскорбляю вас, причиняю боль… Не думайте больше об этом! Мы не станем мужем и женой, потому что вы этого не хотите. Впрочем, для вас, бесспорно, так будет лучше. У меня в кармане нет ни гроша, очень скромное место в обществе, невыносимый характер… О, вы счастливо отделались! И я в результате - тоже!.. Пойдем! Надо выпить и отметить это!
Он схватил ее за руку и повел на каменную лестницу, которая вела к набережной. Она не понимала, что произошло. Какой поворот на сто восемьдесят градусов! Жонглер, клоун! Но у него был такой несчастный вид. В этом пальто с обтрепанными рукавами! Они вышли к улице.
- Бистро напротив вам подойдет? - спросил он. На перекрестке зажегся красный свет, перекрыв поток автомобилей. Они бегом пересекли набережную Малаке. Перед бистро Франсуаза остановилась, собрала силы и сказала:
- Нет.
- Вы не хотите?
- Нет.
Он грустно улыбнулся, не меняя выражение глаз:
- Тем хуже.
- Я пойду домой, - прошептала Франсуаза.
Он отпустил ее. Ступив три шага, она обернулась и увидела, как он открыл дверь бистро.
VI
- Тебе не надоело? - спросил Жан-Марк, снова закрывая свою тетрадь по административному праву.
- Надоело, - отвечал Дидье Коплен. - Не знаю ничего более нудного! Перейдем к гражданскому?
Жан-Марк посмотрел на часы - четыре. К половине пятого он ждал Валерию де Шарнере. Как раз есть время подготовиться, навести порядок в комнате… Он не мог понять, почему она согласилась к нему прийти по первому звонку. Несомненно, у нее кризис.
- Нет, - сказал он, - у меня свидание. Извинишь меня?
- Если я правильно понял, мне нужно сматываться!
- Пять минут раньше или позже дела не меняют!
- Это девушка с факультета?
- Нет.
- Ты с ней спишь?
- Нет еще!
- Во всяком случае, не забудь сегодня вечером прийти ко мне!
- Да, но поздно, - сказал Жан-Марк. - Отец приглашал на ужин. Я обещал быть.
- Приходи, когда захочешь, но я на тебя рассчитываю. Мне бы хотелось все-таки, чтобы ты познакомился с Жаклин!
Главное слово было произнесено: Жаклин! С тех пор как в Дидье вцепилась эта студентка с медицинского факультета, он стал другим: мечтательным, озабоченным, рассеянным. Разумеется, у него были "серьезные намерения", у дурачка! Жан-Марк стукнул его по плечу кулаком:
- Поклянись, что ты не сделаешь глупость и не женишься на ней!
Дидье покачался на стуле и засмеялся, поднимая стакан:
- Клянусь!
- Даже если она умопомрачительна (а я лично не сомневаюсь, что она такова!), женившись, ты все испортишь. Представляешь себе учебу, когда жена в доме, а может, и малышня? Нет, старик, в нашем возрасте не стоит особенно к кому-то привязываться. Имей смелость быть в любви немного мерзавцем! Иначе тебе конец!
Жан-Марку показалось, что он слышит голос собственного отца. От этой поднимавшейся в нем другой личности ему стало не по себе.
- Мы об этом снова поговорим, когда ты ее увидишь, - пробормотал Дидье, вставая и собираясь уходить.
Он снял свой пиджак со спинки стула и набросил на плечи. Открытое лицо, большие очки в черепаховой оправе излучали уверенность. "Какой хороший парень!" - подумал Жан-Марк. И сразу нахмурил брови. В коридоре приближались шаги. Кто-то постучал в дверь - это Валерия пришла раньше времени. На полу валялись разбросанные книги, у кровати пара ботинок, около умывальника грязное белье… Жан-Марка раздражал этот беспорядок, но ему не хотелось суетиться при Дидье, раскладывая по местам вещи.
- Входи! - сказал он.
Появилась Валерия, белокурая, тонкая, белокожая. На ней был хорошенький желтовато-коричневый костюмчик, отделанный черной тесьмой. Жан-Марку льстила ее элегантность. Но способен ли был Дидье оценить изысканность женского туалета? Он поздоровался с Валерией, сказал напоследок Жан-Марку: "Значит, сегодня вечером, точно, старик, да?" - и быстро ушел.
Валерия окинула взглядом комнату:
- Здесь прелестно! Ты легко ее нашел?
- Да, через одного приятеля.
- А сейчас живешь здесь один?
- Как видишь…
- Я совершенно ничего не вижу! Может, тут целый гарем, за этой ширмой!
- Нет, это душ!
Она со звонким смехом прошла, села на край диван-кровати и откинулась назад, опершись локтями на матрас. Втянув голову в плечи, выставив вперед грудь, Валерия в упор смотрела на Жан-Марка. Но он видел только свои стоптанные башмаки, валявшиеся на полу. Желтая кожа на них деформировалась, истончилась, поизносилась и почернела от чистки. Это старье, уже никуда не годное, с которым он никак не решался расстаться, неожиданно вызвало у него ужас.
- Ну как твое впечатление от Штатов?
Этот вопрос, который ему задавали раз сто, вывел его из себя. Повторяя одно и то же, чтобы объяснить свое восхищение, он в конце концов начал в нем сомневаться. Он чувствовал себя актером, которому надоела его лучшая роль.
- Потрясающе! - сказал он просто. - А ты, кажется, была в Шотландии?
- Да.
- Хорошо?